Откуда взялась наша надежда

Яков Шехтер 27 октября 2014
Поделиться

Недавно мы с женой побывали в Праге. Перед входом в королевский дворец на Градчанах толпилась группа израильских туристов с широко раскры­тыми от изумления ртами — прямо у входа, под памятником Масарику, оркестр ультраортодоксальных евреев исполнял «А‑тикву». Мы с женой, сообразив, в чем тут дело, принялись ждать развязки. Спустя пару минут к начинающим вы­ходить из оцепенения туристам вернулся гид, отмечавший билеты.

— Бороды, черные шляпы и костюмы, — объяснил он, — вовсе не являются однозначной принадлежностью еврейских ультраортодоксов. В Чехии, например, так одеваются музыканты.

— Но почему они играют «А‑тик­ву»? — не унимались туристы.

— Наверное, увидели группу израильтян и в знак приветствия исполнили наш гимн. Чехи вообще госте­приимная нация, не заметили?

Туристы закивали, и в распахнутый футляр от контрабаса на мостовой посыпались мо­нетки. Довольная группа двинулась на осмотр дворца, а мы продолжали слушать симфоническую поэму Бедржиха Сметаны.

— Как получилось, что гимн государства вырос из малоизвестного музыкального произведения? — спросила жена. — Неужели прямое заимствование?

Добравшись до первого кафе, обещающего Wi‑Fi, я вытащил смартфон и погрузился в расследование. В симфонической поэме «Влтава» Сметана описывает одну из крупнейших чешских рек. Наигрыши флейт в начале поэмы изображают спокойное течение Влтавы, звуки труб и валторн — охоту в лесу на ее берегах, ритм веселой польки — крестьянскую свадьбу, тихая мелодия у скрипок на фоне «переливов» деревянных духовых — ночные хороводы русалок. Во «Влтаве» несколько раз звучит мотив, основанный на народной итальянской песне «La Mantovana». В Чехии эта мелодия считается неофициальным национальным гимном. Позднее она легла в основу гимна Израиля — «А‑тиква». Поэма была написана в ноябре‑декабре 1874 года. И тут мне стало обидно: неужели у еврейского народа с его бесчисленными музыкальными талантами не оставалось иного выхода, как утащить для своего гимна мелодию чешского композитора?

Вернувшись домой, стал наводить справки и вскоре узнал, что не я один пришел в замешательство. Известная израильская пианистка и музыковед Астрит Бальцан провела почти восьмилетнее расследование и написала об «А‑тикве» книгу, которую просто так не купить: Бальцан продает ее только на своих лекциях. Пришлось пойти.

Лекция оказалась блестящей, книга — замечательной, я получил ответы на все свои вопросы. Бальцан подтверждала каждый шаг расследования фотографиями, нотами, копиями документов. Изложу только общий ход расследования.

Транслитерация текста «А‑тиквы» на латиницу. Шанхай. 1948

Транслитерация текста «А‑тиквы» на латиницу. Шанхай. 1948

Мелодия «А‑тиквы» известна уже 600 лет. Это молитва о росе, «биркат а‑таль» испанских евреев. Бальцан нашла в Амстердаме ноты трехсотлетней давности со словами молитвы. Часть испанских евреев, спасаясь от инквизиции, оказалась в Италии, где эта мелодия понравилась музыкальным итальянцам и они превратили ее в народную песенку. Ее услышал Моцарт и написал на эту тему фортепианную пьесу, которую играл в Праге. Сметана, вдохновленный пьесой Моцарта, вставил ее в сюиту «Влтава». Но почему во всех справочниках еврейский гимн связывают именно с произведением Сметаны?

Когда новый репатриант из Румынии Шмуэль Коэн приспособил «А‑тикву» Нафтали‑Герца Имбера на мотив «Ой‑са», народной песенки румынских извозчиков, он вообще не думал о Сметане. Стихотворение Имбера полюбилось жителям Реховота, одним из которых был Шмуэль Коэн. К тому времени стихотворение претерпело значительные изменения. Давид Елин, основатель «Ваад а‑лашон а‑иври», комиссии по внедрению иврита в Палестине, изменил порядок четверостиший, Йеуда‑Лейб Матмон‑Коэн, директор первой еврейской гимназии «Герцлия», переделал второе четверостишие, а оставшиеся семь попросту выкинул.

Имбер не получил признания как поэт. Его книга «Баркай» («Заря»), содержавшая стихотворение «А‑тиква», была разгромлена критикой. В одном из отзывов писали: «Все это указывает на лень автора, халатность в работе с текстом и непрофессионализм». В историю литературы Израиля Нафтали‑Герц Имбер вошел как автор одного стихотворения. Но мнение профессионалов — одно, а народная любовь — совсем другое. Шмуэль Коэн задал мелодическую основу, песню начали петь, изменять, и в конце концов она превратилась в гимн. А было это так…

Герцль и Макс Нордау устроили конкурс на сочинение национального гимна. Приз составлял по тем временам немалую сумму — пятьсот франков. На конкурс было подано 45 произведений известных авторов. Прослушав их, Герцль и Нордау без колебаний отправили все варианты в корзину. И вот во время посещения Палестины Герцль оказался в Реховоте. Пророка еврейского государства встречали с восторгом, и в его честь хор местных жителей исполнил песню на уже известное к тому времени стихотворение «А‑тиква» в музыкальной интерпретации Коэна. С этого момента «А‑тиква» начинает фигурировать в качестве национального гимна.

Итак, Сметана тут совсем ни при чем. Кто же тогда? Неужели безымянный румынский биндюжник? Тоже, знаете ли, невелика честь….

В своем исследовании о происхождении мелодии «А‑тиквы» композитор и музыковед Авраам‑Цви Идельсон пишет: «Речь идет о блуждающем мотиве, который много лет гулял по просторам Европы. Он берет свое начало в испанских синагогах XIV века, превращается в популярную итальянскую песню, распространенную скрипачом Каспаро Занти в XVII веке, продолжается в ашкеназских синагогах в молитве “Да возвеличится Всевышний” XVIII века, а оттуда перекочевывает в народные песни Польши, Румынии и Чехии». Получается, безымянный румынский биндюжник напевал мелодию из синагоги, а наш гимн — все‑таки исконно еврейская мелодия.

Занимательна история оркестровки «А‑тиквы». До возникновения государства ее обычно исполнял оркестр пожарной команды Тель‑Авива. Нот не было, играли по наитию. В аранжировке симфонического оркестра «А‑тиква» прозвучала один раз, в 1937 году, во время празднеств по случаю коронации Георга VI. Торжественный вечер открывался гимном Британии, которая тогда правила Палестиной. Из Англии специально выписали дирижера — сэра Малкольма Сарджента. Он сделал и оркестровку «А‑тиквы», однако нот не оставил. В октябре 1945 года в Тель‑Авиве появился знаменитый итальянский дирижер Бернардино Молинари.

— Меня сюда позвала Дева Мария, — не смущаясь, заявлял он. — Она явилась во сне и велела ехать в Палестину, помогать евреям.

Молинари на добровольных началах взялся руководить Тель‑авивским симфоническим оркестром. Мировая знаменитость сразу вывела оркестр на иной уровень. Перед одним из торжеств он за­явил, что такого рода события должны открываться гимном.

— Где ваш гимн? — спросил он у музыкантов. — Дайте мне ноты!

— Гимн‑то есть, — ответил капельмейстер, — нет оркестровки.

— У вас же перед войной выступал сам Артуро Тосканини, — вскричал Молинари, — неужели он не оставил нот?

— Маэстро Тосканини, — ответил капельмейстер, — в знак протеста против фашизма избегал любых государственных мелодий.

— Как же у вас исполняют гимн? — удивился дирижер.

— Его играет оркестр пожарной команды. Им ноты ни к чему, дудят во что попало…

— Напойте мне ваш гимн. Я напишу оркестровку.

Так «А‑тиква» зазвучала в симфоническом исполнении.

В 1949 году, когда Израиль начал охотиться за нацистами и их пособниками, Молинари внезапно исчез. Зная его эксцентричный характер, никто не удивился. Подробности стали известны спустя несколько лет. Дирижер вернулся в Италию и сразу был арестован по подозрению в содействии фашистам. Выяснилось, что Молинари передал фашистам некую информацию о евреях‑музыкантах его оркестра. Обвинительных материалов не хватило для судебного осуждения, но подавленный Молинари добровольно заточил себя в монастырь и после четырех лет пребывания в полном одиночестве умер в возрасте 72 лет.

Когда эти сведения докатились до Израиля, его оркестровку «А‑тиквы» немедленно изъяли из употребления. Немецкий композитор и дирижер еврейского происхождения Пауль Бен‑Хаим (Франкенбургер) выполнил новую оркестровку, которая и стала официальной версией гимна. В 1967 году, после Шестидневной войны, на горе Скопус готовили торжественную церемонию по случаю победы. Дирижировать симфоническим оркестром пригласили самого Леонардо Бернштейна. Когда начали репетировать «А‑тикву», Бернштейн скривился:

— У вас же был другой вариант!

Ему объяснили, в чем дело.

— Неужели вы не понимаете?! Молинари приехал в Тель‑Авив просить у евреев прощения. Он, как умел, пытался загладить свою вину!

Оркестр исполнил «А‑тикву» по нотам Бернардо Молинари. С тех пор и до сегодняшнего дня гимн исполняется только в этой оркестровке.

Так что же все‑таки со Сметаной? В 1930‑х, когда отношения между британцами и еврейским ишувом в Палестине накалились до предела, мандатные власти запретили транслировать по радио патриотические песни. В первую очередь была запрещена «А‑тиква». И вот тогда‑то почти каждый день радио передавало симфоническую поэму Бедржиха Сметаны. Возможно, поэтому и сложилось мнение, будто она послужила основой для гимна еврейского государства.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Как «наглые евреи» борются с преступниками «сотней различных способов»

Фраза Der freche Jude, которая обычно и переводится как «наглый еврей», стала центральной в нацистской пропаганде 1930-х годов. Позже, в соответствии со склонностью нацистского режима к эвфемизмам, «наглый еврей» оказался легитимным оскорблением, занесенным в карточки 30 тыс. немецких евреев, арестованных во время «Хрустальной ночи» и отправленных в концентрационные лагеря.

Игра по чужим правилам

Естественно, ни «освобождение Палестины», ни изгнание евреев из университетов целями не являются: наоборот, если бы евреев и Палестины не было, их пришлось бы придумать. Необходим конфликт, его необходимо поддерживать, развивать и периодически «приходить к компромиссу» на новом уровне, добиваясь все больших политических уступок в вопросах, напрямую с конфликтом не связанных...

Как семь дней творения

Особенно еврейского в книге ничего и нет — кроме отдельных характерных деталей да того, что событиям печали и понимания отведены здесь именно семь дней еврейского траура. Этого времени достаточно мало, чтобы уместившиеся в них события — главным образом внутренние для Евы — развивались плотно и интенсивно, и достаточно много, чтобы она вышла из этих дней с новым пониманием самой себя и своих отношений с близкими людьми.