В ночь на 28 февраля в центре Москвы неизвестные убийцы расстреляли Бориса Немцова
Юношеские стихи он подписывал Бен Эйдман — и до конца оставался похож на свой псевдоним. К нему было принято относиться не всерьез: пижон, плейбой, бонвиван. Ну да, еще с коррупцией борется — в промежутках между теннисом и виндсерфингом. Что осталось в народной памяти от его вице‑премьерства? Обещание пересадить чиновников на российские автомобили да светлые брюки, в которых он встречал Гейдара Алиева. (Народная память — вообще штука странная: страна больна и, похоже, неизлечимо, весь мир шарахается от нас, как от зачумленных, — а все до сих пор вспоминают, как им было стыдно, когда Ельцин немецким оркестром дирижировал.)
Теперь все это не то что исчезло — просто заняло свое место, стало фоном. Да, матерился, увлекался, дурновкусил — никто не спорит. Но в учебниках истории останется другое: бросил вызов олигархической системе в диапазоне от Березовского до Лужкова, ввел в публичное пространство тему кооператива «Озеро» — с фактами, с документами, боролся за «список Магнитского», поддерживал Майдан, критиковал аннексию Крыма и вторжение на Восток Украины.
В реакции на его убийство больше всего поражает полная атрофия причинно‑следственных связей. Два года визжать из каждого утюга про национал‑предателей и пятую колонну — а потом искренне — искренне, не сомневаюсь — округлять глаза и изумляться, как кто‑то не сообразил, что это понарошку. Даже как‑то нечестно получается — убийца считает, что у него в кармане охранная грамота: «То, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию и для блага государства» — и вдруг оказывается, что Констанция находилась под защитой кардинала, а ее отравители — наймиты британской короны. Какой‑то детский сад, честное слово, манная каша пополам с кровью…
Убийца сделал свое дело — плейбой исчез, его место занял романтический герой, едва ли не в одиночку вышедший против многоголового дракона и получивший четыре пули в спину на мосту с видом на Кремль. И это уже навсегда. Когда‑то в Советском Союзе коряво перевели название одного толстого американского романа — «Отсюда и в вечность». Ровно это и произошло с Немцовым в ночь на 28 февраля. Он шагнул в вечность — красивый, мужественный, молодой, наверное, в белых брюках и с доской для серфинга. Рай не хуже любого другого.
