Книжные новинки

Писательские будни в советской Москве

Андрей Мирошкин 18 ноября 2016
Поделиться

ГЕННАДИЙ ЭСТРАЙХ
Еврейская литературная жизнь Москвы. 1917–1991
СПб.: Издательство Европейского университета в Санкт‑Петербурге, 2015. — 334 с.

Геннадий Эстрайх — не только исследователь, но и участник еврейской литературной жизни Москвы. Во второй половине 1980‑х — начале 1990‑х годов он работал ответственным секретарем журнала «Советиш геймланд», регулярно публиковался в нем. Ныне он доктор философии Оксфорда, профессор Нью‑Йоркского университета. Еврейская литературная жизнь Москвы советского периода занимает значительное место в его публикациях. Нынешняя книга основана на работе автора в библиотеках Нью‑Йорка, Москвы, Оксфорда, а также на собственных воспоминаниях.

 

Наряду с фактами, широко известными по другим источникам, книга содержит редкие, уникальные, сведения о бытовании в советской России литературы на языке идиш. Речь в исследовании идет не только о Москве, но и о литературных событиях в других городах и регионах. В еврейской литературной жизни отражались многие происходящие в СССР социальные и политические процессы. Эта книга не только про издательства, журналы, библиотеки, клубы писателей и редакционные будни. Она и про взаимоотношения между отдельными авторами и литературными группами, про дружбу и интриги, про бытовые реалии писателей, про их сопротивление цензуре и репрессивному аппарату и еще про многое, что принято именовать литературной жизнью.

Российская литература на идише появилась полтора века назад. Центрами литпроцесса в конце ХIХ — начале ХХ века были Одесса, Киев, Вильно, Варшава. А вот Москва вплоть до 1917 года оставалась, по словам автора книги, глухой окраиной еврейской культурной жизни. Однако военные и политические катаклизмы сместили центр притяжения. В Москву из западных губерний съехалось много беженцев, для которых родным языком был идиш. В новую столицу страны евреи приезжали, спасаясь от погромов на юге. Литераторов, художников и издателей привлекала также возможность заработка, ведь при советских органах власти открылись вакансии для еврейских журналистов и писателей. Уже в 1918 году Москва становится крупным центром еврейской жизни.

Советская власть, освободившая евреев России от царской дискриминации, в первые послереволюционные годы всячески поощряла литературу и театр на идише. В 1918 году существовало также немало частных издательств, публикующих книги даже на иврите. В Москву постепенно переезжали ведущие еврейские писатели — Давид Бергельсон, Перец Маркиш, Лев Квитко.

В еврейской литсреде возникали те же течения, что в общесоветской литературе. В первом еврейском писательском клубе на Кузнецком мосту шли дискуссии: пролетарские критики давали отпор «попутчикам» и разоблачали мелкобуржуазные происки, литературоведы с партбилетами боролись с местечковыми и религиозными пережитками и вели бой с защитниками иврита. Среди еврейских поэтов появились эпигоны народного баснописца Демьяна Бедного и индустриального лирика Алексея Гастева. В Москве, как отмечает Эстрайх, работали национальные библиотеки, еврейская кафедра в педагогическом институте, клубы, магазины еврейской книги… Литпроцесс шел своим чередом.

Но с конца 1920‑х власть ужесточила контроль над еврейской книгой, а потом и писатели оказались под подозрением. Обвинения в их адрес не отличались изобретательностью: «еврейский буржуазный национализм», «шпионаж», «контрреволюционная деятельность». Поэт Ицик Фефер, по версии сталинских следователей, был завербован Джойнтом во время поездки в Америку, а вернувшись, опутал агентурной сетью всех членов объединения еврейских писателей ССП. В итоге объединение распустили, издательство и газету закрыли, многих писателей арестовали. Одних расстреляли по «делу ЕАК», другие умерли в ГУЛАГе, кто‑то вышел из лагерей больным и надломленным и вскоре умер, как Самуил Галкин.

После смерти Сталина власть постепенно, словно бы нехотя, начала восстанавливать еврейские литературные институции. Ведь их отсутствие вызывало много вопросов на зарубежных форумах, куда приезжали официальные писательские делегации из СССР. Однако созданные в годы «оттепели» издания на идише стали частью государственной пропагандистской машины. В период нормализации отношений с Израилем журнал «Советиш геймланд» публиковал репортаж своего спецкора из этой страны, а в более напряженные 1970‑е давал гневную отповедь «клеветникам и сионистам» из‑за рубежа. Тираж издания год от года уменьшался, да и портфель редакции худел: носители языка уезжали в Израиль, умирали, переходили на русский. По воспоминаниям автора книги, в 1980‑е с превеликим трудом редакции удалось собрать номер из произведений молодых авторов (да и то одному из них давно перевалило за сорок, а часть материалов была изначально написана по‑русски). На глазах Геннадия Эстрайха «уходили последние из могикан советской еврейской литературы». Закончилась карьера и главного редактора журнала, поэта и публициста Арона Вергелиса, некогда фигуры влиятельной и одиозной. Активная литературная жизнь на идише фактически прекратила существование в Москве в 1990‑х. Канул в Лету любопытнейший пласт культуры, но память о нем сохраняется в исследованиях Геннадия Эстрайха и других литературоведов.

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Поправка на топос и этнос

«Страшная книга о счастливом детстве» — так начинает свое послесловие к повести Льва Квитко Валерий Дымшиц, видя счастье героев в их умении радоваться каждому дню среди нищей и бесприютной жизни. Быт еврейского местечка уже не кажется читателю экзотикой (вспомним хотя бы «Папин домашний суд» Исаака Башевис‑Зингера), но действительно ли этот жестокий нищий быт по прошествии времени кажется утерянным раем? Действительно ли детство — та волшебная оптическая призма, которая окрашивает прошлое во все цвета спектра?

Свеча в памяти

«Моему папе звание ”деклассированный” полагалось за то, что из‑под жилетки у него были видны цицес, и, главным образом, за то, что у него была бакалейная лавочка, из которой доносились запахи селедки вперемежку с керосином. Находилась она в подвале, таком холодном, что иногда даже летом возле прилавка приходилось ставить чугунок с раскаленными углями».