Бемидбар

В ПУСТЫНЕ

 

Две горы имеют особое значение в истории еврейского народа. Это гора Синай, на которой была дарована Тора, и гора Мория, известная еще под именем «Храмовой» горы, которая была для людей центром служения Творцу. На горе Мория 830 лет стоял Храм, к которому каждый еврей на Пейсах, Швуэс и Суккос обязан был подняться, как сказано в Шмойс: «Три раза в году да предстанет всякий мужчина из вас пред лицом Владыки Вселенной, Б-га» (23:17), чтобы принести Ему жертвы. Кроме того, там дважды в день совершались приношения от всего народа Израиля.

Сегодня сохранились лишь «врата Небес» (Брейшис, 28:17), через которые восходит к вышним служение человека Б-гу. И трижды в день евреи, рассеянные по всему свету, обращаются лицом к горе Мория во время молитвы. Храмовая гора – изначальное место шехины (явленного присутствия Б-га) в мире, и изо дня в день мы ждем восстановления Храма и возвращения той роли, которую он некогда играл в нашей жизни. Характерно, что гора Синай была «священной почвой» лишь то время, когда было дано Б-жественное откровение в шестой день месяца сивана 2448 года (1313 год до н.э., см. комментарий Раши на Шмойс, 19:13). Синай стоит посреди голой пустыни, Мория же – в центре Иерусалима, столицы Израиля.

Мудрецы объясняли: то, что Тора была дана в пустыне, есть знак, подчеркивающий – «доступ» к ней открыт для всех. В отличие от пустыни мир человеческого поселения, города разделен на многообразные «зоны». И доступ к ним для разных категорий людей открыт по-разному.

Так, улицы открыты для всех, однако даже их использование регулируется определенными правилами. Есть зоны, доступ к которым имеют лишь определенные группы лиц, граждане данной страны, члены клуба и т.д.. Есть частные дома, в свою очередь, разделенные на «публичную», открытую для гостей часть, и их внутренние помещения, куда вхожи лишь хозяева. Есть города открытые, а есть и города, обнесенные стеной. И в столицах мы встречаем множество строений, доступных только для чиновников, лиц определенной профессии, тех, кто наделен особыми правами.

Храмовая гора – вершина в такого рода иерархии пространства. И мудрецы выделяли десять ее кольцевых зон, чья святость и, соответственно, ограничение прав проникновения в подобающую зону, возрастали от окраины к центру. Так, крайняя зона – это границы Святой земли. Центральная же зона – внутреннее помещение Храма, Святая Святых, куда может войти лишь первосвященник и только на Йом Кипур, самый священный день года.

Вот как это трактует Талмуд (Кейлим, 1:6-9, Бемидбар Раба, 7:8): «Есть десять [степеней] святости: Страна Израиля... Обнесенные стеной города (в Святой земле)... Внутри стены [Иерусалимской]... Храмовая гора... Хейл (огороженный двор Храма)... Двор Жен... Двор мужей Израиля... Двор Священнослужителей... Пространство между алтарем и Притвором (Святилища)... Святилище... Святая Святых...». За всем этим стоит представление о том, что путь к Б-гу – восхождение по ступеням. И уровень, на который восходит путник, зависит от того, насколько он достоин этого. И от того, насколько путник к этому готов.

Гора же Синай возвышается посреди пустыни, и олицетворяет собой вершину, взойти на которую может каждый, не думая ни о каких формальных запретах и правилах. Тора ведь открыта для всех, подобно тому как пустыня – пространство, не знающее человеческих ограничений и разделения зон. Характерно, что раздел Бемидбар («В пустыне») всегда читается перед праздником Швуэс, отмечаемым в день, когда нам была дарована Тора. Тем самым еще раз подчеркивается, что Тора открыта «для всех, как пустыня – для всех обитателей земли» (Бемидбар Раба, 1:6, Мидраш Танхума, Бемидбар, 6).

Другой урок безграничной пустыни: истинное овладение Торой требует месирас нефеш – безоговорочного приятия и жертвенности. Человеческое пространство размечено множеством границ, которые показывают, как далеко можно зайти в этом направлении, пока тебя не одернут: стоп! Ты достиг отпущенного тебе предела: дальше – остановись и жди, покуда не получишь статуса, позволяющего тебе дальнейшее движение.

Месирас нефеш подразумевает, что человек не ведает о пределах своих возможностей так же, как о препятствиях, которые якобы непреодолимы. Подразумевается, что человек просто всецело сосредоточен на достижении цели, не заботясь о каких-либо внешних силах или собственной ограниченности, могущих его остановить на этом пути. Как сказано там же в Мидраше: «Тот лишь, чья самость заброшена, как пустыня, достигнет Торы».

 

Стан

Тора была дана в пустыне. Но где именно? В Талмуде приводятся две версии того, где и как состоялась передача мудрости и воли Б-га людям. Обе они согласны в том, что «основные принципы» Торы были открыты людям на горе Синай в виде Десяти Заповедей и того, что было поведано Моше в течение сорока дней его пребывания на вершине горы.

Что же касается Торы во всех ее подробностях, то рабби Ишмаэль полагает: это сообщено Моше в Мишкане – переносном святилище, воздвигаемом евреями во время каждой из их 42 стоянок в пустыне. Рабби Акива же считает, что «и основные понятия, и подробности всех законов были даны на Синае» (Талмуд, Хагига, 6а и далее). Согласно рабби Акиве сказанное Б­гом Моше в Святилище было повторением законов, уже сообщенных ему на горе Синай.

Мишкан был предшественником Храма. Являясь центром становища Израиля, Мишкан был окружен рядом «концентрических кругов». Они очерчивали зоны, святость которых последовательно нарастала от периферии к центру, – и в этом отношении Мишкан был совершенно подобен постоянному Храму на горе Мория. Мишкан, состоящий из «Святая Святых», Святилища и внутреннего двора, был окружен станом левитов – алохическим эквивалентом Храмовой Горы. Стан левитов, в свою очередь, был окружен становищами двенадцати колен Израиля. Притом, каждому колену была отведена своя особая зона, отмеченная знаменем этого колена. Статус этой зоны соответствовал священному городу Иерусалиму. Иными словами, становище Израиля со святилищем, расположенным в его сердце, представляло собой «цивилизованный участок» пустыни. И на нем пространство подвергалось структуризации, и было разделено на зоны, каждой из которых была приписана особая функция, свой «уровень святости». И для каждой из этих зон предусматривались соответствующие запреты и ограничения. Трактат Тойрас а-оле, написанный рабби Мойше Иссерлесом (Рамо), рассматривает структуру и различные части Мишкана как прототип духовной структуры мироздания.

В свете вышесказанного мы поймем глубинное значение спора рабби Ишмаэля и рабби Акивы. При том, что оба согласны: Тора дана нам в пустыне – тем самым она открыта для всех без ограничений, учитывая, что «приближение» к ней сопряжено с месирас нефеш – самозабвением и самоотвержением. Но – в отличие от оппонента – рабби Ишмаэль видит в этом «общее», изначальное качество Торы, предшествующее структурному изучению ее особенностей. Тора открыта для познания каждому. Но изучающий Тору должен восходить от формулы к формуле по ступеням, учитывая законы, определяющие: кто, когда и как изучает определенный аспект.

Человек должен принести в жертву все, чем он обладает, все, что он есть, во имя Торы. Но так же он должен помнить о самообладании и о сдержанности и не преступать положенных ему пределов. Месирас нефеш должно лежать в основе изучения. Но реальное постижение Торы должно быть «цивилизовано» теми же законами и границами, что прилагаются ко всем стремлениям постижения священного.

В свою очередь рабби Акива настаивает на том, что и «общие принципы и подробности всех законов были даны на Синае». И, следовательно, «всеобщность и универсальность» Торы проникает каждый из ее разделов. А значит, самоотвержение и самозабвение при изучении Торы должны быть совершенно тотальны. Для рабби Акивы Тора во всем подобна пустыне: это беспредельно распахнутая территория неограниченного месирас нефеш. Рабби Акива сказал: «Всю жизнь я провел в мучении... Когда же будет у меня возможность исполнить (эту мицву и принести жизнь в жертву Б-гу)!»

 

Совершенство и страсть

Эти два восприятия Торы нашли свое отражение и в жизни обоих мудрецов. Рабби Ишмаэль всю жизнь был ученым и в конце земного бытия исполнял обязанности первосвященника. Рабби Акива был выходцем из нееврейской семьи, принявшей иудаизм, и до сорока лет был безграмотным пастухом. По его собственному признанию, в те годы он питал ужасную ненависть к ученым людям, погруженным в Тору (Овойс д’рабби Натан, 6; Псохим, 49б). Притом оба они – и рабби Ишмаэль, и рабби Акива – воплотили желаемое в жизни. Один прошел путь цадика, совершенного праведника, всецело сосредоточенного на развитии лучшего и в себе, и в мире. Другой – путь баал-тшува, из глубин беззакония восходящего к вершинам блага.

Путь цадика прям, он не уклоняется в сторону: ступень за ступенью цадик восходит по лестнице Торы, прирастая знанием и достигая все большего слияния с Б-гом. Жизнь баал-тшува полна анархии и своеволия, в ней есть резкие падения, оборачивающиеся столь же резкими взлетами. Цадик исполнен месирас нефеш и на этом строит цивилизацию святости. Баал-тшува вдохновляется месирас нефеш, превращая это в мотор собственной жизни.

Такая двойственность свойственна Торе на всем протяжении ее текста: «И это, и это – слова Б-га живого» (Эрувин, 13б). Мы должны принять оба эти подхода к Торе, соединив совершенство рабби Ишмаэля и силу и страстность рабби Акивы. Действительно, ни одна сила не может быть конструктивна, если ей не положены «границы» – очерчивающие ее и фокусирующие ее приложение.

 

 

Швуэс

ШЕСТАЯ ГЛАВА

 

Встреть я тебя вне стен двора...

Шир а-Ширим, 8:1

 

На неделе, предшествующей празднику Швуэс, принято читать 39-й трактат Мишны «Поучения отцов». «Поучения...» касаются скорее моральной стороны Торы, чем законов, в ней изложенных. В то время как другие трактаты рассматривают разрешенное и запрещенное законами Торы, «Поучения...»  наставляют: как именно следует подходить  изучению, усвоению Торы, – и каковы душевный склад и состояние сознания, формируемые Торой.

И каждый год, ожидая наступления дня, когда на горе Синай нам была дарована Тора, мы изучаем «Поучения отцов». И делаем мы это для того, чтобы чтение трактата подготовило нас к переживанию всего связанного с праздником Швуэс.

Между праздниками Пейсах и Швуэс пролегли шесть недель, а значит – шесть Шабосов. И в каждый из этих Шабосов мы читаем одну из шести глав «Поучений отцов». Во многих общинах сохраняется обычай читать «Поучения отцов» и после праздника Швуэс – субботними вечерами в течение лета, пока не наступит Рош а-Шона. Заметим, что когда «Поучения отцов» вошли в состав Мишны, в этом трактате было только пять глав. Шестая глава, «Обретение Торы», взята из Брайсы, относимой к «периферийной» талмудической литературе, и прибавлена к «Поучениям...» для чтения в Шабос перед праздником Швуэс. Поэтому данную главу часто подчеркнуто называют «шестой главой» «Поучений...» На первый взгляд, это просто историческая случайность,  одна из тех, что и определяют авторитетность той или иной работы. Нужно было заполнить календарное «окно», искали подходящий текст – и вот в «Поучениях отцов» стало одной главой больше.

Но мудрецы не раз указывали: в Торе нет ничего случайного. Как сказал знаменитый рабби Йосеф Розен (1858 – 1936), Рогачевский гаон: «всё, даже, казалось бы, целиком зависящее от случайных обстоятельств, имеет цель и направляется Б-гом» (Цафнас Паанеах, Бемидбар, 33). Согласно учению о специфике Б­жественного провидения ашгоха протис, которое разработал рабби Исроэл Баал-Шем-Тов, сказанное верно по отношению к любому явлению или событию в мире, сотворенном Б-гом. Но в еще большей степени это верно по отношению ко всему, связанному с Торой, в которой Б-г раскрыл Свою мудрость человеку. В самом деле, в истории с шестой главой «Поучений отцов» наглядно проявилась эта фундаментальная истина, связанная с Торой и отражающая некоторые важные аспекты, касающиеся праздника Швуэс.

 

 

«Внешнее»

Мишну отредактировал рабби Иеуда а-Носи (около 200 года н.э.) – он просеял тысячи мнений десятков мудрецов, живших на протяжении семи поколений, чтобы составить кодекс законов Торы. Все последующие обсуждения законов Торы опираются на Мишну. Она – сердцевина Талмуда, обретшего письменную фиксацию 300 лет спустя (как истолкование Мишны), и на нее каждый раз ссылается Талмуд.

Те положения учения, что не были включены рабби Иеудой в Мишну, получили название Брайсы, от арамейского бара, означающего «внешнее». В Талмуде мы встретим множество ссылок на Брайсы, когда нужно прибавить нечто к истолкованиям Мишны, привести аргументы в защиту или для опровержения какого-то мнения. Однако высказывания Брайсы не имеют того статуса и авторитета, которым обладает Мишна. Тот факт, что некая глава, ассоциируемая с Брайсой, была «допущена» к включению в состав Мишны, есть серьезное повышение ее статуса и указывает на важность затронутых проблем.

Как уже говорилось, Швуэс – это празднование дня, когда нами получена Тора. Но к тому моменту, когда наши предки собрались у подножия горы Синай в шестой день месяца сиван 2448 года от сотворения мира (в 1313 году до н.э.), на самом деле они уже на протяжении нескольких поколений владели Торой. Авраам, Ицхак, Яаков и Йосеф – все они изучали Тору, как и колено Леви в Египте (Раши, Брейшис, 26:5 и 46:29). Случившееся на Синае знаменует собой не раскрытие народу Израиля совершенно неведомого ему до того документа, но – дарование евреям мандата, глубочайшим образом трансформирующего саму природу и смысл этого документа.

В Мидраше приводится притча, поясняющая, что же произошло в тот первый Швуэс:

Жил некий владыка, который повелел: «Жителям Рима запрещено отправляться в Сирию, а жителям Сирии запрещено являться в Рим». Точно так же, когда Б-г сотворил мир, Он установил: «Небо – Б-гу, а землю Он дал сынам человеческим» (Теилим, 115:16). Но когда Он пожелал дать Тору Израилю, то пересмотрел Свое изначальное решение и установил: «Нижние царства могут восходить к верхним царствам, и верхние царства могут снисходить к нижним. И Сам Я положу тому начало», как написано: «И сошел Б-г на гору Синай» (Шмойс, 19:20). И сказано далее: «и позвал Он Моше: Взойди к Б-гу»(24:16; см. также Мидраш Танхума, Ваейро, 15).

На иврите слово гезира означает и «установление», и «разделение». До Синая существовало установление, разделяющее реальность на два замкнутых в себе царства: духовное и материальное, Б-жественное и мирское. Тора, мудрость и воля Б-га, не могла реально воздействовать на мир физический. Она была лишь духовным манифестом, имеющим отношение к душе человека и к духовной реальности «небес». При том, что положения Торы применялись по отношению к физической жизни, эта физическая жизнь не могла быть «восхищенной ввысь» – можно было лишь изменить ее к лучшему, «облагородить», но в строго отпущенных ей пределах. Невозможна была ее трансценденция и преодоление ограниченности, обусловленных как ее субъективностью, так и отделенностью от высшего. Точно так же духовное не могло быть низведено на землю: сама разница двух природ, – духовной и материальной – препятствовала этому.

Но позже Сам Б-г «снял» эту противоположность, установленную Им при творении. В «глухой стене», разделившей материальное и духовное, открылся проём – окно между внутренним миром духа и внешним материальным миром. С этого момента Тора могла освящать физическую жизнь. Теперь Б-жественное могло обрести реальность в физическом проявлении, а телесное – быть одухотворено. Было отменено старое установление, в силу которого внутреннее было заперто в пределах себя самого, а внешнее наглухо от него отделено. Тем самым Тора была наделена силой выйти за пределы духовного и объять темный, холодный мир материи, наполнив его светом и теплом.

 

Носой

ПРАЗДНОВАНИЕ РАВА ЙОСЕФА

 

Повествуя о том, что с обретением Торы служение Б-гу обрело новую глубину, Талмуд говорит об особом праздничном почитании этого дня равом Йосефом:

«Если бы не этот день, который является причиной [решительных перемен]... сколь много Йосефов толклось бы сейчас на рыночной площади?» (Псохим, 68б).

Раши изъясняет смысл этой фразы следующим образом.

«Если бы не день, когда я обратился к изучению Торы и возвысился над прежним моим состоянием.., была бы разница между мной и множеством людей на улице, имя которым –

Йосеф?»

 

Рав Йосеф прибегает к аллегории.

Рынок выступает здесь как аналогия материального мира, в котором все мы живем. При этом акцентируются три характерных аспекта нашего существования.

Во-первых, рынок поделен на множество зон: каждый торговец имеет свою собственную палатку или торговое место. Во-вторых, здесь царствует кипучая деятельность, когда каждый движим желанием извлечь прибыль. И, наконец, прибыль извлекается путем совершения сделок.

Аналогия подчеркивает: одно из свойств мира, в котором мы живем – множественность. Каждый его элемент – отдельная сущность, связь которой с другими весьма нелегко проследить.

Тем не менее, наш мир – царство, в котором, в отличие от Мира Грядущего, душа способна к «росту», к развитию и «получению прибытка». Мир Грядущий олицетворяет награду, которая суждена душе, сосредоточенной на Б-жественном служении. Но при том в самом Грядущем Мире уже нет служения как такового. И всякий «рост» души в том мире обусловлен ее прошлым. И это понятно – ведь уже невозможны какие-либо радикальные перемены в том, Грядущем Мире.

Все наши деяния в этом мире «оплачены» нашей энергией и жизненными силами, мы же знаем: почти всякое действие связано с тем или иным видом внутреннего возбуждения. Порой мы осознаем, что в основе охватывающего нас возбуждения и волнения – стремление души к «росту». Порой же мы чувствуем прилив жизненных сил, не отдавая себе отчета в их истинном источнике, – и тогда эти жизненные силы получают неадекватное выражение.

 

Длящееся изменение

Рав Йосеф говорит о «Йосефе на рыночной площади».

Само имя «Йосеф» ассоциируется в Брейшис с прибытком (30:24).

Рав Йосеф говорит о том, что до момента дарования Торы «много Йосефов толклось на рыночной площади», то есть, и раньше были духовные вожди, способные извлечь прибыль, которая рождается, когда нечто материальное соприкасается с духовным.

Однако изменило саму эту ситуацию дарование Торы. Этим актом, прежде всего, положена основа для единства. До того как была дарована Тора, было «много Йосефов», то есть усилия множества духовных вождей, порой весьма значительные, были разобщены и раздроблены: каждая попытка такого рода опиралась лишь на саму себя. Однако дарование Торы было откровением о более высоком духовном свете, и этот новый уровень предлагал синтез всех бытовавших ранее подходов к духовности. Так нам стал доступен уровень выражения единства, объемлющего все сущее.

Кроме того, как подчеркивается в уже цитированном комментарии Раши, дарование Торы открыло путь к тому, чтобы все сущее в мире возвысилось. Хотя и до эпохи Торы духовные вожди могли открыть Б-жественность, присутствующую в мире, но это откровение не оказывало никакого воздействия на саму материальную субстанцию бытия. Так, когда в стоках при водопое, куда приходили овцы Лавана, Яаков ставил прутья белого тополя, миндаля и каштана (Брейшис, 30:37), его действия разбудили те же духовные энергии, которые мы низводим в мир, исполняя мицву тфилин (Зогар, I:162). Однако после снисхождения энергий прутья остались тем же, чем они были до того, – простыми кусками древесины: чудо, явленное Яакову, носило характер разовой трансформации.

Но всякий раз, когда еврей надевает тфилин, они становятся сакральным объектом; мицва вносит духовное в материальность человека и тфилин, и возносит их над земным планом. Поэтому даже тогда, когда мы не надеваем тфилин, к ним следует относиться с глубоким почтением, поясняет Шулхан Орух (Орах Хаим, разд. 40).

 

Не только история

Учитывая, что столь радикальная перемена в описании рава Йосефа ассоциируется с дарованием Торы, мы поймем: его слова – нечто большее, чем просто реконструкция исторических событий.

Для нашего народа прошлое не отделено от настоящего. Это представление, в частности, лежит в основе комментария святого Ари на стих книги Эстер (9:28): «И дни эти памятны и празднуемы, из рода в род в каждой семье, в каждой области и в каждом городе... память о них не исчезнет у потомков их». Подчеркивается: если праздники правильно запечатлены в памяти, то тогда они «памятны и празднуемы», и длятся «у потомков». То есть духовное воздействие, связанное с соответствующим днем, вновь и вновь являет себя. Исходя из положения Брохойс (28а): «В делах священных всегда начинай заново со ступени, что выше», мы полагаем, что каждый год соответствующее откровение происходит на более высоком уровне.

Так празднование дня дарования Торы в Швуэс из года в год возводит человека на все более высокий уровень, углубляя связь с Б-гом, вознося нас на все более высокий план осознания единства всего сущего. Это находит свое отражение и в названии раздела Торы, читаемого в Шабос, следующий за праздником Швуэс, – «Носой».

«Носой» означает «возносить», «поднимать». В нашем конкретном случае буквальное чтение начала соответствующего стиха Бемидбар (4:22) означает «Вознеси головы...» В контексте же стиха это означает указание произвести перепись, «исчислить по головам». Голова – вместилище интеллекта, который в наибольшей степени свидетельствует о мере нашего развития. Дарование же Торы открывает для нас возможность дальнейшего развития – нашего вознесения на иную ступень, позволяющую «возвысить голову» над прежним состоянием. Ибо изучение нами Торы означает иное, нежели созерцание Б-га взглядом смертного, и постижение Его через это созерцание.

Такое изучение предполагает, что мудрость Б-га проникает разум познающего Тору. И знание, обретаемое человеком, остается с ним, изменяя и возвышая его (Тания, гл. 5).

 

Продление уз

Здесь, однако, можно задать вопрос: ведь заповедь «возвысить головы» была дана как часть приказа – исчислить левитов?

Объектом повеления, с которого начинается данный раздел Торы, являются «сыны Гершона», – те из левитов, кому велено носить полотнища для покрывала и Шатер Откровения. За Ковчег Завета, в котором лежат Скрижали с Десятью заповедями, и за менору, – а именно они ассоциируются непосредственно с Торой, – отвечают сыны Кегата, и исчислить их Моше велено в предыдущем разделе Бемидбар (4:2).

Если Носой акцентирует возвышающий эффект изучения Торы, тогда почему же таковой ассоциируется с сынами Гершона? Ответ в том, что изучение Торы не должно оставаться особым, изолированным от прочих, видом духовной деятельности. Напротив, изучение Торы должно возвышать молитвенное служение, а именно этот род деятельности и ассоциируется с сыновьями Гершона. Изучение Торы также должно возвышать и каждый аспект нашего поведения. Более того, когда человек возвышается посредством молитвенного служения, он обретает некий потенциал, позволяющий ему возвысить и мир вокруг: привести мир к осуществлению связи с Б-гом на более глубоком уровне.

Это нашло свое отражение в заключительной части этой главы Торы, где повествуется о завершающем этапе освящения Шатра Собрания. Ибо цель Святилища – распространять в мире святость, священными жертвами приблизить материальное к Б-гу. Ивритское «корбан» – жертва – одного корня с «каров» – «близкий»: жертвы приближают человечество и весь мир к Б-гу.

Исполняя этот урок – посвятив себя изучению Торы и используя его для возвышения как самих себя, так и окружающего мира, мы приближаем время достижения человечеством и миром вершины, им сужденной с приходом Мошиаха: «ибо полна будет земля знанием Г-спода, как полно море водами», предрек Ишаяу (11:9).

Возможно, предсказание пророка станет явью в ближайшем будущем.

 

 

Беаалойсехо

ВНЕСТИ СВЕТ В МИР

 

Мудрецы утверждают, что и Иерусалимский Храм, и его предшественник Мишкан, Шатер Собраний, воздвигнутый Моше в Синайской пустыне, – были материальной трехмерной моделью, выражающей «архитектуру» человеческой души. Храм вбирает в себя несколько функционально различных пространств, ряд помещений и «сосудов». Притом, каждый из этих элементов соответствует определенному элементу во внутренней жизни человека.

Менора, золотой семисвечник, каждый день зажигаемый в Храме, олицетворяет человеческую способность «возжигать светильники»: обращать в источник света себя, своих ближних, физические предметы.

В Торе несколько глав посвящены описанию меноры и разным законам, определяющим, когда именно следует ее зажигать. Каждая подробность оборачивается тем, что с ней связан тот или иной «закон»: она несет определенный урок, раскрывающий духовное значение меноры. В качестве примера приведем здесь один из комментариев.

В книге Бемидбар главу 8 открывает наставление Б-га Аарону: «Когда будешь зажигать светильники, то к лицевой стороне меноры да обратят свет эти семь светильников». Раши, чей труд впитал в себя все наиболее значимые комментарии к Торе, комментируя этот стих, углубляется в рассуждение о том, как и почему в Торе для передачи значения «когда будешь зажигать» использовано слово беаалойсехо. Почему использован этот не совсем очевидный синоним, чтобы выразить понятие «зажигать»?

Раши поясняет: тем самым Тора указывает на свойство пламени устремляться вверх и подниматься. И Тора одновременно учит коэна (священнослужителя), что, зажигая светильники меноры, следует удерживать огонь у фитиля до тех пор, пока «пламя не поднимется, <чтобы гореть> самостоятельно». Эти три слова: «пламя поднимется, <чтобы гореть> самостоятельно» – содержат один из главных уроков, связанных с менорой.

 

«Пламя...»

Для огней меноры обычно употребляется слово нейрос – «светильники». Но у Раши в комментарии мы встречаем слово шалхевес – «пламя». Заметим, что слово нейрос может употребляться как для горящих, так и для потушенных светильников, тогда как шалхевес означает именно «живое» пламя, дающее свет. Для этого различия в словоупотреблении есть свой резон: менору каждый день зажигают в определенное время – до этого она стоит без огня. Исключение составляет Нер а-Маарови – «западный светильник», чье пламя теплится круглые сутки. Каждое утро светильники чистят, заправляют чистейшим оливковым маслом и ставят в них новый фитиль. Так светильники стоят с утра до той поры, когда после полудня не придет коэн, хранящий огонь меноры, и не зажжет ее.

С утра до полудня светильники начищены, в них заправлены свежие фитили, они до самого верха наполнены чистейшим маслом – словом, в идеальном состоянии. Субстанция светильников совершенна, и огонь нанесет этому совершенству ущерб: на светильниках осядет гарь, фитили обуглятся, масло прогорит. И все же – пока к фитилю не поднесен огонь, каждый светильник погружен во тьму, способность давать свет погребена внутри него. Пусть светильник в идеальном состоянии, но пространству, его окружающему, это ничего не дает.

Так и человек часто пребывает в сходном состоянии: его можно уподобить светильнику без пламени. Он может достигнуть личностного совершенства, – но перед нами все еще лишь богато украшенный сосуд, утонченный талант и богатый потенциал возможностей без их реализации. Цель же жизни – быть светильником горящим, освещающим и рассеивающим сумрак вокруг нас.

Таков первый урок, преподаваемый нам менорой: достижения личного совершенства недостаточно для утоления стремлений души. В нашей природе изначально заложена потребность стать «пламенем», освещающим окружающее нас пространство.

 

«Поднимется...»

В Коэлес (3:21) сказано: «Кто знает, возносится ли ввысь дух сынов человеческих..?» В трехмерном пространстве нашего обитания нам представлен выбор: мы можем двигаться в шести направлениях, но более всего нам желанно движение вверх. Достаточно обратить внимание на то, сколь ревниво относятся дети к тому, кто в их компании выше. Или вспомнить, что в разговоре о своих достижениях взрослые люди употребляют выражения: «поднялся еще на ступеньку», «пошел вверх», «достиг вершины».

Царь Шломо говорит в Мишлей (20:27) о человеческой душе: она – «Светильник Б­га». Из четырех первоэлементов мира – огня, воды, воздуха и земли – один лишь огонь стремится вверх. Подобно пламени, всегда дрожащему над фитилем, душа человеческая неизменно рвется ввысь, оставаясь связанной с телом, точно так же, как связан с фитилем огонь светильника.

Каково же скрытое значение этой «вертикальной» устремленности? Есть достижения, которые можно описать в терминах «распространение вширь» или «движение по горизонтали вдаль». Мы можем прилагать серьезные усилия, чтобы расширить наше влияние, развернуться в каком-либо деле, – но эти достижения происходят на том же уровне, на котором мы пребывали и раньше. Дух же человеческий жаждет иного и большего. «Светильник Б-га» в нас не дает примириться с реальностью, какова она в данный момент: будь то реальность, ограниченная обычаями и условностями, или же подчиненная куда более жесткому диктату самой нашей природы.

Человеку присуще стремление к трансценденции, стремление «разбить форму», в которую мы отлиты, и пересоздать себя, превратив во что-то «более высокое», чем мы есть. И в этом – второй урок меноры: жизнь не только пламя, но пламя, ищущее «подняться вверх». И тут не важно, сколь многого мы достигли «на плоскости», – насколько далеко простерлось наше влияние и т. п. Не важно – мы все равно будем искать и жаждать чего-то еще.

Достижение личного совершенства – это еще далеко не все. Ведь недостаточно быть первым из первых в какой-то области деятельности, мало считаться там признанным лидером. Наша внутренняя сущность – тот самый «Светильник Б-га» – требует, чтобы мы все время пересоздавали себя заново. Чтобы с плоскости существования, на которой мы находимся, мы стремились перейти к уровню «высшему» – возвыситься.

 

«Самостоятельно»

Светильник не загорится, пока к нему не поднесли огонь: чтобы затеплилось пламя, необходим внешний источник энергии. Однако этот внешний источник огня нужен затем, чтобы пламя разгорелось и потом уже «горело самостоятельно», став независимым источником света.

И в этом – третий урок меноры. Когда мы принимаем роль «фонарщиков» с тем ли, чтобы заставить засиять способности, скрытые в нас самих, желая зажечь других, или хотим, чтобы наполнился светом окружающий нас мир, – во всех этих случаях надо помнить: пламя должно разгореться и затем обрести самостоятельность.

Когда идет речь о наших усилиях на пути самосовершенствования, это означает, что мы должны двигаться намного дальше, чем просто принять решение и неукоснительно ему следовать, призвав всю нашу волю. Воля – это внешний источник энергии. Мы же обязаны настолько преобразить свою природу и сущность, чтобы новый тип поведения стал для нас совершенно органичен.

Когда мы стремимся повлиять на ближнего или выступаем в роли его учителя, мы должны позаботиться, чтобы подвести его к состоянию, когда он сможет светить своим собственным светом и не нуждаться в нашей поддержке. Иначе говоря, мы призваны способствовать развитию талантов и способностей ближнего, пока пламя не обретет опору в нем самом, – и тогда это пламя способно зажечь огонь в душах других людей.

То же самое верно и по отношению к физическому миру. Когда нечто, существующее в материальном мире, мы используем во имя служения Б-гу, мы тем самым наделяем эти сущности святостью и Б-жественностью. И в этом случае физический объект перестает быть лишь «сосудом, вмещающим свет», но сам становится независимым источником света.

Так, например, мы можем рассказывать нашим детям о благотворительности или вовлекать их в наши благотворительные акции. Но можем также помочь им сделать копилку для пожертвований, и поставить ее в детской. Всякий раз, когда ребенок опускает монетку, он вырабатывает привычку жертвовать на нужды других людей. Деревянная копилка перестает быть просто куском дерева и преображается в «светильник».

Более того, даже когда ребенок просто смотрит на эту копилку, пусть и не опуская в нее монетку, он вспоминает о своей ответственности перед другими людьми. Вспоминает о соучастии в судьбе других, и таким образом копилка «освящает» пространство вокруг себя.

Так физический объект становится «пламенем, которое поднимается, чтобы гореть самостоятельно», превращаясь в независимый источник света. И тем самым – становясь императивом к действию.

 

 

Шлах

УВИДЕТЬ ЗЕМЛЮ

 

«И послал их Моше высмотреть страну Кнаан, и сказал им: ‘’Вот, идите на юг [страны], и взойдите на горы, и осмотрите страну, какова она...»

Бемидбар, 13:17,18

 

Одна из величайших трагедий в истории еврейского народа связана с миссией разведчиков. Пятнадцать месяцев после исхода из Египта израильтяне стояли лагерем в пустыне Фаран, намереваясь войти в Святую землю. Моше отрядил двенадцать человек - каждый представлял одно из колен израилевых, – чтобы осмотреть землю, которую Б-г заповедал Аврааму, Ицхаку и Яакову.

Сорок дней спустя разведчики вернулись, восхваляя плодородие земли, но сокрушаясь по поводу военной мощи ее обитателей: «Но силен народ, живущий в этой стране, и города укрепленные, очень большие... не можем мы идти на народ тот, ибо он сильнее нас» (там же, 13:27-31).

Разведчики посеяли панику в народе, и люди всю ночь проплакали в ужасе и отчаянии: «И... зачем Б-г ведет нас в страну эту, чтобы пали мы от меча? Чтобы жены наши и малые дети наши стали добычей? Не лучше ли нам возвратиться в Египет?» (там же, 14:1-3).

Эта ночь, наполненная воплями изверившихся людей, стала «плачем на поколения». Б-г задержал вселение израильтян в Святую землю на 38 лет, пока все это поколение не вымерло и пока не выросло новое, больше доверяющее Б-гу.

Когда народ Израиля вошел в землю Кнаана, вел соплеменников уже не Моше, а его ученик Иеошуа, который был лишь бледной луной по сравнению с солнцем Моше. Наши мудрецы указывают, что заслуги Моше вечны: он передал нам Тору, неподвластную превратностям времени.

Построенное им Святилище не было уничтожено никогда – в отличие от Храмов, построенных царем Шломо и Эзрой в Иерусалиме. Если бы в Святую землю нас привел Моше, нас бы оттуда никто не сумел изгнать. Если бы Моше построил священный Храм, разрушить его не сумел бы никто.

Таким образом, все беды и поражения еврейского народа восходят к той ночи, когда Израиль оплакивал собственное неверие в обещание свыше.

 

Реальность увиденного

В чем же ошиблись разведчики? Почему их миссия, назначенная Моше с одобрения Б­га, закончилась таким провалом? Посылая разведчиков, Моше велел им высмотреть природу земли, качество почвы, силу обитателей. На все эти вопросы они честно ответили, сообщив о том, что видели. Но Моше предварил свои указания словами: «Осмотрите страну».

Зрение – это не просто способность человека видеть, не просто один из органов чувств. Слышать, обонять, вкушать или прикасаться – значит «воспринимать», собирать сведения, которые сообщают нам о природе и характеристиках того или иного явления. Что-то «увидеть» – означает «испытать» это. Когда мы говорим: «Я это видел», фактически мы хотим сказать: «Это – правда, испытанная мною в полной мере. И убедить меня в чем-то другом вы не можете. Это не было мне кем-то “доказано” и, соответственно, не может быть “опровергнуто” более сильными аргументами и доказательствами. Я это сам видел. Для меня это – реальность». «Осмотрите страну» – сказал Моше разведчикам. Тем самым он говорил: я посылаю вас не просто собирать данные. Я посылаю вас как разведчиков в самом буквальном смысле слова. Ваша миссия – осмотреть, увидеть. Я посылаю вас, – говорил Моше, – стать глазами Израиля. Посредством ваших глаз весь народ получит абсолютные и недвусмысленные сведения о его Б-жественном наследии.

И именно их глазами весь народ имел возможность познать реальность, поколебать которую не смогут мирские данные, пусть самые противоречивые и угрожающие. И здесь разведчики не исполнили свою миссию. Они обошли страну, изучили ее землю, попробовали, обнюхали и ощупали ее плоды, и проанализировали собранные факты. Но они не «увидели» страну и не принесли это видение народу Израиля.

 

Сегодняшний взгляд

Перед уходом из этого мира Моше попросил Б-га: «Дай мне перейти, и увижу я эту хорошую страну, что по ту сторону Иордана, прекрасную гору эту и Ливан!» (Дворим, 3:25). Б-г не позволил Моше «перейти», но позволил «увидеть»:

«Взойди на вершину Писги и взгляни на запад и на север, и на юг, и на восток и посмотри глазами своими, ибо не перейдешь ты этот Иордан!» (там же, 3:27).

Наши мудрецы говорят, что в каждой душе содержится искра души Моше. И когда мы смотрим на землю «глазами Моше», мы видим, что она – дом Б-га, исполненный святости и совершенства. И это видение входит в нашу жизнь, наполняя собой ежедневную реальность.

 

 

Койрах

ДУША КОНФЛИКТА

И раскрыла земля уста свои, и поглотила их, и дома их, и всех людей Кораха, и все имущество...

И огонь вышел от Б-га, и пожрал двести пятьдесят человек,

принесших смесь благовоний

Бемидбар, 16: 32-35

 

Совершающий безрассудство не совсем безумен, и идущему на преступление знаком глас совести. Ибо в основе своей человек добр и благ.

Однако случается, что благое побуждение оборачивается неправедным деянием, а возвышенный

идеал ведет к неблаговидным действиям.

Так случилось и с Корахом, выступившим против власти Моше. Мудрецы наши говорят (Сангедрин, 110а и далее) о Корахе как об отце всех раздоров и споров.

Корах бросил вызов Моше, поставил под сомнение истинность Торы и то, что сама структура сообщества Израиля – от Б-га. Но в основе его доводов было и позитивное начало. А то побуждение, которое подтолкнуло его амбиции, вполне можно назвать похвальным.

«Все общество, все святы, и среди них Б-г! Отчего же возноситесь вы над собранием Б-га?!» – заявил Корах Моше и Аарону (Бемидбар, 16:3). То есть, зачем еврею Моше, научающий его слову Б-га? Зачем Аарон, служащий вместо него в Шатре Собраний, – ведь душа каждого еврея содержит искру Б-жественного пламени? Почему же каждый еврей сам не может осознать свою связь с

Б-гом, зачем для этого посредничество учителей, вождей и

священников?

 Подобные доводы Кораха строятся на истинном основании: ибо душа каждого еврея – «частица безграничной сущности Б-га свыше» (Тания, ч. 1, гл. 2). А потому душе еврея и не нужны посредники, чтобы установить связь со своим источником. Ведь и пророк Ирмияу, описывая грядущий мир (31:33), говорит: там «не будет больше каждый учить ближнего своего и каждый – брата своего... ибо все они, от мала до велика, будут знать Меня».

Ошибка Кораха в том, что он хочет насильственно достичь этого совершенного состояния в еще не совершенном мире. А именно – в мире, где мы нуждаемся в наставниках и проводниках, которые помогли бы нам реализовать наш интеллектуальный и духовный потенциал. Ибо пока степень чистоты, духовности и проявленной связи с Б-гом у каждого из нас – своя.

Корах был ведом отчаянным желанием стать первосвященником, Моше же по велению Б-га отдал эту должность своему брату Аарону.

Первосвященник олицетворяет весь народ Израиля, и на него возложена самая сакральная служба в Храме. Именно первосвященник возжигает благовония в Святая Святых в Йом Кипур. И таким образом отмечается момент, когда самые святые элементы нашего трехмерного мира – время, пространство и душа – сходятся в одной точке. Именно первосвященник – самый святой из людей – входит в самое святое место мира и притом в самый святой день года.

Однако заметим, что желание максимальной близости с Б-гом из всех возможных – наиболее похвальное. Ибо напряжение, возникающее между тем, чего может и должен достичь человек, и тем, что для него недоступно, – именно это напряжение и составляет суть духовной жизни, приносящей истинные плоды.

Побуждения Кораха становятся разрушительными лишь тогда, когда он пересекает роковую линию, отделяющую побуждение от поступка. Когда стремление к состоянию большей святости подменяется действием, исходящим из предположения, будто это состояние уже достигнуто.

В мыслях Кораха и в его устремлениях был свой положительный элемент. Но истинность каких-либо представлений и действий зависит не только от того, что именно положено в их основу, но и от того, какое проявление обрели они в реальности. Вырвавшись из-под контроля и перехлестнув рамки дозволенного, такие представления оказываются сродни раковым клеткам, что пожирают своего носителя и разрушают даже праведных и мудрых.

А вот что пишет по этому вопросу Раши (Бемидбар, 16:7): «Но Кораха, который был умен, что толкнуло на такое безумие?» Но откуда нам известно, что Корах был мудр, когда в Торе не сказано о жизни Кораха до того момента, как он взбунтовался против Моше? Несомненно, само его безумие обнажает его мудрость. Обратившись к его доводам и к его поступкам, мы обнаруживаем, что в них было позитивное ядро, и то, от чего он отталкивался, было бы желательно для сообщества Израиля.

Помышления привели его к открытому бунту против тех, кто от Б-га был поставлен во главе народа Израиля, к отрицанию того, что Моше состоял в прямом общении с Б-гом.

 

Поглощенный бездной и сожженный пламенем

Противоречия между побуждениями Кораха и его поступками нашли свое отражение и в том, что у него были две различные группы последователей. К бунту Кораха, сказано в Бемидбар (16:2), присоединились «двести пятьдесят <человек>, вожди общества, призываемые на собрания, люди именитые». Среди них были люди, движимые желанием стать первосвященниками. И когда Моше призвал их принести жертву кеторес, что было проверкой, насколько достойны они столь высокого духовного статуса, они охотно приняли вызов. Приняли, хотя и помнили, что подобная же попытка двух старших сыновей Аарона, Надава и Авигу, окончилась для них смертью (там же, 16, 5-7 и 18; Ваикро, 10; см. Шало, разд. Корах, 358а).

Нечто сходное мы наблюдаем с теми из первосвященников периода второго Храма, которых назначали римляне. Ни один из них не пережил Йом Кипура, ибо никто из них не был достоин этого сана (Йома, 9а; Иерусалимский Талмуд, там же, 1:1). И однако из года в год не было недостатка в претендентах на первосвященничество! Люди столь жадно желали стать свидетелями манифестации Б-жественности на земле, что ради этого готовы были подвергать риску свою жизнь.

Но в среде сторонников Кораха была и «толпа ропщущих» и между ними – Датан и Авирам. Этих двоих еще в бытность народа Израиля в Египте Моше застал ссорящимися (Шмойс, 2:13), они же были замешаны также и в каждом конфликте с Моше, возникавшем в Египте или в пустыне (Шмойс Раба, 1:34 и 25:14; Танхума Шмойс, 10, и т.д.). Эти двое завидовали Моше, и им, сказано в Бемидбар, мешал «груз» Б-жественных заповедей, внесенных в их жизнь через Моше (16:1, – см. Ялкут Шимеони на этот стих).Различия между двумя группами сторонников Кораха проявляются и в том, как они встретили свой страшный конец. Двести пятьдесят человек, приносивших кеторес, спалил небесный огонь, тогда как Датан,

Авирам и весь их род были поглощены землею.

Что до самого Кораха, то Мидраш Танхума (Корах, 9 и далее) говорит: ему отплатили двойным воздаянием как человеку, стоявшему во главе и тех, и других. Душа его была сожжена огнем, а тело – поглощено землей. Мятеж Кораха состоял из «души» и «тела»: из того положительного, что подтолкнуло Кораха к соответствующим размышлениям, и того отрицательного, в чью форму отлились его мысли и действия.

В наивысшей точке конфликта мы видим, как произошло разделение этих двух элементов. «Душа» изошла вверх, спаленная священным пламенем («пламя» связано с процессом, когда энергия, скрытая в материи, высвобождается и восходит вверх), тогда как «тело» провалилось в земную бездну.

Паралеллью может служить «растрескивание сосудов» в мире Тоху, предшествовавшем в творении нашему миру. Б-жественный свет в ту пору был слишком интенсивен, чтобы ограниченные параметры этого мира могли его выдержать. И свет вернулся вверх к своему истоку, а лопнувшие сосуды рухнули вниз, образовав субстанцию материальной вселенной.

В этом смысле можно сказать: освобожденный от оболочки чудовищных заблуждений и беззакония дух Кораха мог бы преобразиться на путях познания чистого и священного в устремлениях этого человека.