[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2004 ШВАТ 5764 – 2 (142)

 

  

МОЙ РАДЗИЛОВ

Борух Горин

Начнем от печки.

Папиного отца я не знал – он умер за шесть лет до моего рождения. Из их огромной семьи – у него было шесть братьев и сестра – война забрала трех братьев на фронте, а сестра погибла в гетто. Так что, с этой ветвью своей фамилии я был знаком очень мало. Но, как известно, если в одном месте убывает… Папина мать, бабушка Шейндл, тоже выросла в патриархальной семье – у нее было пять братьев и три сестры. К счастью, с большинством мне довелось общаться. Более того, их мать, моя прабабушка Сора, прожив более 90 лет, успела среди многочисленных правнуков понянчить и меня.

Может, это и стало причиной моего повышенного интереса именно к этой линии нашей родословной. Еще от бабушки Шейндл и ее братьев и сестер я знал, что их родители – Хаим-Йосеф и Сора Недзвецкие приехали в Одессу в начале двадцатого века из «польского местечка Радзивилов». Увы, устные предания при всей своей ценности имеют один существенный недостаток – они, как правило, неточны. Помните, как в том анекдоте про телефонную беседу? (Алло, это квартира Рабиновичей? – Нет, это квартира Ивановых. – Извините, а ваш телефон 24-03-80? – Нет, 24-03-81. – Надо же, одна цифра, а такая разница!) Вот так и две лишние буквы, выплывшие в сознании одесских Недзвецких, на годы затруднили мои поиски. Тернистым, но верным путем я вышел однажды на решение этой загадки, а дальше все пошло чудесно. На самом деле, польские предки приехали «почти» из Радзивилова – из Радзилова. Почувствуйте разницу – две буквы и тысячи километров.

Обнаружение неточности сродни правильному диагнозу: если все не слишком запущено, дальше процесс идет как по маслу. Так было и в моем случае. Я обнаружил сотни новых родственников, докопался до средневековых корней своего рода и узнал очень много про среду его обитания. В этом мне особенно помог флоридский адвокат Жозе Гутстайн, инициатор, основатель и движущая сила радзиловско-едвабнинского землячества. Кстати, Жозе даже «восстановил» Радзилов, – правда, лишь в виртуальном пространстве (www.radzilow.com).

Но вот парадокс: увидев будто воочию «потерянный» местечковый мир прошлого, я не испытал никакого интереса к нынешнему Радзилову. Я понял и, думаю, не ошибся, – его, «нашего» Радзилова, больше нет. То есть он, может, есть, но уже не там, в Польше, а в наших сердцах. И мне этот наш Радзилов отчего-то очень дорог. Надеюсь, мои записки помогут хоть в малой части восстановить то, чего не вернуть.

Радзилов находился в Щучинском уезде Ломжинской губернии Российской империи. Как и многие другие местечки, он имел сразу несколько схожих имен: евреи называли его Раджилов, русские – Радзилово, а поляки – Радзилов. Местечко располагалось на холме, который на западе мягко переходил в ровную местность, по краю которой протекала безымянная речка. Посреди Радзилова – базарная площадь. В большинстве домов, смотревших на нее окнами, спереди размещались магазины или лавки, а сзади – жилье самого хозяина. Улицы расходились от базарной площади во всех направлениях, некоторые изгибались и сливались в одну. В центре местечка стояла «Буда» – пожарная часть. Время от времени проводилась проверка готовности пожарных, причем всегда при этих ложных тревогах соблюдалась строгая секретность. Но информация о предстоящем «пожаре» все-таки как-то просачивалась, и ко времени подобных инсценировок все местечковые дети уже собирались вокруг «тайного» места. Все проходило на славу, пожарные демонстрировали чудеса слаженности и ловкости, но стоило случиться настоящему пожару, как вышеперечисленные отменные качества куда-то улетучивались. В таких случаях выгорало по нескольку улиц. Но нет худа без добра. Тогда проявлялась пресловутая еврейская солидарность – из соседних Щучина, Граево и других местечек приходили подводы свежеиспеченного хлеба для погорельцев. Раввин всегда выносил постановление, что хлебом надо поделиться и с польскими соседями. В последующие месяцы всякий раз, когда евреи встречались с поляками, казалось, что они приветствуют друг друга сердечней, чем прежде.

Евреи к концу девятнадцатого века составляли в городе чуть меньше половины двухтысячного населения. Большинство радзиловских евреев с полным основанием можно называть и едвабнинскими; они либо, как мой прадед, родились в Едвабно, соседнем местечке, либо нашли себе там шидух – вторую половину. В общем, Едвабно и Радзилов были даже не городами-побратимами, а объединенной общиной. Впрочем, это не мешало им посмеиваться друг над другом и даже награждать соседей обидными географическими прозвищами. Ну, так евреи ведь…

  

Дедушка и бабушка.

Большую часть радзиловских евреев составляли ремесленники. (В польских мемуарах читаю: «Все ремесленники Радзилова были евреями, за исключением одного кузнеца».) Местечко было не из богатых, даже по тем временам. Но тонкая прослойка «элиты» все же присутствовала. Их, более зажиточных, а главное, более образованных горожан называли «балабатим» (это идиоматическое выражение, буквально означающее «домовладельцы», более всего определяет «солидность»). В эту группу входили лавочники, торговцы зерном, мукой, скобяными товарами, держатели дровяных складов. Многие из них в юности учились в ешивах Восточной и Центральной Европы. В Радзилове они основали «Общество изучения Талмуда» и в начале года «делили» между собой трактаты Талмуда для изучения. Выбирали «габая» общества, которому предстояло в конце года устраивать трапезу в честь «сиюма», ежегодного окончания местечком изучения Вавилонского талмуда. Этот банкет был настоящим событием местечкового масштаба, столы ломились от угощений и водки, но пьяных даже после него не было.

Брачное свидетельство, скрепляющее брак  дедушки Хаима-Йосефа с бабушкой Сорой.

Пик занятий приходился на субботы и долгие зимние вечера, тогда «балабатим» усаживались по двое за длинные синагогальные столы, и шул («школой» именовали синагоги потому, что в них не только молились, но и учились почтенные прихожане) наполнялся распевной арамейской талмудической речью.

Стоит заметить, что зажиточность приветствовалась, но безусловным пропуском в круг «балабатим» не служила. Отпрыск состоятельной семьи, которого родители не отправили учиться в ешиву, малограмотный и пренебрегающий талмудическими штудиями, пусть он даже был преуспевающим торговцем, не допускался в избранное общество, и редкий «балабос» согласился бы видеть его своим зятем. Но сын ремесленника с репутацией ученого был «нарасхват», к его родителям подсылали сватов почтеннейшие отцы города. После свадьбы тесть брал его на десятилетнее содержание, но если молодой человек проявлял особые способности к учению, содержание продлевал.

Большую часть ХIХ века радзиловской общиной руководили раввины из семьи Суравич. Самый знаменитый из них, р. Шимон-Арье, составил комментарии к Мишне, которые были неоднократно изданы и в Польше, и в Эрец-Исроэл под названием «Хидушей Маршах». В них несколько раз упоминается Радзилов.

В конце века общину возглавил раввин Акива Гольдберг, о котором мне известно только то, что он женил моих предков и его подпись стоит на большинстве официальных семейных бумаг радзиловского периода нашей фамилии.

      

 

 

Жители Радзилова.

Большинство «балабатим» и соответственно раввинов общины учились в литовских нехасидских ешивах. Очевидно, к хасидизму в Радзилове относились безразлично. Любопытно, что среди восторженных отзывов о едвабнинском раввине Авигдоре Белостоцком я обнаружил и такой: «Будучи хасидом, он, однако, не вводил хасидские обычаи в общине».

В Радзилове имелись синагога и дом «Талмуд Тойра». Половина здания «Талмуд Тойры» использовалась для обучения мальчиков, родители которых не могли себе позволить нанять частных меламедов. В этой половине дома находился большой зал, который в субботы и праздники использовался как молельня ремесленников. Другую половину здания занимал «Ахносас орхим» – приют для проезжих и даже нищих. Там стояли кровати с постельным бельем и, вопреки сложившемуся мнению о богадельнях, было довольно чисто.

Синагога в Едвабно.

Обязательным атрибутом местечкового быта была баня. По средам она обслуживала женщин, и об этом рассказать ничего не могу, поскольку моим гидом в бане, впрочем, как и во многих других уголках Радзилова, стал Мойше Атласович, автор неопубликованных мемуаров о местечке, а он туда ходил, естественно, в «мужской» день, в пятницу пополудни, с отцом. Это была не совсем такая баня, к которой мы привыкли, хотя ее и называли «русской». Дело в том, что помывочный зал был объединен с парилкой. Вдоль стен стояли скамьи, на которых посетители выбирали себе место поближе или подальше от печки, намыливались и парили друг друга дубовыми, размокшими от влажного пара вениками. Мальчишки побаивались такого «массажа», потому что ответственным отцам обычно хотелось, чтобы дело было сделано наилучшим образом, и они укладывали сыновей на самую жаркую верхнюю полку. В бане имелось два бассейна – один с горячей, а второй – с холодной водой.

Баня принадлежала общине, за вход взималась символическая плата, но, поляки все равно там не встречались.

Кстати о поляках. Единственным нееврейским учреждением Радзилова был костел, а за ним располагался кирпичный дом ксендза. В доме жила незамужняя служанка, родившая за годы службы у ксендза нескольких детей. Это дало поводы для пересудов и фривольных выводов. Авторами подобных слухов были благочестивые католики, но никогда – евреи. Хотя кроме евреев в Радзилове жили только поляки, официальные бумаги велись на русском языке. Поляки Россию ненавидели, евреи же относились индифферентно.

Когда мальчику из обеспеченной семьи исполнялось 4 года, старшие братья вели его в частный хедер – начальную школу. Там его усаживали за длинный стол в просторной комнате, служившей одновременно и классной, и кухней. В заднем углу помещалась печь, в которой готовилась еда. Мальчику объявляли: «Если ты будешь вести себя прилежно и хорошо учиться, ангелы наградят тебя». В этот момент на стол перед ребенком падала монета. «Видишь, ангелы уже наградили тебя в честь твоего первого дня в хедере».

Надо сказать, что было несколько ступеней хедеров – начальный, в котором учили читать и писать, хедер второй ступени, где изучали Священное Писание, и третий – с началами Талмуда. В хедерах система воспитания была весьма, по нынешним взглядам, строгой. За провинности меламед учеников бил. Большинство родителей либо одобряло такой метод, либо безмолвно мирилось с ним. Порой матери, замечая следы побоев на спинах сыновей, умоляли мужей попросить учителя быть более снисходительным. Но что понимает женщина, когда речь идет об ответственной задаче – научить маленьких негодников Торе! Случались, однако, и скандалы: однажды разъяренная мать единственного сына, накануне избитого меламедом, при учениках выругала их учителя реб Михла: «Вы так убьете моего “кадишла” (так называли единственных сыновей, которые после смерти родителей были обязаны читать по ним заупокойную молитву “кадиш”)! Сам Милосердный Б-г не простит вам таких методов преподавания Его Торы!» Но на реб Михла происшествие большого впечатления не произвело: «Если я не буду его бить, он вырастет невеждой, и тогда уж точно не скажет по вам “кадиш”!»

Закончив образование в хедерах, юноша либо шел в обучение к ремесленнику, либо уезжал для продолжения учебы в одной из ешив.

По большому счету, история «моего» Радзилова заканчивается в начале ХХ века, когда родители бабушки уехали из местечка в Одессу, где прадед получил место резника и кантора. Но не только «мой» Радзилов уехал тогда. Большинство евреев, не видя никаких перспектив в родных краях, отправлялись за счастьем в Америку, Южную Африку … К сожалению, не все покинули Радзилов. Оставшихся и доживших до второй мировой войны ждала страшная судьба. В июле 1941 года еще до прихода немцев все евреи Радзилова и Едвабно были убиты своими польскими земляками.

 

 

 

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 E-mail:   lechaim@lechaim.ru