[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 2005 СИВАН 5765 – 7 (159)
КОРЕХ
Михаил Горелик
Из одних и тех же охристых бесформенных пятен последовательно появляются три забавные фигурки: собачка, скрипач, женщина. Скрипач играет себе на своей скрипочке, собачка виляет хвостиком в такт движению смычка. В руках у женщины появляется бутерброд. Она угощает им скрипача. Тот делит бутерброд с собачкой, а затем вновь продолжает играть. За спиной женщины возникают породившие ее пятна, она сливается с ними и растворяется в них. Затем та же участь постигает скрипача. Последней исчезает собачка. Остаются только пятна.
Анимационный фильм называется «Бутерброд» и продолжается три с половиной минуты – больше и не надо: сюжет (скорей уж, сюжетец) вполне укладывается в эти рамки. Эстетический эффект в значительной мере достигается за счет художественного минимализма. Именно благодаря нарочитой простоте создается пространство, заполняемое экзистенциальным и культурным опытом самого зрителя.
Охра – глина – прах. «И образовал Г-сподь Б-г человека из праха земного, и вдунул в ноздри его дыхание жизни, и стал человек существом живым» (Брейшис, 2:7). «Человек» – так здесь переводится слово «адам». Слово «адам» происходит от «адама» – земля. «Адама» – от «адума» (красная), а может, и наоборот. Адама адума – земля красная. В Стране Израиля много краснозема. Земля, из которой произошел Адам, – красна. В нее он и возвращается по слову Всевышнего после известного инцидента: «Возвратишься в землю, ибо из нее ты взят, ибо ты прах и в прах возвратишься» (Брейшис, 3:19).
Мимолетность и эфемерность жизни: родились, повиляли хвостиком, сыграли на скрипочке, съели бутербродик, и опять – в бесформенность праха. Из праха в прах перелетая.
В отличие от русского, в иврите слово «корех» (бутерброд) не заемно. Впрочем, я не филолог, откуда мне знать, может, оно из арамейского. Но если заимствование и было, то случилось очень давно: в «Пасхальной Агоде» рассказывается, что Гилел, празднуя Пейсах, ел бутерброд с горькой зеленью. И сегодня на сейдере поступают так же. В еврейском сознании слова «корех» и «горечь» – неразрывны.
Рав Шмуэл
– Ну что вы! Всё совершенно не так. Этот человек раввин. Много занимается Торой, но у него хватает времени и на скрипку, а вот его жена – одета скромно, по-еврейски.
– Помилуйте, да почему же раввин? С какой стати раввин?!
– Посмотрите, как он одет: конечно, раввин. Одежда о многом говорит: богатый человек или бедный, интеллектуал или простак, религиозный или светский. Персонажи определены одеждой. Что тут есть, кроме одежды? Скрипка. Инструмент вполне еврейский. И бутерброд. Конечно, кошерный.
– Хорошо, допустим. Но ведь в конце концов всё проваливается в бесформенность, в прах, в смерть, и тогда так ли уж важно, кто этот человек и кошерен ли бутерброд? Достаточно того, что это просто человек, съедающий бутерброд за мгновение до смерти. Фильм безмерно печален.
– Что представляет собой человек, как он живет, – важно всегда. И кошерность бутерброда тоже важна – она говорит нам о человеке, о его отношении к Торе, о стиле жизни. Это фильм о смысле и образе жизни. Собака – животная природа человека. Музыка, скрипка – одно из наиболее тонких выражений человеческой сущности.
– Когда возникает женщина, ждешь младенца, она даже руки как-то так складывает, что вот сейчас на них неизбежно появится младенец, – а появляется бутерброд. Женщина угощает бутербродом мужчину, тот делит бутерброд с собачкой, не взглянув на женщину, не улыбнувшись ей, даже не поинтересовавшись, не хочет ли она скромно поучаствовать в этом пиршестве. Забавная и в то же время внятная демонстрация мужского эгоизма.
– Женщина всегда при кастрюле, голодной не останется. Уж наверно сыта, и мужчина это знает. Вы обратили внимание, появляется бутерброд, и скрипка сразу откладывается. Вопрос приоритетов. Фрагмент жизни с бутербродом и назойливо вертящейся под ногами собакой. То, что вы считаете смертью, – просто тайм аут. Если они умерли, значит, нет надежды, но ведь это не так. Мужчина и женщина возвращаются к началу: оно полно возможностей, в нем есть потенциал. Посмотрите на пятна: они полны жизни. В следующий раз бутерброда уже не будет – на руках у женщины появится младенец, и собака потеряет свое центральное положение, перестанет вертеться под ногами, мозолить глаза, окажется в сторонке – там, где настоящее ее место. В центре должны быть дети. Они рождаются для новой, более высокой жизни, для встречи Мошиаха.
«Симха»
Почему мне вообще пришла в голову мысль обсуждать «Бутерброд» с главным раввином Днепропетровска? Фильм этот сделан в Днепропетровске – в еврейской детской студии творческого развития «Симха». Местная продукция. Вообще-то я думал, он видел. А впрочем, что удивительного: еврейский Днепропетровск живет насыщенной жизнью, здесь постоянно что-то происходит, среди прочего и важные события, в том числе в «Симхе», смотреть каждый сделанный здесь детский фильм (благо, их много и все они хороши) раввину нет возможности – и без того дел хватает.
Слово «Симха» в переводе с иврита означает «радость». Хорошее название, точное, не истертое бесконечными повторениями. В «Симхе» дети занимаются изобразительным искусством, литературой, музыкой, снимают кино, не только анимацию, – такой эстетический синтез. У рава Шмуэла пять дочерей: Иудис, Мушка, Риша, Ривка и Сара. И сынок Рувен. Все девочки Каминецкие – участницы программ «Симхи». Рувен – потенциальный участник. Перед визитом к раввину я случайно попал на репетицию кукольного спектакля. Какая-то там коза-дереза. Артисты – самые маленькие. Одна из девочек – Сара Каминецкая. Вы ведь к раввину собираетесь? Это его младшенькая. Дети радуются, для них и репетиция, и будущий спектакль – море удовольствия, девочки хохочут.
«Симха» издает книжки с рассказами маленьких детей, подростков, взрослых. Снимается оппозиция: творцы культуры – потребители культуры. Дети приобретают навыки и охоту к творчеству в самых разнообразных его проявлениях. Снимается оппозиция: дети (подростки) – родители, они все вместе, все под одной обложкой. Естественно, я стал искать рассказы сестричек Каминецких. Нашел. Вот самый коротенький рассказик Мушки, когда ей было три года и семь месяцев.
Сестричка Риша упала в ванну –
прямо в пижаме!
А я хорошо покупалась
и легла в кровать поспать.
Потом проснулась, и выглянуло солнышко.
Я выбежала на улицу, а на улице гуляю… я!
Я там построила домик!
Педагогам «Симхи» пришлось потрудиться: маленькие дети, естественно, не пишут – они наговаривают на магнитофон, и потом кто-то (понятно кто) должен превратить их речь в текст.
Общению с магнитофоном предшествует работа, дети готовятся, но они знают: взрослые от них ничего не требуют, не выставляют никаких ограничений – дети вольны в своей фантазии, в «Симхе» принято стимулировать свободу и фантазию.
А вот еще один участник проекта – Аня Гомерова. Она написала свой текст, когда ей было пятнадцать.
Говорят, все дороги ведут в Рим.
Лет семь назад я ходила по дороге,
которая вела к реке.
Не доходя до берега, она обрывалась.
Обрыв этот был глубокий, темный,
а на его спине-склоне
росли мелкие, как бисер,
чуть розоватые,
золотистые от отблесков лучей солнца цветы.
Аня, Яна, Даня
В «Симхе» давняя традиция создания детских анимационных фильмов. Их сняты десятки. Практически все они удостоились дипломов и призов разнообразных фестивалей, в том числе и международных.
«Бутерброд» сделали четверо подростков: тринадцатилетние (тогда) Вита Канаровская и Яна Пастернак, четырнадцатилетние – Аня Гомерова и Даня Полевой. С тех пор прошло два года.
Сначала я познакомился с Яной, Аней и Даней. Славные ребята, прекрасное сочетание живости и серьезности. В какой-то момент я поймал себя на мысли, что обо всем (что мне нужно) уже поговорили, а я тяну время, потому что мне приятно с ними поболтать, просто посидеть рядом. Аня учится в техникуме, Яна и Даня кончают десятый класс. Даня учится в еврейской школе. Яна хочет стать хирургом, Даня хочет сделать создание анимационных фильмов своей профессией. Диплом ВГИКа, полученный за «Бутерброд» на фестивале «Золотая рыбка-2001», дает ему право поступления без экзаменов.
Аня с Яной нарисовали собачку и скрипача, Даня – женщину с выразительно выпуклым бедром. Одета – да, скромно (раввин прав). Но стильно. «Дамочка».
Они не видят в «Бутерброде» ничего такого особенного, что хотя бы в какой-то мере оправдывало мой интерес. Они отвечают мне с оттенком вежливого недоумения. Фильм в ряду многих ими сделанных. Потом было несколько технически более сложных и тоже удостоенных фестивальных наград. Естественно: возрастание мастерства, новый опыт, новые знания, новые идеи – они же растут, во всех отношениях растут, занимаются регулярно – результат на экране. Вообще они рассматривают «Бутерброд» как своего рода экзерсис.
О чем фильм? О доброте. О доброте? Ну да, почему вы удивляетесь? Конечно, о доброте. О взаимоотношениях между людьми, о том, что кто-то должен быть рядом и помочь ближнему, когда ему плохо. Тетенька пожалела старичка и собачку: они печальны и одиноки, о них некому позаботиться – вот она их пожалела и накормила бутербродом. Но дело не только в еде: женщина – это тепло, в котором бедный одинокий старичок и собачка нуждаются не меньше, чем в еде.
Я камин затоплю, буду пить. Хорошо бы собаку купить. Купил – не помогает.
«Тетенька» и «старичок» – рабочие названия персонажей. «Тетеньку» стали называть потом «дамочкой». Понятно, что ребеночек, отсутствие которого вызывает мое недоумение, просто не мог прийти им в голову. При чем тут ребенок?! Грустный старый холостяк и добрая тетенька связаны только бутербродом, да и не бывает у старичков детей. Разве что внуки.
Скрипач – старичок?! Раввин ведь тоже этого не увидел. Надо смотреть другими глазами. Но у каждого из нас свои глаза. Неужели всё дело в возрасте?
Хорошо, а кто всё это придумал? Да никто. Само получилось. Пятна Вита поставила. Посмотрели: вроде как похоже на собаку – сделали собаку. Потом старичка и дамочку. Теперь действие нужно. А его нет. Думали-думали, ничего в голову не приходит – обратились к Васе. Он придумал бутерброд. А название кто придумал? Тоже Вася!
Так мы мило и прекрасно беседовали, а потом Аня засмеялась: «Любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда!» Какая, однако, не по годам рассудительность. Посрамление Фрейда. А как же тогда: мне изюм нейдет на ум, бутерброд не лезет в рот, пастила нехороша без тебя, моя душа? Ладно, не бутерброд – цукерброд. Какая разница! Смысл от этого не меняется. Или меняется? Вася спрашивает: что есть смысл?
В сущности, они ни на что не претендовали. Сделанный ими фильм совершенно случайно оказался чем-то куда большим, чем они сами предполагали. Так редко, но бывает (чаще наоборот). «Бутерброд» давно уже отделился от своих создателей. Они могут рассказать, что хотели сделать, и это важно, но в части понимания сделанного сегодня они такие же зрители, как все прочие, у них нет привилегий.
Существенная черта гениального – способность впитывать и продуцировать новые смыслы в зависимости от контекста. Я вовсе не хочу сказать, что «Бутерброд» – гениальный фильм. Но этим качеством он очевидным образом обладает. Чем кардинально отличается от других сделанных ими фильмов – в рамках поставленных задач тоже очень хороших, о чем и свидетельствуют полученные фестивальные награды.
Вася
В титрах, равно как и в фильмографической справке, среди авторов фильмов, сделанных в «Симхе», вы не найдете взрослых. Это принцип. Крайняя щепетильность Юры. Зрители вправе знать, кто работал с детьми, без кого фильм вообще не состоялся бы, – это я так думаю. Юра так не считает. Васе Срыбному, инструктору фильма «Бутерброд», было во время съемок неполных двадцать четыре. Именно он решал с ребятами все технические вопросы, занимался звукорядом.
– Музыка, которую я нашел, – длинная средняя часть Второго скрипичного концерта Прокофьева – отказалась заканчиваться вместе с нашим коротким зрительным рядом, ей неожиданно досталась роль, которую можно определить как манифестация бесконечности. Но такое понимание совершенно необязательно. Это уже моя рефлексия, в замысле ничего такого не было. Сюжет возник случайно и спонтанно. Как, впрочем, и всё остальное в этом фильме. Может, вся прелесть его в необязательности и неимперативности.
– А скрипача кто озвучивал?
– Франк Петер Циммерман с Берлинским филармоническим оркестром.
За спиной у Васи теоретический факультет музыкального училища.
– И сам бутерброд, и название – это не я, это Юрий Евсеевич. Название вообще возникло в самом конце, когда фильм был уже готов. Первый вариант действительно мой: «Музыка». Скрипач есть? Есть. Играет? Играет. Естественно, «Музыка». Юрий Евсеевич сказал: «Претенциозно. Непропорционально масштабу нашего скромного фильма». Правильно. Я ухмыльнулся и без сожаления променял искусство муз на хлеб с маслом.
Вася единственный человек из причастных к «Бутерброду», с которым мне удалось свести только лишь виртуальное знакомство. Иное было бы затруднительно: живет он сейчас не в Днепропетровске – в Шанхае. Мы сообщаемся посредством электронной почты.
Стосковавшийся по русскому языку, Вася написал мне несколько длиннющих писем. «Dolzhen skasat’ Vam spasibo sa vosmozhnost’ pogovorit’ po-russki – na l’ubu’u temu». Бедный парень! У него нет драйвера с кириллицей, и он вынужден тюкать на латинице. Способ, пригодный для записок, но никак не для обстоятельных писем. Мне и читать-то сложно – глаз сломаешь! Сколько ж он времени потратил!
Сразу после завершения «Бутерброда» Вася уехал на стажировку в Китай. Четыре года учебы в Днепропетровском национальном университете. Факультет сравнительной филологии. Китайский язык. Разносторонний молодой человек. В Шанхае случайно упомянул, что занимался детской анимацией – и сразу же получил предложение поработать в частной школе. Стажировка затянулась. «Работаю “Юрием Евсеевичем”». Планирует остаться еще на год-два. В отличие от России и Украины, в Китае, во всяком случае в Шанхае, детская анимация кормит.
Полжизни Вася занимался анимацией: мальчишкой начал. Учителя из «Симхи» не только технике его научили. По возвращении хочет, по их примеру, заняться педагогической деятельностью и параллельно учиться: философии или китайской эстетике – не решил еще. Сколько учился – не надоело!
Теперь о «Бутерброде». В избранных фрагментах.
«Попытайтесь представить контраст: долго и нудно елозить по стеклу шестью маленькими бумажками, а потом увидеть, как час с лишним ползанья с ребятами на коленках перед нижним ярусом съемочного стола превратился вдруг в десять секунд неожиданно убедительной жизни на экране».
«Этот фильм – произведение искусства анимационной педагогики». И тут же добавил: «Звучит коряво». Постоянная саморефлексия. Про анимационную педагогику, правда, другими словами скажет потом Юра.
Вася, а о чем фильм?
«В том-то и дело, что обо всем. О чем натюрморт или пейзаж? Даже простенькая жанровая картинка – только ли сюжет там? Тетя принесла дяде-скрипачу бутерброд, и он его съел, и с собакой поделился. Всё! Сюжет исчерпан. А дальше ощущения и ассоциации зрителей.
Собака – неуклюжая, смешная, тети боится, музыку любит, слушает внимательно, пытается танцевать. Тетя – милая, “домашняя”, уютная (только глаз криво нарисован). Дядя – ну кто так играет на скрипке! Даже пальцы не двигаются! Хотя в выражении лица что-то есть. И исчезает он не бесшумно, а с каким-то то ли порывом ветра, то ли всплеском грязи. А! Знаю! Просто его голова была на стекле краской нарисована, они потом эту краску мокрой тряпкой размазали.
Но почему они все вдруг стали исчезать? Почему?! Тетенька – только что появилась, ничего, кроме бутерброда, и вот – на тебе! И это роль женщины! А дальше смотришь и думаешь: эта мазилка их родила, а теперь возникает за спиной, как угроза. Скрипач еще ладно, а вот собачка – такая маленькая, жалкая, и это красное за спиной – как привидение, хотя и похоже на большую собаку. Но и на скрипача похоже. И на женщину. Вот и всё кино. Никакого “смысла”.
Зачем собака? Зачем скрипка? Зачем бутерброд? Ну, бутерброд – чтобы съесть. А скрипка? Чтобы слушать? А собака? Предмет или персонаж? Если персонаж, – с людьми, что ли, наравне? Похоже, да: из той же самой мазилки. Да кто это вообще выдумал – мазню в рамки вставлять?! Да еще гадать о смысле!
Что есть смысл?»
Хороший вопрос. Вася в Шанхае буддизмом заинтересовался.
Скрипач-то всё-таки, выходит, «дядя», а не «старичок». И «тетя» – женщина. И роль ее гендерная одним только кормлением возмутительно урезана. Мы единомышленники, Вася! Я думаю точно так же! Аня, Яна и Даня по молодости заблуждаются.
Правда, полноты ради стоит упомянуть давнюю комментаторскую традицию, согласно которой хлеб в некоторых случаях рассматривается как эвфемизм постели. Просто хлеб – а у нас ведь нечто лучшее: хлеб с маслом! В таком случае роль женщины если и пострадала, то не так кардинально, как полагает Вася с единомышленниками.
Сказано о господине <Йосефа>, что «поставил его (Йосефа) над домом своим <…> и оставил он всё, что у него, в руках Йосефа, и не знал при нем ничего, кроме хлеба, который ел» (Брейшис, 39:4,6). Комментаторы говорят: хлеб – это жена. Контекст дает основания для такого понимания. Сразу после приведенных слов говорится: «И был Йосеф красив станом и красив видом <…> Жена господина его подняла глаза и сказала: ляг со мной» (Брейшис, 39:6,7). Она предлагает Йосефу разделить с господином «хлеб» – единственное в доме, что тот оставил только для себя.
Скрипач
Когда женщина исчезает, скрипач продолжает играть. Недолго, всего несколько мгновений, – и он следует за ней.
Упоенный своей игрой, он что, просто не замечает, как она исчезает из его жизни? Как она вообще исчезает из жизни. Имеет смысл только музыка? Ладно, пусть не смысл, – важна только музыка? Ценность женщины в том, что в нужный момент она подносит творческому человеку бутерброд, а потом пусть сгинет до следующей надобности? Не так уж промахнулся Вася со своим отвергнутым названием.
Или игра скрипача всего лишь рутина? Вроде как дятел не может не долбить.
Или музыка – единственное прибежище от охватившего его отчаяния?
Или жест экзистенциального мужества? Сейчас она, через несколько секунд он – но он всё равно сыграет, не опустит смычок, сыграет столько, сколько успеет. Он сублимирует свою боль в музыку – это его ответ. Умереть со смычком в руках. Многие бы так хотели.
Юра: «Не сказал бы, что он играет – скорей уж делает попытку, всего два-три движения. И тут же растворяется. Ничего содержательного: чисто техническая связка двух кусков компьютерным эффектом – наплывом».
Надо бы спросить Тонино Гуэрру[1]: что он об этом думает?
Вита и Тоня
«Бутерброд» начинается с текстовой преамбулы:
У Виты Канаровской церебральный паралич.
Остальные авторы фильма обычные дети.
Творчество делает людей равными.
Я бы приберег на эпилог – эффект был бы сильней. Но идея Юры в том, чтобы зрители сразу же воспринимали происходящее в контексте тяжелого недуга Виты. Вита Канаровская – последний из авторов фильма. Точнее, первый: ведь с ее абстракции всё и началось.
Тоня Канаровская, мама Виты, женщина лет пятидесяти. Поздний желанный ребенок. На сохранении лежала. Жизнь четко делится на «до» и «после». «До» была работа, муж, многообразие жизни. «После» – только девочка, славная и ласковая Вита, теперь уже большая, беспомощная, полностью зависимая от мамы. Сначала была безумная надежда: может быть, здесь помогут, может, там. Может быть, где-то лечат.
Ведь так жить невозможно. Ведь невозможно? Потом поняла, что по-другому не будет. Никогда. Я была уверена, что выдержать это нельзя. Выдержала. Привычная каждодневная боль. Никогда не расслабляться. День за днем. Год за годом. Сильная красивая женщина. Сильная? Ну что вы. Разве я сильная.
Выйти из дому? Максимум на час в магазин. Четыре раза в неделю – занятия в специализированных общинных организациях. Это огромно. Дает жизни еще одно измерение. Дети и родители хорошо знают и, главное, понимают друг друга. Переживают, когда кто-то не пришел: не заболел ли?
Благодаря американским спонсорам у Виты есть две инвалидные коляски. Машина со специальным подъемником забирает ее и других таких же детей из дому и везет к месту занятий. Порой все они поочередно ездят (на той же машине) друг к другу в гости. «Наша машина».
До того, как несколько лет назад она включилась в общинные программы, она была замкнута в четырех стенах – одна со своим горем. Как жила – непонятно.
Тоня получает две пенсии: свою (по возрасту, льготную) и Виты. Плюс алименты. Всё вместе очень небольшая сумма. А ведь Вите, помимо всего прочего, нужны лекарства. Дважды в год Тоня получает бесплатно ортопедические ботинки для Виты, но на полгода пары не хватает.
Они живут на третьем этаже. Подняться, спуститься – большой процесс. «Лестница – наш тренажер». Во дворе Вита может немножко походить с ходунками и посидеть на лавочке. Жара. Мусор не вывозят. Запах гниения отравляет воздух. Особенно не посидишь.
Лет десять назад встретили на лестнице соседку с дочкой – ровесницей Виты. Соседка говорит дочке: «Что ж ты со своей подружкой не поздороваешься?» – «Она мне не подружка – она говорить не умеет». Ровесницы Виты с мальчиками в обнимку ходят. Раньше, если она падала, я могла ее удержать. Теперь нет: если упадет, упадем вместе. Вита растет, становится тяжелее. Что будет дальше?
Когда Вите исполнится шестнадцать, детские программы для нее закроются. Больше не приедет машина и не повезет на занятия. Для взрослых таких программ нет. Вита и Тоня опять останутся наедине друг с другом. Людям свойственно инстинктивно отстраняться от страдания. Мама раньше помогала, а теперь сама нуждается в уходе.
Они с Витой ждали этот фильм. Когда же наконец?! Смотрели вместе несколько раз. Тоня хотела бы смотреть чаще, но у нее нет видеомагнитофона. Вита любит телевизор, но она не переносит насилия, крови, смерти. Как уследить – вышла на кухню, а стали вот что показывать. Вита плачет, зовет маму. Тоня выключает телевизор.
О чем «Бутерброд»? О доброте. Тоня особенно не задумывается, просто машинально повторяет то, что уже говорила или слышала. Для нее это совершенно неважно. Важно, что пятна поставила Вита, что она была рада поставить эти пятна, она вообще любит рисовать. Вот эти пятна на экране. Вот они оживают. Собачка, скрипач, женщина, бутерброд – и всё это из пятен, которые поставила Вита. Вита рада – и Тоня рада. Содержание? Г-споди, да какое всё это имеет значение!
Рав Шмуэл: «У девочки, которая поставила эти пятна, наверняка есть собака. Узнайте, наверняка есть. Она просто нарисовала собаку, хотя и очень условно».
У Виты нет собаки. А если бы и была, сама она не в состоянии нарисовать ничего, кроме случайных абстракций. Юра помогал ей, держал ее руку. Как вышло, так и вышло. И цвет случаен. Вите нравится процесс. Ей нравятся красочные пятна, спонтанно возникающие под ее рукой. На этот раз действительно оказалось похоже на собаку.
Юра: «Что-то было у нее с собакой. Одно время постоянно о собаке говорила, просила ее рисовать. А может, это случайное впечатление. Надо посмотреть в старых записях. Но я уверен, что образы, обнаруженные здоровыми детьми в абстракциях детей с церебральным параличом, там изначально заложены. У таких детей особое видение мира, свой выразительный художественный язык, который может стать их вкладом в культуру».
Я говорю: «Вита, ты очень хорошо рисуешь. Я смотрел фильм, в котором был твой рисунок, он мне очень понравился. Я был очень рад с тобой познакомиться». Слова какие-то деревянные.
Я беру в свои ладони ее мягкую теплую безвольную руку. «До свиданья, Вита». Она произносит что-то неразборчивое. Тоня переводит: «Она приглашает вас в гости». – «Спасибо, Вита, я приду обязательно». Мы прощаемся с Тоней. Больше мы никогда не увидимся. Разве что в другой жизни. Кто знает, с кем мы увидимся в другой жизни.
Юра
Использовать рисунки больных детей в анимационных фильмах здоровых детей придумал Юрий Евсеевич Красный – красивый (впрочем, «красный» ведь и значит «красивый»), седой, печальный человек – методист «Симхи», педагог, художественный руководитель всех снимающихся здесь детских фильмов, автор многих проектов центра, любимый ребятами и коллегами.
Уважение к нему безгранично. Однажды Иудис Каминецкая в своей школе с гордостью сказала: «Я учусь у профессора Красного». Фраза, ставшая неотъемлемой частью здешней смеховой клубной субкультуры. Формальных степеней у Юры нет. Тем не менее Иудис права: конечно, профессор! Вместе с директором «Симхи», Линой Курдюковой, им удалось создать захватывающее пространство творчества, дружества и свободы, влияние которого распространяется за пределы «Симхи», за пределы еврейской общины, за пределы города и страны.
Юра активно занимается арт-терапией детей с церебральным параличом. Это происходит уже не в «Симхе», а на другой общинной площадке. «Экспериментальный курс творческого развития детей со специальными потребностями». «Больных детей» говорить не принято – на профессиональной мове это «дети СП» (со специальными потребностями).
Мы живем в мире слов. Они не больные – просто у них специальные потребности.
«Арт – всегда терапия». Название одной из статей Юры. Всегда лекарство, за исключением тех случаев, когда вгоняет в болезнь. Исключение не для Юры. Даже в голову прийти не может. Немыслимо. За пределами его опыта. Всегда терапия. Для него – всегда. Естественное следствие благородства установки и вытекающей из нее жизненной практики. Но раз терапия, значит, больные?
Я был на его занятиях. Видел, как радовались дети, как улыбались неулыбчивые мамы. Совсем другое качество жизни. Дети СП считают его своим другом. Впрочем, обычные дети считают так же. Это правда: у него талант быть другом. У Юры есть целый каталог приемов занятий искусством с детьми СП. Десятки приемов работы. Стройная концепция объединенной работы больных и здоровых детей.
Юра отбирает абстракции детей-инвалидов и обсуждает их со своими подопечными из «Симхи». Рассказывает об этих детях, об их проблемах, показывает фотографии. Подумайте, что вы видите на рисунках, что можно из них извлечь, во что превратить? Одним из таких рисунков как раз и был рисунок Виты. Ребята сразу увидели в нем собаку.
– Нет, что вы, я с вами не согласен. Детский фильм – и такой сущностный пессимизм. Это невозможно, да и нет этого.
– А что есть? Как в таком случае это всё понимать?
– Жизнь проста, грустна и прекрасна. Человек и природа (собака) имеют один общий источник, обладают подлинным родством. Музыка и еда – питают. Финальное исчезновение не смерть – это возвращение к первым кадрам творения.
– Вася сказал, что и сам бутерброд, и название вы придумали.
– Я? У меня это в памяти как-то совершенно не отложилось. Названия часто возникают сами собой, в процессе работы меняются.
– Говорят, сценария не было?
– Написанного действительно не было. Сначала была абстракция Виты. Ребята увидели в ней собаку, скрипача, женщину. Нарисовали. Мы стали обсуждать, каким образом эти персонажи могут взаимодействовать. Самое простое: играть – слушать – танцевать, кормить – есть. Из этой простоты и выросла, вероятно, архетипика картины, ее красивая и грустная вечность. Исходная картинка Виты, переживание ребятами ее судьбы – вот что всё определило. Удачный состав съемочной группы: все трое очень талантливы. И Вася, конечно: не зря же он был первым и, кажется единственным стипендиатом «Новых имен» в искусстве анимации!
– Специалисты «Бутерброд» видели?
– Тонино Гуэрра, Моник Рено, Николь Саломон, Андрей Хржановский[2] – я называю самых именитых.
– Впечатляющий ряд. И что они?
– Отзывы восторженные. Я нисколько не преувеличиваю. Конечно, я рад – еще бы! И всё же основная наша продукция не фильмы, как бы хороши они ни были, каких бы похвал и призов ни удостаивались; наша продукция – дети, их развитие, их личностный рост.
Рав Шмуэл
Утром я выхожу из гостиницы, иду по набережной, перехожу по мосту на Монастырский остров – на пляж. Тоня Канаровская была здесь в последний раз лет шестнадцать назад, а может, еще раньше. Вита не была никогда. И никогда не будет.
Я плыву брассом туда, куда долетает редкая птица.
Вита водит рукой по бумаге, пальцы ее намазаны краской. Юра поддерживает ее руку.
Яна, Даня и Аня обсуждают фильм, который им еще только предстоит создать.
Какая она мне подружка – она говорить не умеет.
Я выбежала на улицу, а на улице гуляю… я!
В театре, в двух шагах от «Симхи», вручают премии лауреатам регионального театрального фестиваля «Сiчеславна». Приподнятое настроение зала, музыка, цветы, красивые женщины в вечерних туалетах.
Искусство делает людей равными?
Дети рождаются для новой, более высокой жизни, для встречи Мошиаха.
Раньше, когда она падала, я могла ее удержать.
Я шла по дороге, которая вела к реке. Не доходя до берега, она обрывалась. Обрыв был глубокий и темный.
Сарра выставляет над занавесом куклу козы-дерезы и (смешливая девочка!) хохочет, не в силах сдержаться.
Женщина угощает скрипача бутербродом и поглощается бесформенными охристыми пятнами.
Собачка – такая маленькая, жалкая. И красное у нее за спиной.
Что есть смысл?
Рав Шмуэл читает кадиш.
Мысленно я продолжаю разговор с ним. Я говорю:
– Человек как цветок в поле.
Дунул ветер – и нет его.
А он отвечает:
– Как жалеет отец сыновей,
так жалеет Г-сподь боящихся Его.
Ибо знает Он, как созданы мы.
Помнит, что прах мы.
Человек как трава,
дни его как цветок полевой,
так отцветает он.
Потому что ветер прошел по нему –
и нет его,
место его больше не узнает его.
А милость Г-сподня во веки веков
над боящимися Его,
И справедливость Его –
для сыновей сынов, хранящих завет Его
и помнящих заповеди Его,
чтобы исполнять их.
2003
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru
[1] Антонио Гуэрра – итальянский писатель и поэт, автор сценариев к фильмам Феллини, Антониони, Тарковского.
[2] Моник Рено (Голландия) – автор множества анимационных фильмов, удостоенных призов международных фестивалей; Николь Саломон – руководитель самой старой и крупной детской анимационной студии во Франции, одна из ключевых персон Международной ассоциации анимационного кино; Андрей Хржановский – один из ведущих российских постановщиков анимационных фильмов.