[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ИЮЛЬ 2005 СИВАН 5765 – 7 (159)

РАББИ ШМУЭЛ А-НАГИД

Маркус Леман

Продолжение. Начало в 9–12, 2004; № 1–3, 2005

25. Брачные узы

Новый халиф был коронован во дворце Аль-Хамра и взошел на трон, сопровождаемый общим ликованием. Ему казалось, что самое трудное уже позади. Балкин покорился, берберы дружно его поддержали, поскольку он был им братом по крови, а арабы, которых мудрый рабби Шмуэл поставил почти на все большие и малые чиновничьи посты в государстве и тем самым крепко держал в руках, боялись потерять достигнутое положение и не смели даже пикнуть. Да и евреи все поголовно признали авторитет рабби Шмуэла – особенно после того, как самые уважаемые люди города, поначалу симпатизировавшие Балкину, оставили столицу.

Правители соседних стран, опасаясь сильной и единой Гранады, искали ее дружбы. Лишь Эльмира, прежде считавшаяся союзницей Гранады, теперь, можно сказать, повернулась к ней спиной. Новый ход событий стал результатом деятельности Ибн Абаса, главного визиря Эльмиры. Визирь люто ненавидел рабби Шмуэла и поклялся посеять вражду и раздор между двумя странами.

Сев на трон, новый халиф первым делом заново утвердил рабби Шмуэла главным визирем и предоставил ему еще более широкие полномочия, чем тот имел при жизни Хабуса. Он передал в его руки практически все основные рычаги политики и власти и соглашался с ним буквально во всем, что касалось вопросов государственного управления. Важнейших и второстепенных. В результате рабби Шмуэл фактически превратился в правителя Гранады.

Шли месяцы, но Бадис ни о чем не спрашивал своего визиря, словно государственные дела его не касались и не интересовали. Поэтому рабби Шмуэл был весьма удивлен, когда в один прекрасный день посланец халифа сообщил ему, что повелитель требует его к себе.

– Ну что, Шмуэл, – начал Бадис, дружески улыбаясь, – надеюсь, ты мной доволен? В мире, наверно, нет правителя, который передал бы в руки своего визиря столько полномочий, сколько я. Как ты полагаешь?

– Нет на свете большей ошибки, – отвечал рабби Шмуэл, – чем государю самостоятельно заниматься всеми проблемами страны. Если он ведет дела дурно, ему не на кого будет переложить ответственность, а если дела в отменном порядке, тогда он подвергает опасности своего наследника, ибо народ, привыкший к мудрому, на благо людей направленному царствованию, после его кончины захочет видеть на троне столь же безупречного нового правителя, а не просто того, кто наследует престол по закону, по праву рождения.

– Здорово ты умеешь отыскивать аргументы в свою пользу, – засмеялся халиф.

– Ты не услышал бы от меня ничего другого, даже если б я не был твоим визирем, – произнес рабби Шмуэл. – Я сказал правду. Я совершенно уверен, что это правда.

– Хорошо, Шмуэл. Но ведь ты у нас известный мудрец и ученый: скажи мне, пожалуйста, какой же смертный воистину достоин царства? Чем должен он отличаться от остальных?

– Это должен быть человек, мысль которого глубока, как море, но ясна, как солнце, который не запятнал себя лукавством или обманом. Человек, чей взор проникает далеко в будущее, чья воля тверда, словно крепостная башня. Человека этого природа наделяет выразительностью и благородством черт, сдержанностью натуры, внешним спокойствием. Он умеет подчинять других своей воле, не прибегая к насилию, чурается всего низменного, всяческой житейской скверны. Именно такой человек, по моему мнению, достоин царства.

– Тогда знай: так ты себя и должен вести! – от души расхохотался Бадис. – Ведь ты фактически правишь страной. Значит, и вести себя должен как идеальный государь, чей портрет ты столь умело нарисовал. А я уж буду поступать, как захочется.

Смесь дикости и благородства, ума и самодурства – вот что такое был Бадис.

Несмотря на бесконечное доверие, которое питал к нему халиф, работа рабби Шмуэла не была ни легкой, ни приятной. Ему приходилось не только вести государственные дела, не только управлять страной, но подчас управлять и самим халифом, влиять на него, обуздывать, наставлять, учить поступать разумно и осмотрительно, удерживать от опасных приключений.

Несмотря на неусыпный надзор рабби Шмуэла, Бадис всё-таки умудрился несколько раз ввязаться в нелепую войну с соседями. И первый визирь, ставший, кроме всего прочего, еще и главнокомандующим гранадской армии, принужден был появляться на поле боя и руководить войском.

За то время, что страна привыкала к новому правительству, а жизнь входила в нормальную колею, рабби Шмуэлу довелось один раз побывать в плену, откуда он спасся буквально чудом. Семья его изрядно увеличилась: у него родились еще два сына. Мальчиков назвали Иеуда и Элиасаф. Появилась на свет и дочь, но, к сожалению, умерла во младенчестве.

Герой нашей истории уделял долгие часы и дни воспитанию детей; те, кстати говоря, были наделены недюжинными способностями. Даже находясь на театре военных действий, он не переставал интересоваться их успехами, спрашивал, как идут занятия у мальчиков, иногда даже посылал за ними и прямо там, чуть ли не на поле боя, устраивал им экзамены, убеждал в необходимости заниматься еще усерднее.

Едва мальчики подросли, рабби Шмуэл заранее стал размышлять над тем, как бы получше их женить. Один проворный шадхан заявился к рабейну Нисиму из Кируана (тот по-прежнему жил в Африке) и ни с того ни с сего предложил ему выдать дочь за старшего сына рабби Шмуэла. Рабейну Нисим, однако, лишь удивленно поглядел на свата и пожал плечами – да еще с таким видом, будто получил предложение слетать на Луну. Он был до крайности беден. Весь его доход составляла сумма, которую ему (правда, неукоснительно) выплачивал рабби Шмуэл. У него не было абсолютно никакой возможности собрать дочери приданое, и он искренно не мог взять в толк, каким образом его дочь способна составить подходящую партию такому богатому и знатному юноше, как рабби Иеосеф. Еще более серьезной причиной казалось ему другое обстоятельство. Он был, по собственному разумению, вовсе не тот ученый, мудрый и многознающий человек, с каким захотел бы породниться рабби Шмуэл. Ибо сказано еще в древности: «Лучше для человека продать всё свое имущество и жениться на дочери мудреца. Или выдать свою дочь за мудреца, потому что если тот умрет или отправится в изгнание, то его дети всё равно вырастут мудрыми. Но не должен человек выдавать дочь свою за неуча: если тот отойдет в лучший мир или окажется в изгнании, его дети вырастут неучами».

Кроме всего прочего, у рабейну Нисима были серьезные основания опасаться, что и сам жених не согласится на этот брак: дочь-то его была отнюдь не красавица, хотя при всем том получила изрядное образование, отличалась добротой, умом и другими привлекательными чертами натуры. Страшилась, наконец, гнева Г-сподня. Понимая, что девушка не слишком хороша собой, рабейну Нисим, вздыхая, утешал себя старинным изречением: «Ложь миловидность, и суета красота, ибо женщина Б-гобоязненная будет прославлена». Однако сам он мало верил в то, что сын рабби Шмуэла, рабби Иеосеф, найдет в себе достаточно мужества, дабы, как учили мудрецы, не обращать внимания на изъяны внешности невесты и сосредоточиться на ее прекрасных душевных качествах.

Как ни странно, вышеупомянутый шадхан не прислушался к доводам рабейну Нисима, даже не стал с ним спорить, а поехал со своим предложением к рабби Шмуэлу.

В отличие от отца будущей невесты, рабби Шмуэл воспринял идею нежданного свата с великим энтузиазмом. Женитьба старшего сына сулила реальную возможность перевезти рабейну Нисима в Испанию. Само присутствие в этой стране такого человека, как он, обещало увеличить ее роль в изучении и распространении Торы. Да и кроме того, разве каждый может похвастаться, что породнился с одним из величайших мудрецов поколения?! Наш герой даже опасался: вдруг рабейну Нисим не согласится? Кто знает, сочтет ли он Иеосефа достаточно мудрым и преуспевшим в учении, чтобы отдать ему в жены свою дочь… А вот денежный вопрос совершенно не волновал рабби Шмуэла; о деньгах жениха он вообще не упоминал. Он только радовался, что теперь у него есть законный повод щедро одарить рабейну Нисима, не слушая никаких возражений с его стороны.

Спустя некоторое время отпраздновали свадьбу. Отпраздновали, разумеется, с подобающей пышностью. Соглашаясь на брак, отец жениха поставил лишь одно условие. В качестве приданого он требовал самого рабейну Нисима; тот должен был согласиться на переезд в Испанию. Рабейну Нисим, конечно же, дал согласие. Едва он успел приехать в Гранаду и приступить к преподаванию, как вокруг него начали собираться ученики, их было много, и они жадно впитывали из его уст слова Торы. Очень скоро имя рабейну Нисима стало известно по всей стране. В день свадьбы сына своего Иеосефа рабби Шмуэл устроил еще одно торжество и сочетал браком десять юношей и десять девушек. Те были сиротами и приданым никаким, естественно, не обладали. В этом великом празднестве приняли участие без преувеличения все евреи Гранады. Сам халиф Бадис удостоил пышный пир своим присутствием. На все поступки главного визиря он вообще смотрел весьма благосклонно. К тому же он был не лишен прагматизма и понимал, что заполучить рабейну Нисима ему только выгодно. Если прославленный мудрец поселится в его владениях, к нему очень скоро толпой хлынут ученики и последователи из самых разных стран. И уж они-то принесут в казну Гранады немало золота.

Рабби Шмуэл был по-настоящему счастлив. После перенесенных страданий Всевышний наконец-то даровал ему радость: он собственными глазами видел бракосочетание старшего сына... Бадис, заметив, что визирь пребывает в превосходном состоянии духа, решился высказать ему свое давнее и затаенное желание. Он призвал его к себе, они долго дружески беседовали на самые разные темы, а потом халиф вдруг произнес:

– Шмуэл, мне прекрасно известно, что, если б ты даже не был нагидом, не был правителем и мужественным человеком, евреи, твои братья, все равно преклонялись бы перед тобой. Ведь любовь и преклонение вызывают у них прежде всего твои знания, твоя мудрость в Торе. Я тоже хотел бы получить возможность высоко ценить и уважать тебя еще и по этой причине. Согласишься ли ты помочь мне изучить вашу Тору?

Рабби Шмуэл пришел в полное замешательство. Он совершенно не знал, что ему теперь делать, как поступить. Не объяснять же в самом деле халифу, что неевреев запрещено обучать Торе. Халиф оскорбится. А если он всё-таки решится всерьез обучать Бадиса премудростям Святой книги, чтобы не повредить их отношениям, то из этого тоже неизвестно что может выйти. Обнаружит халиф в Торе что-нибудь такое, что противоречит его берберскому миропониманию, и разгорится спор, чреватый взаимной неприязнью, и тогда конец покою и миру. Бадис ведь самолюбив… В конце концов главный визирь решил попытаться напугать халифа трудностями, поджидающими его на тернистом пути учения. Он надеялся, что тот дрогнет и откажется от своей странной идеи.

– Господин мой халиф должен знать, – с улыбкой начал рабби Шмуэл, – что труд по изучению Торы и Талмуда – тяжелое и, по совести сказать, скучное занятие. Лишь тот, кто с детства приучен к систематическому и углубленному постижению текстов наших мудрецов, в состоянии понять суть Писания и Талмуда. Так сразу их не осилить. Я не льщу себя надеждой, что господин мой халиф преуспеет в столь трудном деле без всякой предварительной подготовки.

– Что ж, – отвечал халиф, пожимая плечами, – если мне это дело не понравится или покажется неинтересным, а то и неподъемным, я просто прекращу занятия, и всё. Но нет такой причины, по которой я не мог бы попытаться понять вашу священную книгу.

Одним словом, исчерпав все аргументы, рабби Шмуэл вынужден был приступить к занятиям. Разумеется, он надеялся, зная склонность своего подопечного не столько к умственному труду, сколько к развлечениям, что сам халиф вряд ли отдастся учению с истинным энтузиазмом, что, вернее всего, оно ему довольно скоро наскучит. Посему он предусмотрительно выбрал одну из самых сложных и запутанных тем Талмуда и решил изложить ее многословно, подробно, витиевато – стараясь не только не прояснять неофиту трудные места, но попросту сбить его с толку.

Предположения рабби Шмуэла полностью оправдались. На следующий день они уединились в дальней комнате дворца и начали занятия. Не прошло и получаса, как халиф решительно встал с кресла:

– Ну, я думаю, на первый раз довольно!

С того дня он больше никогда не просил рабби Шмуэла учить его Торе…

26. Наглая провокация

Однажды утром рабби Шмуэл вошел к халифу; тот мрачно поглядел на него и проговорил:

– Ведомо ли тебе, Шмуэл, что сторонники моего брата до сих пор не смирились? Вчера я узнал, что они поклялись отомстить мне. Скажи – разве ты их не боишься?

– Я уповаю на то, – отвечал первый визирь, – что дело не дойдет до кровопролития. Это главное.

– Может быть, ты и прав, – промолвил Бадис. – Я тоже на это надеюсь. Посмотрим… Однако я собирался говорить с тобой сегодня о других делах. Приспешников Балкина оставим пока на будущее. Сейчас меня занимают прежде всего наши отношения с Эльмирой. Я знаю, ты сделал всё, что в твоих силах, дабы возобновить союз с Зумаером. Мне также известно, что Зумаер в конце концов согласился на встречу со мной ради того, чтобы утрясти все спорные дела и устранить разногласия.

– Да, собственно, и я пришел поговорить именно об этом, господин мой халиф, – сказал рабби Шмуэл. – Я только что получил депешу, где говорится, что Зумаер в сопровождении своей свиты уже пересек нашу границу. В данный момент он, вполне вероятно, въезжает в городские ворота.

– Что? – вскипел Бадис. – Даже не спросив меня?!

Рабби Шмуэл уже собирался дать халифу свои объяснения по поводу происходящего, но тут с улицы послышался шум, раздались радостные крики, и под окнами появились какие-то всадники; следом за ними на площадь перед дворцом выплеснулась целая толпа конных и пеших: развевались пестрые одежды, ржали лошади, сверкали мечи и доспехи…

Бадис и рабби Шмуэл, изумленные, поспешили к окну и увидели принца Эльмиры в сопровождении пышной и многочисленной свиты. Кавалькада вплотную приблизилась к воротам Аль-Хамры.

Бадис скрипел зубами от гнева. Он был уязвлен до глубины души бесцеремонным поведением чужестранцев.

– Принца я прикажу заковать в железа! – возопил он не своим голосом. – А сопровождающих его людей велю казнить!

– Ты этого не сделаешь, – хладнокровно возразил рабби Шмуэл.

– Как ты смеешь говорить со мной в таком тоне?! Со мной, своим господином?! – закричал Бадис.

– Помнишь, некоторое время назад ты меня спрашивал, как обрести величие, как добиться почета? Я тогда уклонился от разговора, но теперь отвечу тебе. Никогда ты не достигнешь величия и общего почитания, пока не научишься смирять свою гордыню. Сейчас ты взбешен. Но попытайся прозреть тот день в грядущем, когда все люди станут равными, день, к которому движется всё живое и к которому ты должен прийти сам, ибо на сей раз не сможешь послать вместо себя покорного раба. В этот день ты предстанешь перед Царем Царей, чтобы дать Ему отчет во всех делах своих. Умерь же злость, встреть принца с подобающим радушием – именно так, как следует встречать повелителя соседней страны. Отнесись с учтивостью к его свите и раздай гостям щедрые дары.

Всё это рабби Шмуэл произнес, припомнив совет, который пророк Элиша дал некогда царю Израиля. Пророк велел царю даже устроить пир для войска Арама и таким образом заключить мир с врагом. Наши мудрецы сказали по этому поводу: «Один глоток вина стократ лучше, чем двадцать одна война».

– Хорошо, так и поступим, – согласился Бадис после некоторого размышления и без большой охоты. – Ты проведешь переговоры с Ибн Абасом, а я потом придам вашим общим решениям законную силу.

Рабби Шмуэл без промедления направился в зал, предназначенный для приема иностранных послов. Это было огромное и роскошное помещение, в изобилии украшенное всевозможными произведениями искусства,  по преимуществу арабского. На резных столах из ценных пород дерева высились хрустальные кубки, предназначенные для прохладительных напитков. Стояли золотые и серебряные чаши с фруктами, со сладостями. Зал, однако, был пуст. Главный визирь гранадского халифа пришел первым.

Через несколько минут появился Ибн Абас.

Оба визиря молча стояли друг против друга, и глаза Ибн Абаса излучали неприкрытую враждебность. Он действительно терпеть не мог рабби Шмуэла.

Ибн Абас ростом был значительно ниже нашего героя, но тем не менее изо всех сил пытался смотреть на него как бы свысока. Это давалось ему нелегко. Сегодня он даже не стал ждать приглашения сесть, а просто плюхнулся в кресло, хотя рабби Шмуэл всё еще продолжал стоять. Наглое поведение эльмирского визиря оставило рабби Шмуэла абсолютно равнодушным. Он не выказал даже признака гнева или неудовольствия.

– Прежде чем мы начнем переговоры, – объявил Ибн Абас высокомерно-презрительным тоном, – скажи мне, к какому роду ты принадлежишь, ибо я веду переговоры лишь с людьми, равными мне по происхождению. То есть знатными.

– Мой род – один из древнейших в мире, – заговорил рабби Шмуэл с полным спокойствием. – Он считается также одним из самых достойных. Мы по праву числимся истинными наследниками и потомками Авраама; вы же, дети Ишмаэля, – всего только потомки его рабыни. Каждую ветвь нашего генеалогического древа отличают благородство духа, глубина ума и веры. Признание единства Всевышнего – бесспорная заслуга нашего праотца Авраама. Всякий, кто привержен лишь к мирской мудрости и равнодушен к мудрости Б-жественной, – не более чем пришелец в стране мудрости. Он не коренной ее житель. Не таковы мы, истинные сыны Авраама, ибо мы унаследовали его веру в единство Г-спода. Цепочка его потомков и наследников тянется до наших времен, тянется через века, через страны, в которых доводилось жить сынам Израиля. Настанет день, и наше первоочередное право признают все народы Земли. Это будет день, когда придет Мошиах. Вот почему родословной народа Израиля уступают любые другие родословные в мире.

Рабби Шмуэл, видевший любого человека насквозь, намеренно задел самую чувствительную струну в душе визиря из Эльмиры, ибо тот больше всего кичился своим высоким происхождением.

– Подлый пес! – Ибн Абас вскочил с кресла; ноги его разъехались на гладком мраморном полу, он чуть не упал. – Я не желаю разговаривать с тобой, проклятый еврей!

Эльмирец выбежал из зала и сломя голову бросился к своему принцу.

– К этим поганым собакам нельзя относиться как к равным! – в злобе крикнул он Зумаеру. – Иначе они будут наглеть всё больше и больше... Докажи немедленно Бадису и его прихвостню, что наше происхождение в тысячу раз благороднее, что мы не чета презренным берберам и гнусным евреям!

Бадис, под влиянием мудрых наставлений рабби Шмуэла уже научившийся сдерживать гнев и владеть собой, вошел в комнату, где находились Зумаер и Ибн Абас. Сел и поинтересовался вполне бесстрастно:

– В чем причина столь сильного волнения? О чем толкует главный визирь? Неужто угощение пришлось моим гостям не по нраву? Не стесняйтесь же, скажите об этом прямо, и я немедленно прикажу подать вам более изысканные яства.

Несмотря на то что вопрос был обращен к Зумаеру, ответил на него Ибн Абас:

– Нет, здешняя еда нам вполне по нраву. А недовольны мы тем, что нам приходится находиться в обществе глупцов и дикарей, которые в изобилии произрастают при этом дворе. Глупцов и нахалов – вроде твоего писца, еврея Шмуэла.

Тут Бадис всё-таки потерял над собой контроль, вскочил на ноги, выхватил меч и собирался уже было зарубить и Зумаера, и визиря, но в этот миг к нему бросился молодой стражник из его свиты и взмолился:

– Господин мой халиф! Сделай милость, умерь свой гнев всего лишь на мгновение! Не дай совершиться непоправимому, а я, ничтожный, попробую восстановить мир между вами…

Призыв юноши возымел действие, Бадис вложил меч в ножны, окинул недобрым взглядом Зумаера и Ибн Абаса и вышел из комнаты. В тот же день собрался государственный совет: министрам во главе с первым визирем предстояло обсудить условия Зумаера и Ибн Абаса. Условия, на которых те соглашались заключить мирный договор с Гранадой. После того как главные решения были приняты, тот самый стражник, которого, кстати, тоже звали Балкином, как и брата халифа, вошел в комнату, где находился Ибн Абас, и сказал ему:

– Побойся же, наконец, гнева и наказания Г-сподня! Ты ведь и есть тот человек, который преграждает путь к миру, потому что господин твой слушается только тебя. Ты знаешь так же хорошо, как и я, что, когда мы были союзниками, успех сопутствовал нам во всех начинаниях. Все завидовали нашим странам. Возобновим же этот славный союз! Всего-то и разногласий между нами, мешающих вернуться к старой дружбе, – это помощь, которую вы оказываете Мухамаду, принцу Кормоны. Перестаньте поддерживать Мухамада, и между нами, как в прежние времена, установятся мир и согласие.

Ибн Абас смерил стражника высокомерным и насмешливым взглядом.

– Ступай и скажи тому, кто тебя послал, что мы настаиваем на своих требованиях и не уступим ни на йоту. А если господин твой Бадис и визирь его Шмуэл не склонятся перед нами, то уж я-то знаю, что предпринять, чтоб они об этом сильно пожалели.

– Таков твой окончательный ответ? – спросил Балкин с искренней горечью.

– Таков мой окончательный ответ, и если, передавая его, ты прибегнешь к более крепким выражениям, нежели мои, возражений от меня ты не услышишь.

Балкин вернулся к членам государственного совета, кипя от гнева, и передал им заносчивые слова Ибн Абаса. Потом прибавил:

– Господа мои, гордыня этого типа совершенно невыносима! Мы должны без промедления поставить его на место, иначе не жить нам в наших домах в мире и безопасности.

Гнев стражника передался остальным. Особенно разъярился брат халифа. Он воскликнул негодующе:

– Надо тотчас подумать, как посильнее наказать этих беспардонных жителей Эльмиры, дабы они научились уважать нас и запомнили преподанный им урок! Запомнили раз и навсегда!

Бадис поглядел на рабби Шмуэла, но тот лишь отрицательно покачал головой. Тогда халиф произнес, обращаясь к остальным:

– Даю вам слово, друзья мои и соратники, что эти низкие люди получат по заслугам!..

27. Победа над врагами

Полчаса спустя после описанных событий Бадис и рабби Шмуэл собрались, чтобы обсудить положение.

– У меня возник замечательный план, – сказал рабби Шмуэл. – На обратном пути в Эльмиру Зумаер с Абасом неизбежно поедут той дорогой, где между скал петляют узкие горные тропинки и в одном месте, неподалеку от селения Альпуант, над пропастью висит узкий, довольно шаткий мост. Надо немедленно послать туда людей, чтобы они разрушили мост, и отправить солдат – устроить засады на тропинках.

– Так и поступим, – обрадовался Бадис. – Только знаешь, Шмуэл, я должен признаться тебе, что сам Зумаер не вызывает у меня особой ненависти. Я прекрасно понимаю, что он просто целиком поддался влиянию своего визиря, а вообще-то повелитель Эльмиры человек незлой… И вообще неплохой. Я не забыл дни нашей дружбы, дни, когда мы были надежными союзниками, и во мне еще жива надежда, что мне удастся склонить его сердце к разумным и справедливым поступкам. Я верю – его отношение к нам изменится. А посему хочу заранее предупредить его об опасности. Он ведь страшно рискует…

– Как же так? – недоуменно поднял брови рабби Шмуэл. – Ты собираешься втихомолку прикончить Зумаера и одновременно хочешь предупредить его о своих намерениях? Другими словами, ты собрался действовать против себя самого?

– Что поделаешь! – отвечал Бадис. – Только так могу я успокоить свою душу и смирить совесть. Я запутался в собственных чувствах и стараюсь отыскать выход из противоречивой ситуации. У нас есть один берберский воин, он прежде служил в эльмирской армии. Вот его-то я и отправлю сей же час к Зумаеру предупредить о грозящей гибели.

Это странное и нелепое «раздвоение чувств» не вызвало у рабби Шмуэла ни понимания, ни уважения. Он всегда с отвращением относился к людям, норовившим, как говорится, и капитал приобрести, и невинность соблюсти. Бадиса он не без оснований сравнил про себя с переменчивым царем Ахашверошем. Переменчивым и оттого ненадежным.

– Как бы в один прекрасный день не переменился халиф и ко мне, – сказал он тихонько себе под нос. – Натура может взять свое. Несмотря на то, как сильно он во мне нуждается, несмотря на то, что я успешно правлю его страной…

Бадис же тем временем, не раздумывая ни минуты, привел в действие свой абсурдный план. Настала ночь. И берберский воин пришел к Зумаеру и проговорил с твердостью:

– Поверь, мой господин, тому, что сейчас услышишь. Завтра, отправившись в путь, ты встретишься с грозной опасностью. Она будет ждать тебя на горной тропинке. Посему прими мой совет: уезжай немедленно. Уехав прямо сейчас, ты, возможно, еще успеешь миновать горные ущелья, прежде чем их займут гранадские солдаты. Если они за тобой погонятся, ты сумеешь встретить их лицом к лицу уже на равнине или укроешься в одной из своих крепостей.

Встревоженный Зумаер собрался было принять совет берберского воина, но Ибн Абас, разумеется находившийся тут же, надменно покачал головой и презрительно усмехнулся:

– Устами этого бедолаги глаголет обыкновенная трусость.

– Что?! – вскричал берберский воин в гневе. – Ты осмеливаешься подобным образом говорить о человеке, который участвовал в двадцати с лишним войнах и ни разу не бежал с поля боя! Ты-то никогда ведь не стоял лицом к лицу с противником, держа в руках оружие… Что ж, настанет день, и ты убедишься, что я прав. Только поздно будет!

С этими словами он повернулся к дверям. А за ковровой перегородкой, отделявшей покои Зумаера и его слуг от остальных помещений дворца, послышался шепот:

– Знаешь, почему Ибн Абас отверг совет этого храброго воина?

– Да потому, что решил, будто тот чего-то боится и оттого лжет. За себя, мол, боится…

– Эх, неразумный ты человек! Тебе и невдомек, что Ибн Абас жаждет гибели Зумаера. Если Зумаера прикончат солдаты Бадиса, Ибн Абас без труда захватит власть в Эльмире.

– Может, ты и прав, да только сам-то он как надеется избежать ловушки, которую ему готовят в Гранаде?

– А вот он, хитрец, наверняка последует совету бербера. Убежит прямо сейчас, во тьме, проберется домой и провозгласит себя правителем Эльмиры.

– Да нет, не побежит он ночью. Это опасно. А утром я сам побеседую с Зумаером, передам ему твои слова.

Однако утром предпринимать что-либо было уже поздно. Стоило Зумаеру со своими людьми приблизиться к перевалу, как их со всех сторон окружили гранадские солдаты. Воины эльмирского правителя растерялись. Сам он, впрочем, сохранил присутствие духа и немедленно выстроил пятьсот своих нубийских пехотинцев и служившие ему андалузские части в боевой порядок. Главному военачальнику Отайлу было приказано возглавить атаку сельбийских всадников. Но тому не повезло: когда Отайл скакал впереди своего конного войска, его сразила стрела, и он замертво рухнул на землю. Конница в страхе рассыпалась в разные стороны. Тут же Зумаера предали нубийцы, с оружием в руках перейдя на сторону противника. У него остались лишь андалузцы. Но те были не слишком опытными и храбрыми воинами; под напором неприятеля они дрогнули и начали отступать. Отступление вскоре превратилось в паническое бегство. У Зумаера не было выхода; оставалось только удирать с поля брани. Что он и сделал. Но поскольку мост у Альпуанта по совету рабби Шмуэла загодя разрушили, а горные дорожки перекрыли гранадские отряды, беглецы вынуждены были искать укрытия в горах. Большинство было впоследствии убито гранадскими стражниками: те шли за ними неотступно. Многие эльмирцы нашли свой конец в глубоких пропастях; среди них оказался и Зумаер.

Бадис и рабби Шмуэл следили за ходом битвы, заняв позицию на высоком холме, господствовавшем над окрестностями. Когда стало ясно, что победа близка, глаза их засветились радостью. 

Перевод Э. Погребинского

Продолжение следует

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru