[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ИЮЛЬ 2006 ТАМУЗ 5766 – 7 (171)

ЭЙМОСУ ПАЛец В РОТ НЕ КЛАДИ

Моррис Лурье

Моррис Лурье (р. 1938) – австралийский писатель. Родился в Мельбурне. Много путешествовал, подолгу жил в Англии, Греции, Дании и Марокко. Его рассказы печатались в журналах «Нью-Йоркер», «Панч» и других, передавались по Би-би-си. Напечатал четыре романа, три сборника рассказов, несколько книг для детей.

Рассказ «Эймосу палец в рот не клади» входит в сборник «Счастливые времена» (1969).

Мой старый друг Эймос подкатил к обочине на своем двухцветном «шевроле-универсал», плавно притормозил точно у моей калитки, и я уже изготовился вылезти из машины, а тут он и скажи: «Чарли, надо поговорить». Без десяти двенадцать, ночь тихая, спокойная, прямо-таки ласковая, вы понимаете, что я имею в виду, небо – чистый бархат, и вот мы сидим в его шикарной машине, и пахнет она, точно он ее купил не далее как вчера, хотя куплена она тому уже полгода назад: чаще Эймоса машину никто не моет, сиденья в машине, и передние, и задние, пластиком затянуты, и каждый вечер он в ней пол подметает, резиновые коврики, так мне рассказывали, драит, с приборной доски пыль вытирает, а на ветровом стекле никаких тебе следов от мошек-букашек. Чистота-порядок. Что-то в этом мертвенное, –  впрочем, не мне судить. Кое-кому такие машины по вкусу.

Поговорить? Я смотрю на моего старого друга Эймоса, он сидит за рулем – видно, напрягся, и хоть бы улыбнулся, так нет. Я закуриваю. Эймос, мой старый друг, конечно же, не курит, и я еще зажигалку к сигарете не успеваю поднести, а он уже выдвинул пепельницу из приборной доски и – это ж надо! – смотрит: опустил ли я окно со своей стороны. Будь на месте Эймоса кто-то другой, меня бы это только позабавило, но какого черта: мы же с Эймосом… Ведь это не кто другой, как Эймос, жил по соседству с домом в конце нашей улицы, где водились привидения, развалюхе, около которой рос эвкалипт, и жалюзи в ней были всегда опущены, а из трубы посреди лета валил дым. И не кто другой, как я, рассмешил Эймоса, когда он произносил речь на своей бар-мицве, да так, что он расхохотался, ладно, пусть чуть не расхохотался, и отец отвесил мне затрещину, но дело того стоило, разве нет? Рассмешил я его и на школьном собрании (он сделал вид, что закашлялся, но никто ему не поверил), после чего нас обоих вызвали к директору, и тот приказал влепить нам шесть ударов линейкой по левой руке и шесть по правой, а сверх того, еще и грозную речугу толкнул, остерег: мол, случись такое еще раз, он вызовет наших родителей и нас исключат, и мы, трясясь от боли и страха, рванули из директорского кабинета прямиком к умывальнику, сунули руки в воду в надежде, что полегчает, но, скажу я вам, прежде чем мы смогли нормально разговаривать, не меньше часа прошло. Да, мы с Эймосом. В конце лета мы делили шарики поровну. Махались комиксами. А как-то в закутке его гаража (день тогда выдался особо дождливый) мы порезали пальцы, свели их и дали друг другу клятву на крови, что отныне мы братья навек и много еще всяких клятв на веки вечные, только времена те давно прошли.

– Послушай, Чарли, – сказал мой старый друг Эймос. – Когда ты устроишься на работу?

Вот так. Вот так вот. Тут я посмотрел на него – не иначе как потому, что раньше он никогда не говорил в таком тоне, и мне почудилось, что я смотрю на совершенно незнакомого человека. А не на моего старого друга Эймоса, того самого Эймоса, которого нужно было сталкивать с мостков: так он боялся летом в первый раз прыгнуть в воду, а он смотрит на меня и глазом не моргнет. Я открыл рот, а сказать ничего не могу.

– Чарли, я серьезно, – говорит мой старый друг Эймос, – и долго так будет продолжаться? Ты что, собираешься болтаться без дела до конца своих дней? Сколько ты уже живешь так – два года?

Я чуть было не брякнул, что вовсе и не два года, а год и семь месяцев, и за это время я поработал на трех работах и ни гроша ни у кого не брал, но спохватился: какого черта, думаю, с какой стати мне что-то объяснять – и кому! Ведь старый мой друг Эймос, тот, что сейчас вальяжно восседает за рулем своей шикарной машины, на полгода меня моложе, я же ходил к нему на все дни рождения, где непременно кто-то задавал ревака, а один раз (Эймосу тогда, помнится, десять исполнилось), пока мы играли во дворе, кто-то влез в окно и спер именинный пирог, а потом пришла мама Эймоса, увидела, что пирог тю-тю, и отправила нас всех по домам, а его отец выпроводил нас со двора и запер калитку.

Я осторожно затягиваюсь, аккуратно стряхиваю пепел в пепельницу, гляжу прямо перед собой на дорогу, а ночь такая красивая, ласковая, и ничего не говорю. Ни слова.

– Ладно, у тебя нет университетского диплома, – говорит Эймос, – ну и что? Кругом полно людей, которым по образованию далеко до тебя, и что – они сидят сложа руки два года кряду? Не сидят – то-то и оно! Чего ты хочешь – хочешь, чтобы мир тебя пожалел или что? Послушай, Чарли, задумайся над тем, что с тобой происходит. Пока не поздно.

Б-г знает почему сердце у меня бешено колотится, а мысли разбегаются – можно подумать, я веду разговор со старым другом Эймосом, пытаюсь поточнее объяснить ему, что у меня на душе, почему я не могу поступить так, а хочу поступить эдак, или как, мне представляется, я хотел бы поступить, и еще о всяческих вещах, о которых мне до смерти нужно поговорить точно так, скажем, как в былые дни, когда мы после школы бежали домой и говорили обо всем, что только ни взбредет в голову, обо всем, что нас волновало, о вещах, которыми я не решился бы поделиться ни с кем, кроме старого друга Эймоса, а он со мной, а с другой стороны, я не могу поверить, не могу взять в толк, что со мной говорит Эймос, потому как этого Эймоса, что сидит рядом со мной, я практически не знаю, а ведь всего год назад я был шафером Эймоса и нес его на пару с приятелем на плечах к машине, и его родители прямо-таки светились от радости, и все хлопали в ладоши и бросали конфетти. Двадцать три года, а уже женился.

– Чарли, послушай, – говорит Эймос, но я почему-то не слышу, что он говорит, ни единого слова не слышу.

А видится мне, как мы уезжали на каникулы в горы: сентябрь, дождь, с веток каплет, холмы тонут в тумане, по ночам слышно, как рокочет река, а мы чуть из штанов не выпрыгиваем, так рвемся захороводить сестер – медсестричек! – нализавшись виски, вываливаемся в холл захудалого пансиончика, ходим кругами около сестричек. И уговор у нас такой: если один захороводит сестричку, другой ночует в бильярдной, а знак, если одному всё же пофартит и он жалюзи опустит, свет повсюду выключит, – то знак он подаст так – тихо свистнет и три раза стукнет в дверь. Год шел за годом, так нам ничего и не обломилось, но каникул лучше этих у нас не было. Ну а потом, на последнем курсе, мой старый дружок Эймос – вот уж чего не ожидал, того не ожидал! – стал всюду ходить с Мартой Слоним, такой из себя еврейской девахой в теле, в кафе, где мы толклись, она, бывало, рта не закрывала, приличный, вялый, обстоятельный роман тянулся у них весь год, весь год мой старый дружок Эймос и Марта практически не расставались, порознь в университете их никто и не видел, тот год, когда всё пошло наперекосяк и я на всё плюнул.

Свадьба (я аккуратненько тушу сигарету в пепельнице) прошла что надо, чин-чином, и когда они вернулись после медового месяца, я пришел – как же иначе – посмотреть подарки, снятый на свадьбе фильм, выпить чашку чая с тортом в их новехонькой – с иголочки – квартирке.

– Ну хорошо, ты хочешь быть художником, – говорит Эймос. – Понимаю. Но будь благоразумен. Если станешь художником, ты никогда не сможешь – и сам это знаешь – содержать жену и детей. Сколько их, таких художников, которые прилично зарабатывают? То-то и оно! Ну хорошо, будь себе художником. Но рисуй в свободное время – суббота-воскресенье на что? – рисуй себе сколько влезет.

Он говорит, а я смотрю прямо перед собой сквозь его кристально чистое ветровое стекло, потом поворачиваюсь, чтобы еще раз посмотреть на Эймоса, а он сидит, весь напружился, и такая тоска меня взяла, а почему – сам не знаю: то ли Эймос на меня нагнал тоску, то ли тоска на меня напала, оттого, что мне стало жалко Эймоса? Знаю одно – такая вдруг тоска, такая усталость на меня навалились, вымотался, чувствую, вконец: у меня даже лицо заболело, точно я всю ночь улыбался через силу, и тут меня осенило – да ведь так оно и было, когда я сидел у Эймоса перед телевизором, а перед этим ел обед, над которым Марта прохлопотала целый день, ел его с подаренных на свадьбу тарелок, подаренными на свадьбу же ножами и вилками, а потом шел на цыпочках в комнату – посмотреть на их сынка Дэвида, он – темное пятнышко в сумраке комнаты, – крепко спал, пока мы, затаив дыхание, стояли над его кроваткой. Эймос отец. Последний раз я его видел полгода с лишним назад.

А теперь мы сидим у моего дома в его «шевроле» и он меня поучает, точно он мне отец, и такая у меня от этого тоска, но и только – больше я ничего не чувствую. И почему-то не могу из себя выдавить ни слова.

И вдруг мне представилось – бред, конечно, – что на самом деле говорит он не о ком ином, как о Валери, у нас с ней всё кончено, но ему-то про это откуда знать, а я знаю одно: только заикнись он о ней, я дам ему в рожу. Но тут же беру себя в руки: дать в рожу Эймосу – это ж надо совсем рехнуться, а когда я вижу, что правая рука у меня сжата в кулак, мне становится стыдно. И я скашиваю глаза на Эймоса: не заметил ли он чего. По-видимому, нет. Он всё это время говорил и говорил, только я не слышал ни слова. Но не о Валери, это точно. Не о Валери.

А он всё говорит и говорит: мол, я болтаюсь без дела, не работаю, родители беспокоятся обо мне, и не только они, все беспокоятся, а я сижу-жду, набрался терпения – жду, когда же он кончит, потом кошусь на него и, сдается мне, улыбаюсь, и тут я чуть было не ляпнул: «Тебе, Эймос, палец в рот не клади» – но ничего не говорю, открываю дверь, вылезаю из машины, аккуратненько закрываю за собой дверь его двухцветного «шевроле», поворачиваюсь, чтобы идти в дом, но поворачиваю назад, пригибаюсь к окну, говорю: «Спасибо, что подвез» – и понимаю, что возврата к прежнему между мной и моим старым другом Эймосом нет и быть не может, но утраты не ощущаю, совсем не ощущаю. Я вхожу в дом, он уезжает.

Перевод с английского Ларисы Беспаловой

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru