[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ОКТЯБРЬ 2007 ТИШРЕЙ 5768 – 10(186)

 

ЕЛЕНА АКСЕЛЬРОД

Публикацию подготовил Асар Эппель

Я родилась в Минске, потому что в  московских восемнадцати метрах моих родителей ютилось еще и семейство художника Горшмана, – всего 8 человек. Для того чтобы поместить мою коляску, понадобилось бы избавиться от двух мольбертов.

Я училась в Педагогическом институте, потому что в начале 50-х ни в какой другой меня бы не взяли.

Я публиковала детские стихи и переводы, потому что «взрослые» стихи плюс фамилия выдавали мое неуместное происхождение. Все-таки два сборника моих стихов в Москве вышли, а в конце 80-х меня стали публиковать толстые журналы.

Но тут я уехала в Израиль, где и живу, и где моя фамилия не мешает издаваться.

* * *

Глицинии, скромны, как никогда,

Прикрылись пятипалым виноградом.

Цветы, морская тихая вода,

Вскипевшая от судорог, – всё рядом.

 

И первые слова, и первая строка

Все хочет жить, все хочет

                              сохраниться.

Как прихотливо вьются облака,

Рисуют бледные родные лица.

 

И каждый голубеющий сорняк,

И придорожный камень

                          пыльно-серый –

Все ловит в небе ободренья знак,

Как я сегодня, – с безнадежной верой.

* * *

Пахнет картошкой жареной,

Финиками, айвой.

Пахнет с рожденья дареной

Тучею грозовой.

Жизнь моя затянулась.

Что мне еще сулит?

Утром, как в детстве, проснулась,

Совсем ничего не болит.

 

Кажется, все уже было,

И эта строчка была.

И утро в глаза так же било,

Текла по стволу смола,

Золотая, как эта картошка,

Что на плите скворчит…

Но помнишь, в лесу сторожка

И наш по слогам иврит?..

 

Бредут сугробов отары.

Петляет стадо олив.

Ты не такой еще старый,

Мир мой, ты еще жив.

 

 

ЯНВАРЬ В МААЛЕ АДУМИМ

 

А в Маале ветер алее.

Крапленный негаснущей рябью деревьев,

Просит воды, лихорадкой болеет,

Пес ему вторит у запертой двери.

 

Воют, скулят нестройным дуэтом,

Плачут –

                             и сжалилось небо над ними,

Обрушилось тысячепалым кастетом,

Вспыхнуло выхлопами резными.

 

Спрятался ветер за горные спины,

Пес замолчал и в кресло забился.

С черным асфальтом

                                         шепчутся шины,

Камень лоснится, ливнем облизан.

 

Августом памятным пахнет прохлада.

Пес, отряхнувшись, поет на балконе.

Над крышами выгнула спину наяда –

В легком своем, полосатом хитоне.

 

 

ВЕРНИСАЖ

 

Памяти отца

 

Где укрылся, где прячешься ты

                  на своем вернисаже?

Потерялся в толпе,

                  равнодушно тобой восхищенной.

Кто-то речь говорит,

                  с каждым словом мертвее и глаже.

И фуршет – лучше нет –

                  сладкий торт и огурчик соленый,

Прикрываю – последняя –

                  двери безлюдного зала.

Тень твоя еще там,

                  не спешит удалиться со всеми.

Вот и я ухожу до утра,

                  до другого начала,

Когда тихо взойдет

                  в легких красках ожившее время.

 

В ПАЛИСАДНИКЕ

 

Может, от неприютности,

может быть, с непривычки

Полюбила я, как родного,

тощей земли клочок.

Вон, как за жизнь цепляются

плюща-бедолаги косички,

Скорей расплетайтесь, милые,

а коль приуныли – молчок.

Здесь баловница-землица.

Копнешь – и уткнешься в камень.

Как ухищряются корни

смягчить неуступчивый нрав?

Касаюсь ладони лимона

неопытными руками,

Упавший с ветки фонарик

загорается среди трав.

 

Горькую кожуру брошу в хмельную

бутылку...

Вихрами плюща заслонившись,

сядем с гостями за стол

И распечатаем вместе от Г-спода Б-га

посылку –

Пляшущий палисадник

и на опохмелку – рассол.

 

МЕЖДУ ОКНАМИ

 

Я слоняюсь меж окнами. За одним

Пальмы, акации, бугенвилеи,

Детский визг многоярусный...

За другим –

Вся пустыня, где камень на солнце белеет…

Вот и третье.

В автобусном кресле трясусь,

К черной кнопке тянусь,

Дуновенье включаю,

И нисколько, про страх позабыв,

                                                     не трясусь,

И входящих в автобус не замечаю,

Хоть должна бы заметить...

А я о своем –

В занавеску вжимаюсь, теряя опору.

Стоя дремлет знакомый верблюд за окном,

Километры карабкаются на гору.

 

* * *

Здесь музыка лесов

Не достигает слуха,

Ни ласточек, ни сов,

Песок сочится глухо.

Но утро-повитуха

Увещевает сухо,

Склонившись надо мной

И окна открывая:

«Кричи, не бойся, вой,

Ты можешь, ты живая»,

И утру вторит полдень –

На что, казалось, годен? –

Но лучиком-смычком

Задел случайно струны,

Подарок мне подсунул,

Протиснувшись бочком.

Еще вот-вот, и смех

В окно, играя, впустит –

Не камешек – орех,

Смешной орешек грусти.

 

* * *

Остаться негде, вернуться некуда.

Не отыскать утонувшего невода,

Заброшенного в ожиданье улова,

Самой не ясно какого.

 

Горе-рыбачка! Мерцает на скатерти

Мелочь, подобранная на паперти

Словесности русскоязычной,

Корка соленая, стопка «Столичной»,

Обжегшая в той неизжитой столице,

Где ни поститься, ни веселиться –

Не с кем и не с чего. Тонут лица

И выплывают из темноты

Там, где навстречу им тонешь ты.

 

* * *

В той стороне мой след

Засыпали снегами,

А в этой стороне

Посеяли в песках.

Шлифованные камни под ногами

Запомнят ли мой шаг,

Мою любовь и страх?

 

Запомнят ли,

Как мечемся в тревоге,

В какой себя загнали серпантин,

Какая разница?

Не будем слишком строги

К себе, с трудом дожившим до седин.

 

Как дожили?

Едва ли разберемся.

Сподобней,

Может быть,

Судить стихам,

Зачем деремся и телами тремся,

Какой над нами царствует пахан.

Взлетит строка –

Туда, где нету страха,

Где лишь любовь –

                                         так примечталось мне.

Истлеет повседневности рубаха,

А звуки прорастут в небесной глубине.

 

* * *

Тихонечко дерни за нитку,

Клубок не спеша размотай.

Открой в свое детство калитку,

Последнюю сделай попытку

Вскочить в отзвеневший трамвай.

 

Подножки тридцатых, усатых,

И Вдовий с колоннами дом…

Панамка, кофтенка в заплатах.

Краюшку крошу для пернатых

Под маминым чутким крылом.

 

Июль…

Зоопарк ежедневный,

Лишь выйти из круглых ворот.

Там лев ходит

Рыжий и гневный,

На пони там скачут царевны,

И маленький принц меня ждет.

 

В каморке дощатой, копченой

Отец – самый добрый король.

Вот нитка становится

                             черной –

Но, может, и помнить зазорно,

Как, послевоенная голь, –

 

Учились мы в классах бесполых

Зазубривать азбуку лжи.

Забудь об уроках, о школах,

О драках, обидах, уколах,

А все ж узелок завяжи.

 

Забудь этажи унижений,

Ступеньки удач вспомяни.

Подштопай свое снаряженье,

Помедли признать пораженье,

Себя в сорок пятый верни...

 

Званы с папой-мамой на праздник:

Варшава – Сиблаг – Тель-Авив.

Удел и единый, и разный:

Нам – горький, рябиновый, красный,

Им – пыльная зелень олив.

 

Стою на гостиничной крыше,

Над всей возвышаюсь Москвой,

И мрак фейерверками вышит,

Но глухо в затылок нам дышит

С дороги своей столбовой...

 

ДЕНЬ ПАМЯТИ

 

Небо – в нестынущей ровной золе,

Полустолетней иль вековой.

Замер прохожий на костыле,

Слышать сирену ему не впервой.

Школьники

                             в белых футболках застыли,

Нехотя встали автомобили.

Лишь ошарашенно мечется птица,

Да над газоном фонтанчик струится,

Будто бы землю оплакивать нанят.

В эти мгновения,

                                         в день поминанья

На потерявшемся перекрестке,

Где дремлет дед мой в газетном киоске,

Снова убили меня...

 

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.