[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2007 ХЕШВАН 5768 – 11(187)
Из истории русско-еврейской прозы: Сергей Ярошевский
Батия Вальдман
Во второй половине XIX века в среде российского еврейства формируется интеллигенция, в значительной степени подвергшаяся влиянию русской культуры и в то же время сохраняющая социальные и эмоциональные связи с еврейским обществом. Как правило, это были выпускники гимназий, студенты и представители свободных профессий, ставших доступными для евреев в эпоху реформ Александра II. По своему социальному и культурному облику они были близки к русской интеллигенции, русский язык был для них главным языком коммуникации и творчества, однако круг их интересов по-прежнему определялся еврейской проблематикой. Именно в этой среде в конце XIX века интенсивно развивалась русско-еврейская публицистика и литература.
Самым значительным печатным органом русско-еврейской интеллигенции был «учено-литературный и политический» журнал «Восход», издававшийся Адольфом Ландау в Санкт-Петербурге с 1881 года. В «Восходе», наряду с переводами с европейских языков, иврита, идиша, публиковались произведения уже известных авторов русско-еврейской прозы, таких, как Л. Леванда (1835–1888) и Г. Богров (1825–1885), а также сочинения русско-еврейских писателей, которые только начинали свой литературный путь: Бен-Ами (М. Рабинович, 1854– 1932), Я. Ромбро (1858–1927), Г. Баданес (Г. Гуревич, 1854–1929), Н. Пружанский (Линовский, 1844–1919?) и др. Среди них заметное место занимал необычайно плодовитый автор Сергей Осипович Ярошевский (1861–1907).
Уже в первом номере журнала началась публикация его первой повести «Она умрет еврейкой», писателю тогда было всего 20 лет. Хотя творчество Ярошевского было необычайно популярным в 80-х – первой половине 90-х годов XIX века, сегодня писатель практически забыт, и даже о его жизни мы почти ничего не знаем. Известно, только, что он родился в Кишиневе, жил в Самаре, занимался врачебной практикой и очень рано обратился к литературной деятельности. В начале 1900-х годов жил в Петербурге, но, по-видимому, не смог вписаться в столичное еврейское общество и вернулся в Самару. В возрасте 46 лет он застрелился после самоубийства своего сына-гимназиста[1].
В поисках пути
Ярошевский писал в разных прозаических жанрах: рассказы, повести, романы. Идейные искания еврейской интеллигенции, ассимиляция и переход в христианство, погромы 80-х годов и палестинофильские настроения, появление еврейской буржуазии – все эти основные темы русско-еврейской журналистики последних двух десятилетий XIX века нашли отражение в его беллетристике.
На Ярошевского, как и на многих других писателей, большое влияние оказала погромная волна 1881–1882 годов. Об этом можно судить по его прозе и публицистике в «Восходе» и в «Недельной Хронике Восхода». Картины погромов, их роль в судьбах героев в центре внимания романов Ярошевского «В водовороте» (1883), «Выходцы из Межеполья» (1891–1893), «Конец выходцев» (1896). Ярошевский не только описал здесь организацию и проведение погромов, но и пытался разобраться в причинах вспышки насилия против евреев, возлагая главную вину за них на политику правительства. Писатель вкладывает в уста своих героев размышления о судьбе евреев в России после трагических событий 1881–1882 годов. Так, главный герой дилогии «Выходцы из Межеполья» и «Конец выходцев» Иосиф говорит: «Нам следует или распасться и слиться раз и навсегда с окружающими... или превратиться в настоящий народ»[2]. Но как превратиться в настоящий народ – этого Иосиф не знал, как не знал и сам Ярошевский. Проблеме выбора российским еврейством своего будущего посвящен роман «На пути» (1885) – одно из первых произведений русско-еврейской прозы, где анализируются различные пути выхода из послепогромного кризиса. Сюжетные перипетии романа развиваются на фоне расколовших еврейское общество конфликтов: между сторонниками ассимиляции и приверженцами национального возрождения, между теми, кто выступал за колонизацию Палестины, и теми, кто стремился эмигрировать в Америку. В романе «На пути» впервые в русско-еврейской прозе художественно переосмыслен опыт палестинофильского движения. Однако самому Ярошевскому был чужд путь палестинофилов: устами главного героя в романе «Конец выходцев» (1896) он называет евреев, решивших уехать в Палестину, «жертвами узконационального движения последних лет»[3].
Сами названия произведений – «Пионерка» (1882), «На пути» (1885), «Разные течения» (1882) и его продолжение «В водовороте» (1883) – характеризуют бурную еврейскую общественную жизнь 80-х годов. «Вода», «течение» – к этим поэтическим образам как к символам изменений, происходящих в еврейской жизни, в душах героев, вновь и вновь возвращался Ярошевский. Главные герои его прозы – врачи (напомним, что писатель был практикующим врачом), учителя, адвокаты – постоянно размышляют, спорят о еврействе, его особенностях и судьбе. Но в произведениях, написанных в конце 90-х и позже таких споров становится все меньше. Страстный сторонник Хаскалы, Ярошевский практически остался в стороне от идеи национального возрождения еврейского народа и видел для него выход в ассимиляции. Ассимиляционные настроения писателя были связаны с идеей всеобщего братства. Эта особенно ярко проявилось в его последнем опубликованном в русско-еврейской периодике романе «Сфинкс» («Еврейская семейная библиотека», 1903, с. 2–11). Сфинксом, неразгаданной загадкой, является не только Ида, любимая девушка героя, ее загадочная улыбка, но и весь еврейский народ[4]. Герой романа Штейн пишет Иде: «Во мне повторилась история моего народа... Всюду, куда бы он не пришел, где бы он не поселился, он быстро все усваивает... Он часто жертвует собою и даже проливает кровь... Я забыл упомянуть о “замкнутом сердце” нашего народа. Вот где истинная загадка сфинкса...»[5] Штейн мечтает о том времени, когда его народ раскроет «свои объятья для тех, кого он до сих пор чуждался. И это будет великое торжество любви и братства, постоянной любви и постоянного братства»[6]. Есть в этом романе и образ национально настроенного еврейского интеллигента – Ловкера. В одном из споров он произносит: «Нас соблазнили общечеловеческими идеалами, которых никогда не было и не будет; нам говорили жалкие слова о любви и свободе... Мы шли на блуждающие огни, а они все удалялись от нас»[7]. Однако симпатии автора явно не на его стороне: ему ближе Штейн с его мечтами о всеобщем братстве.
Проблема прозелитизма
Ассимиляционные устремления, характерные для части героев писателя, делали актуальной для творчества Ярошевского проблему прозелитизма. Эта тема особое место занимала и в жизни писателя: в 1899 году он крестил своего сына, что вызвало резкое осуждение со стороны его собратьев по перу.
Писатель неоднократно обращался к драме, переживаемой теми, кто был поставлен перед выбором принять православие или остаться верными иудаизму. Как правило, его герои, которые переходили в христианство, делали это для того, чтобы заниматься наукой, получить работу или чтобы связать свою жизнь с любимым человеком. У Ярошевского перед выбором оказывались чаще всего еврейские девушки, в их числе Хая из повести «Она умрет еврейкой» (1881) и Эстер, героиня «Пионерки» (1882). Хае, девушке из местечка, родные уже нашли жениха, но она готова принять православие, только чтобы быть с любимым – сыном сельского старосты Остапом. Она пытается отстоять свое право на чувство, находит в себе силы для протеста, но, не выдержав внутренней борьбы, кончает жизнь самоубийством. Для Эстер отказ от иудаизма связан с ее стремлением к образованию. В своей страстной речи, обращенной к местному учителю, она заявляет: «О, вы не знаете, как сильно во мне желание учиться... Я все хочу знать, все понимать... тут мне душно... Тут никто не в состоянии ответить на мои вопросы... Тут ученье считают грехом, вероотступничеством... Да, я не хочу больше жить так, как живут мои родители и все мои единоверцы... Я хочу сделаться такой, как все»[8]. Эстер осуществляет свою мечту вырваться из гетто и уезжает с учителем.
Проблема перехода в христианство актуальна и мучительна для многих героев Ярошевского, в том числе и для героини повести «Дневник» («Восход», 1890) Зины. Она только что закончила учебное заведение и, подобно тургеневской героине Елене Стаховой из «Накануне», жаждет «деятельного добра». Зина любит и любима, но ее брак – также как и продолжение образования – возможен, только если она примет православие. На это девушка не готова: она предпочитает оставить Россию и продолжить образование за границей. Оказавшись в пограничном Бресте, где еврейское население составляло большинство, она впервые услышала идиш, увидела нищенское существование евреев. Осознание унизительного положения, в котором находится ее народ, и происшедший в ней нравственный переворот приводят Зину к самоубийству.
Главный герой романа «Роза Майнгольд» («Восход», 1897) Александр Бланк принимает православие, чтобы иметь возможность заниматься наукой. Своей любимой девушке Розе он объясняет: «Я переменил только платье, мне сказали, что невозможно войти в храм науки в том платье, в котором я был». В ответ он слышит: «Но почему вас не пустили в храм науки в вашем собственном одеянии? Разве требование подобного рода не оскорбило вас, не показалось вам посягательством на вашу свободу?»[9] Роза переживает душевную драму, но стать отступницей не способна. И этот, последний, роман Ярошевского заканчивается трагически – самоубийством главных героев. Глубочайший душевный кризис, который переживают герои Ярошевского, вызван не только невозможностью реализовать себя в профессиональной области, но и непреодолимыми препятствиями на пути к единению с любимым человеком. Враждебный по отношению к евреям внешний мир вторгается и в мир чувств – именно это приводит к трагическому финалу или прозелитизму.
Мир чувств. Любовь и брак
Мир чувств занимает исключительное место во всех произведениях Ярошевского. Это отражало изменившуюся ситуацию в самой еврейской жизни. Раньше еврейская семья жила по веками сложившейся традиции – девушке и юноше чуть ли не в детстве подыскивали жениха и невесту в соответствии с материальными возможностями родителей, их статусом в обществе, и молодые практически не виделись друг с другом до свадьбы. Теперь же образ жизни значительной части молодежи принципиально изменился: совместная учеба на курсах и в университетах, активное участие в общественной жизни приводит к отношениям иного типа.
Пожалуй, первым произведением Ярошевского, где романтические отношения составляют основу сюжета, была повесть «Поцелуй» («Восход», 1888). Ее герой, от имени которого ведется повествование, живет в Петербурге. У него есть невеста, но неожиданно он встречает русскую девушку Валерию, которую знал еще ребенком, и между молодыми людьми сразу вспыхивает страстная любовь. Отец, умный и образованный человек, твердо заявляет ему: «Еврей должен полюбить еврейку... Я бы не проронил ни одной слезы, если бы в одно прекрасное утро исчезли все рамки, отделяющие одну национальность от другой, но почему же этого никто не делает? Почему именно от нас требуют уступок, жертв... Разве у нас нет своей гордости?.. Наш ум, наш гений не умер...»[10] Герой не внимает аргументам отца, для него «любовь – это солнце души, и угасни оно – все угаснет и все умрет»[11]. Однако Валерия сама порывает с ним и выходит замуж за своего русского друга. Она выполнила просьбу отца героя во имя спасения умирающей матери, которая исключительно тяжело восприняла известие о предстоящем браке своего сына с Валерией. В прощальном письме Валерия пишет о своей любви, от которой она решает отказаться. Для героя случившееся стало потрясением, оно передано его отрывистыми фразами: «Моя личная жизнь была разбита, мои идеалы умерли, мои стремления стали пустым звуком»[12]. Важным заключительным аккордом повествования является письмо отца, в котором есть следующие строки: «Разве виноваты в том мы, а не жестокие люди, которые своими преследованиями вселили в наши сердца страх и отчуждение... Разве вся наша многовековая жизнь не говорит о наших добрых чувствах, о нашем сострадании, о нашей готовности идти на помощь каждому, о нашей отзывчивости на все возвышенное»[13]. Однако герой не может простить родителей и уезжает за границу.
В этой повести, раскрывающей сложный и противоречивый внутренний мир героев, силу их чувств и переживаний, особенно ощутимо влияние прозы Тургенева, заметное и в некоторых других произведениях Ярошевского.
Повесть «Карлсбадская идиллия», опубликованная в «Восходе» в 1899 году, также рассказывает о крушении любви. Жених отказывается от своей суженой, узнав о пошатнувшихся финансовых делах ее отца. Тяжело переживая свою личную драму, несостоявшаяся невеста тем не менее понимает, что брак этот не принес бы ей счастья. Человек, которого она любила, не смог бы защитить ее от враждебного внешнего мира. Здесь находит свое выражение новое для Ярошевского понимание любви как убежища от неразрешимых жизненных проблем.
В начале XX века С. Ярошевский продолжает писать о проблемах семьи и брака, при этом углубляется психологическая разработка образов. В рассказе «Онколь» («Еврейский ежегодник», 1902) жених, который с помощью брака пытается поправить свои финансовые дела и получить должность, изображен в ярких сатирических тонах. Особую достоверность придают рассказу тщательно выписанные реалии времени: рассуждения о сионизме, игра на бирже, банковские махинации. Сатирическое мастерство отличает и рассказ Ярошевского «Недоразумение» («Будущность», 1902), в котором на фоне биржевых сделок разыгрывается типичная для многих рассказов писателя ситуация: исчезновение жениха после разорения отца невесты.
Герой рассказа «Письмо» («Будущность», 1900), расставаясь с невестой, находится в мучительном противоречии с собой. Он испытывает раздвоение личности, и писателю удалось тонко передать состояние героя, которое граничит с парапсихологическим. И в этом рассказе Ярошевский показал себя знатоком человеческой души.
В повестях «Поцелуй» и «Карсбадская идиллия», и в особенности в рассказах начала XX века, возможно, в большей степени, чем в других произведениях Ярошевского, действуют ассимилированные евреи, далекие от еврейской жизни и еврейских проблем конца века. Однако традиционный мир местечка постоянно присутствует в творчестве писателя.
Традиционные типы еврейского гетто
О многогранном таланте С. Ярошевского свидетельствуют созданные им многочисленные образы местечковых евреев, так не похожие на его основных героев – интеллигентов. Действие в повестях и романах писателя чаще всего происходит в городе К., расположенном на юго-западе черты оседлости (скорее всего, речь идет о Кишиневе, где родился писатель и куда в соответствии с его желанием отвезли из Самары его прах[14]). Иногда оно перемещается и в еврейское местечко. То, что писатель родился в черте оседлости, дало ему возможность с раннего детства изучить еврейскую среду, сродниться с бытом евреев в провинции. В его прозе действуют характерные персонажи традиционного местечка – раввины, цадики, меламеды, резники, многочисленные хитрые и вездесущие шадханы (сваты). Эти ассоциируемые с жизнью традиционного общества образы выписаны Ярошевским особенно тщательно. Уже в первом рассказе «Она умрет еврейкой», который был подписан только инициалами автора, появляются типичные местечковые евреи – родители Хаи, Хацкель и Рухель. В следующем рассказе – «Зурах и Гелла» (1881; также подписанном инициалами) – героиня выходит замуж за вдовца, становится доброй матерью для его четырех детей и, несмотря на бедность в доме, готовит все необходимое для достойной встречи субботы. Надо отметить, что тема встречи субботы и еврейских праздников занимает одно из важнейших мест в русско-еврейской литературе, прежде всего у Бен-Ами. У Ярошевского этой теме целиком посвящен рассказ «Суббота» (1884), главный герой которого бедняк Янкель пытается заработать деньги на субботнюю трапезу. К типам традиционных евреев относится Ципа, мать ассимилированного, принявшего православие Александра из романа «Роза Майнгольд». Это истинная «идише мамэ», которая воплощает в себе лучшие материнские качества. Узнав случайно о том, что ее сын крестился, стал «мешумедом», она тяжело заболела. В одном из первых произведений Ярошевского – «В водовороте» – изображена подобная женщина с тем же именем – Ципа. Во время погрома она спасла серебряный подсвечник как важный для нее символ еврейства, – подобно тому, как это сделала Зельда из рассказа О. Рабиновича «Наследственный подсвечник» («Рассвет», 1860), сохранившая в трудную минуту подсвечник для своей внучки.
Наиболее запоминающийся, оригинальный образ создал Ярошевский в рассказе «Бабушка Ханця» (1883). Во многих еврейских городах и местечках была такая бабушка, которая с утра обегала соседей, передавала новости, давала советы, помогала страждущим. Главное занятие бабушки Ханци – помощь беднякам-соплеменникам в богадельне и тюрьме. Но когда помощь потребовалась русской женщине, невинно обвиненной в убийстве ребенка, она не побоялась пойти к квартальному, чтобы заступиться за нее, и в результате сама оказалась в тюрьме (квартальный посчитал ее поступок слишком смелым). Евреи местечка выкупили ее, но этот поступок стоил бабушке Ханце жизни.
Следует отметить, что в нескольких рассказах Ярошевского, написанных в начале XX века, отсутствует та особая теплота при описании местечковых евреев, которая была характерна для его первых рассказов. Эти произведения направлены против религиозного фанатизма. Иронией пронизан его рассказ «Заветный подарок» (сборник «Будущность», 1901), где янтарная трубка выступает в роли заветного подарка от цадика. В очерке «Айзик-Цапля» («Будущность», 1901) показан фанатичный меламед (учитель в хедере), который не мог примириться с открытием в городе (действие происходит в Межеполье) казенного еврейского училища, куда ушли из хедера некоторые его ученики. Очерк написан в форме воспоминаний героя о далеком прошлом, о наиболее ярком периоде детства, юности, связанном с распространением Хаскалы и изменением государственной политики в отношении образования евреев.
* * *
При всех несомненных литературных достоинствах прозы Ярошевского нельзя не отметить ее тенденциозный характер и определенный схематизм образов – особенно в его первых рассказах. Герои его сочинений зачастую выступали рупорами определенных идей, лишенными индивидуальности. Но это явление было свойственно всей русско-еврейской литературе XIX века. Вместе с тем Ярошевский был тонким бытописателем, и ему удалось создать запоминающиеся яркие образы уходящего мира.
Творчество Ярошевского сложно и противоречиво, каковым было и само время, в которое творил писатель. Прозу писателя пронизывает тонкий психологизм, и этим она уже кардинально отличается от произведений пионеров русско-еврейской литературы О. Рабиновича и Л. Леванды. В наиболее ярких сочинениях Ярошевского 90-х годов – «Поцелуе», «Дневнике», «Женитьбе Мееровича» – поражает психологическая достоверность образов и ситуаций, а использование элементов мистицизма, характерное для литературы конца XIX века, только усиливает это впечатление.
Однако писатель все меньше обращался в своей прозе к еврейским проблемам эпохи и постепенно отходил от активной литературной деятельности, возможно, потому, что, как отмечали современники, жил вдали от «центра и нерва еврейской жизни». В опубликованном после трагической гибели писателя некрологе говорилось: «Жизнь его обогнала. Зов “из гетто!” сменился новым лозунгом “в гетто!”, который звал еврейскую интеллигенцию к родному народу и ставил перед ней задачу возрождения и обновления истерзанного племени... С. Ярошевский остался позади, остался одинокий»[15].
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.