[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2008 АВ 5768 – 8(196)
Шалев есть Шалев есть Шалев
Меир Шалев
Голубь и мальчик
Пер. с иврита Р. Нудельмана и А. Фурман
М.: Текст, 2008 (серия «Проза еврейской жизни»). – 544 с.
Меир Шалев – писатель хороший. Действительно хороший. Только несколько однообразный. И к тому же со странной склонностью написать хороший текст, а потом взять и все испортить. Чему, впрочем, есть объяснение.
Но обо всем по порядку. «Голубь и мальчик» – роман для Шалева вполне типичный. Здесь, как всегда у него, строят дом, выясняют отношения с женщинами, родителями, голубями, мечутся между Иерусалимом и Тель-Авивом, вспоминают Войну за независимость и пытаются спасти трухлявый инжир.
Впрочем, как уже говорилось выше, нетипичных для Шалева романов Шалев не пишет. Каждый роман Шалева для Шалева типичен. И т. д. На самом деле сама по себе такая повторяемость ни хороша, ни плоха. Есть писатели, которые всякий раз как с чистого листа начинают, что твой Саша Соколов, а есть те, кто всегда об одном и том же, пусть и с небольшими вариациями.
Шалеву его очевидное автоэпигонство как раз не помеха. Хотя бы потому, что основные достоинства его прозы сосредоточены на микроуровне. Прелесть его романов в деталях, в диалогах, в юморе, мягкой иронии, простроенной системе контрапунктов, в точной интонации, наконец. А сюжет, тема, идея и прочие составляющие университетского курса по введению в литературоведение особой роли здесь не играют. Это, конечно, странно, если учесть склонность Шалева к семейным сагам и эпическим полотнам, но тем не менее дело обстоит именно так.
Поэтому обаяние его романов полностью теряется в сколь угодно подробном пересказе. Чтобы понять, что за писатель Шалев, нужно не пытаться ответить на вопросы «что?» и «о чем?», а просто перечитать особо понравившиеся эпизоды. Например, такую беседу отца с сыном:
Посреди ночи зазвонил мобильник. На экранчике высветилось имя «Папаваш».
– Яирик, – сказал он, – мама у вас?
– Нет, – сказал я, со страхом ожидая продолжения.
– Если она случайно зайдет к вам, – его голос звучал спокойно и ровно, – скажи ей…
Я прервал его:
– Она не зайдет. С чего вдруг ты взял, что она зайдет к нам? Ты ведь знаешь, что она не зайдет.
– Почему не зайдет? Что случилось? Вы поссорились?
Я сел.
– Потому что она умерла, – крикнул я, – поэтому! Ты не помнишь, что мы были на ее похоронах?
Мой голос поднялся, и пустота откликнулась ему эхом <…> Папаваш сказал:
– Конечно, я помню похороны. Как можно забыть такое? И семь дней траура я помню. Пришло много людей, даже слишком много, на мой вкус. Но если она все-таки зайдет к вам, Яирик, попроси ее войти домой тихо, когда вернется, потому что, если я просыпаюсь, мне потом трудно уснуть.
– Хорошо, – сказал я, – я попрошу ее войти тихо.
А для скрепления эпизодов Шалев использует материал самый разный. Недаром критики сбились с ног в поисках его родословной. Кто называет Маркеса и Павича, кто – Мелвилла и Стейнбека, сам писатель указывает на Гоголя и Булгакова. Просто произведения Шалева – это микс, коктейль, там есть и то, и другое, и третье.
Увы, иногда при взбалтывании этого коктейля Шалеву изменяет чувство пропорций, оно же вкус. Причина понятна – короли эпизода часто теряются в главных ролях. Одно дело вылепить характеры, нарисовать портреты, придумать для каждого персонажа особые словечки. И совсем другое – без срывов провести своих героев через романное пространство.
В результате загадки, интриги и семейные тайны нередко у Шалева сгущаются до концентрации совершенно сериальной.
Но это полбеды. В новом романе провальным оказался ключевой эпизод, на котором держалась вся конструкция, к которому сводились все линии. То, что должно было выглядеть трогательным, на деле вышло предельно пафосным и безвкусным. Вроде бы существует какой-то приз за худшую эротическую сцену – так почему же награда до сих пор не нашла героя? Не знаком с творчеством лауреатов, но убежден, что до «Голубя и мальчика» им в любом случае далеко…
Некоторое время назад Шалев побывал в России и дал интервью Александру Рапопорту (см. «Лехаим», 2007, № 12). Пересказ «Голубя и мальчика», который тогда только-только появился на иврите, он закончил так: «Юноша посылает своего последнего голубя, уходит в бой и погибает. Этим кончается роман».
На самом деле эту сцену отделяют от финала больше ста страниц. Тем не менее Шалев прав: после этого эпизода ничего хорошего в тексте – точнее, с текстом – уже не происходит и произойти не может. Романное полотно, только что казавшееся таким плотным, расползается на глазах. Персонажи совершают ходы один нелепее другого, отношения спутываются в неразвязываемые клубки, а автор, пытаясь спасти роман, дописывает к нему абсолютно ненужный эпилог, который губит все окончательно.
И жаль. Потому что Шалев, как говорилось вначале, писатель хороший. И роман написал очень неплохой. Вот только не смог вовремя остановиться.
Михаил Эдельштейн
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.