[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  АВГУСТ 2008 АВ 5768 – 8(196)

 

Зинаида ПАЛВАНОВА

Почти восемнадцать лет назад я уехала из Москвы. Первые десять израильских лет прошли в тумане выживания, устройства на новом месте.

В новом веке принялась путешествовать.

В Нью-Йорке я еще застала целыми и невредимыми башни-близнецы Всемирного торгового центра. На сентябрь 2001-го пришлась первая поездка в Россию. В Израиле тем временем началась интифада. В Иерусалиме, где я живу с 1997 года, то и дело взрывались автобусы. Стихи, которые я писала в то время, израильский критик Михаил Копелиович назвал «актуальной лирикой».

Слава Б-гу, сейчас у нас потише. Стихи, к счастью, все-таки пишутся. Надеюсь, они по-прежнему актуальны, отражая, если можно так выразиться, душевную актуальность.

А география моих путешествий расширяется. Уже несколько раз я была в Германии, выступала со стихами в еврейских общинах. Недавно впервые оказалась в Лондоне. Планета становится все более конкретной. Возвращаясь домой, всякий раз волнуюсь, въезжая в Иерусалим…

* * *

Играем свадьбы детям нашим,

а небеса всё грозовей.

Как веселимся мы и пляшем

в стране диковинной своей!

Мы в центре всех земных событий,

мы нижем на себя века.

Кружись, чудесный мир соитий!

Жизнь продолжается пока.

 

ПО ДОРОГЕ В МИЦПЕ-РАМОН

 

Я чувствую здесь планету,

как будто она – человек.

Глазами зеленого цвета

пустыня глядит из-под век.

 

Она просыпается нынче,

она расписанью верна.

Как просто и горемычно

здесь трогает сердце весна!

 

Заложницы выжиганья,

колючки еще зелены.

Умелицы выживанья

робеющей жизни полны.

 

Как молоды подмалёвки!

Но лето напишет пейзаж,

правдивый, без подтасовки, –

и вечность пустыне дашь.

 

Суровый художник – лето.

А зелено то, что вчерне.

С глазами февральского цвета

пустыня явилась мне.

 

Прозрачно приводит примеры,

спеша в откровенье простом, –

упорства, любви и веры,

что б ни было дальше, потом…

 

Как вольно в плену у простора!

Сколь явственны здесь письмена!

Я вдруг вспоминаю: Тора

в пустыне была дана…

 

УМЕР ЖУРНАЛ

 

                                           Памяти Аркадия Тимора,

                                   главного редактора журнала

                                          «Слово инвалида войны»

 

Этот журнал был полон жизни,

полон памяти, полон портретов.

У этого журнала таял читатель.

И вот не стало редактора.

 

Вы когда-нибудь видели

последний номер журнала,

уходящего в небытие

вслед за своим редактором?

 

Черная обложка,

на обложке – лицо,

до боли знакомое.

Спокойный синий взгляд.

 

Журналы обычно не прощаются,

они по-английски уходят.

А этот пришел проститься,

старый, тихий, больной.

 

А этот журнал мне шепчет,

что он уходит,

навсегда уходит

вслед за огромной войной.

 

«Послушай, – кричу я, плача, –

все это слишком больно.

Останься, не уходи!»

«Я остаюсь, – отвечает журнал

                                          синеглазый. –

В историю погляди».

 

* * *

Холода будто ветром сдуло,

и зацвел миндаль на задворках.

Я лицо в него окунула –

пахнет счастьем тревожно и горько.

 

Пахнет солнцем легко и печально,

пахнет горем прохладно и нежно.

Ты сюда угодила случайно,

ты отсюда уйдешь неизбежно.

 

Этот запах – судьбу он прощает

за угрозы со всех сторон.

Этот запах – он все обещает,

ничего не изменит он.

 

Холода будто ветром сдуло,

и зацвел миндаль на задворках.

Я лицо в него окунула –

пахнет правдой просто и горько.

 

РАЗМЫШЛЕНИЕ О ВРЕМЕНАХ

 

В семнадцатом страна перевернулась.

Я родилась в сорок четвертом.

Прошло всего лишь двадцать семь

зим, весен, лет. И осеней российских.

 

В две тысячи седьмом, моем

                                          теперешнем,

я двадцать семь от жизни отниму

и окажусь в родном восьмидесятом,

который был со мной почти вчера!

 

Его я помню слишком хорошо.

Поскольку жизнь моя перевернулась.

Узнала я, что есть любовь на свете,

что есть любовь, да только слишком

                                                      горькая.

 

В тридцать седьмом страна от страха

                                                      сжалась.

Я родилась в сорок четвертом.

Прошло всего-то семь российских лет,

зим, весен, лет и осеней российских.

 

В две тысячи седьмом, моем

                                                      теперешнем,

я семь от жизни быстрой отниму

и окажусь в двухтысячном, рубежном –

в пространстве нероссийском,

                                                      зарубежном…

 

Все чаще размышляя над судьбой,

дивлюсь себе, отчаянному детству:

семнадцатый, тридцать седьмой,

оказывается, были по соседству!

Тревожным сердцем время измеряю

и получается все слишком близко.

По нашим судьбам скачут революции,

несутся воронки под крик ворон.

 

Да, лишь теперь становится мне ясно,

в какой стране жила я год за годом…

На подступах – надеюсь, дальних –

                                                      к смерти

своею жизнью время измеряю…

 

ДО СТА ДВАДЦАТИ

 

Чтобы время работало на тебя,

взвали на себя работу и жди Эйлата.

Чтобы время работало на тебя,

расстанься с мужем и жди свиданья.

 

Чтобы время работало на тебя,

тяжело работай, легко грусти,

живи на Ближнем Востоке

и жди покоя – до ста двадцати!

 

* * *

Бисер на мне сверкает,

золото и серебро.

Мода нынче такая.

Ново, хоть и старо.

 

Выгляжу я, товарищи,

женственно и мерцающе.

Правда? Но что уж точно –

очень-очень восточно!

 

Я поднялась выше птиц,

выше людских границ

шарика-многоверца –

и поразил меня в сердце

бисер ночных столиц.

 

Модница – наша планета

и не желает стареть.

Но чтоб увидеть это,

нужно всю ночь лететь

и набояться всласть

в пропасть упасть и пропасть,

и на восток смотреть,

и не желать стареть.

* * *

Человек из Риги, математик,

а теперь он – человек-еврей.

Он играет, кстати ли,

                              некстати,

в кирхе Гамбурга на скрипочке своей.

 

Музыка известна всей округе.

Жили здесь евреи до войны.

Христиане слушают в испуге

одного из тех, что сожжены.

 

Слишком, слишком близко

                               им знакомо

то веселье с горем пополам...

Но звучит внезапно по-другому

песнь Израиля – «Адон олам».

Скрипка нежно, беспощадно пела.

Скрипача еще прийти зовут.

Жили здесь евреи до расстрела,

а теперь опять они живут.

 

* * *

Этой ночью проводила друга.

Друг мой нынче далеко живет.

Год за годом ходим с ним по кругу.

Друг мой нынче далеко зовет.

 

Приезжает, снова уезжает,

выбираюсь я к нему опять.

А дорога небом – дорожает,

а земное время – не унять.

Из-за этих ласковых кружений

знать не знаем, где наш дом теперь.

Так вот и живем – без возражений,

без приобретений и потерь.

 

Загляни в черты его родные,

только слишком долго не гляди.

Скоро будем старые, больные…

Привыкай, что жмет чуток в груди.

 

Привыкай, что боязно немного.

Прямоту в себе не береди.

Плавно закругляется дорога –

знать не знаем, что там, впереди…

 

ИЗРАИЛЬСКИМ ЛЕТОМ

 

Когда просыпаешься поздно, безвольно,

мир слишком прозрачен – вопросов нет.

О, как я собою опять недовольна –

опять проспала я сегодня рассвет!

 

Мой розово-серый, туманный – украден.

Я заживо сплю, что творится со мной?

Бездушна прозрачность и свет беспощаден,

и попросту скучно без воли стальной.

 

Да будут вопросы! Ответ раздобудет

судьба ежедневная, к ночи гоня.

Пусть бережной дымкой окутано будет

начало жестокого жаркого дня!

Составление Асара Эппеля

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.