[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ФЕВРАЛЬ 2010 ШВАТ 5770 – 2(214)

 

Маймонид-врач

Шервин Нуланд

В серии «Чейсовская коллекция» издательства «Текст/Книжники» вскоре выходит монография Шервина Нуланда, преподавателя медицины и биоэтики Йельского университета, о выдающемся еврейском мыслителе Рамбаме (Маймониде). Мы предлагаем вниманию читателей фрагмент этой монографии, акцентирующий внимание на врачебной деятельности Маймонида, которого считают отцом еврейской медицины.

 

И хотя с детства моего Тора была обручена со мною и всегда владела моим серд­цем,
как жена юности моей, чуждые мне женщины, которых я взял в дом свой, чтобы быть ей служанками, стали ее соперницами
и отняли у меня немало времени.

Письмо Маймонида Йонатану
Лунельскому во Францию, 1195 год.

По словам Ибн Аби Усайбиа, мусульманского врача, жившего в Сирии в XIII веке, Маймонид «как в практике, так и в теории медицины занимал исключительное место». В данном, весьма коротком, утверждении мы видим историческую оценку, которую стоило бы проанализировать, чтобы попытаться ответить на вопрос: соответствует ли действительности повсеместно принятый тезис о том, что Маймонид, как в свое время, так и в последующие эпохи, занимал выдающееся положение в медицинской науке? В самом деле, насколько исключительное место он занимал как врач и теоретик медицины?

Такой анализ принято начинать с эпохи. Каково было состояние медицинской теории и практики в XII веке и как на него повлияли научные труды Маймонида и его повседневные врачебные занятия? Удалось ли ему добавить что-то к сумме доступных тогда знаний? Совершил ли он какие-либо научные открытия? Насколько существенные изменения претерпела медицинская наука к моменту его смерти или же его жизнь не внесла никаких изменений в состоя­ние тогдашней медицины? И самое главное: оставил ли он такое наследие, которое врачи новых поколений смогли использовать как великую традицию для своего искусства и своей науки?

Маймонид жил в эпоху, когда медицина, как и многие другие области человеческого знания, пребывала в состоянии, так сказать, дремотного ожидания. И хотя исторические исследования последних лет показали, что нередко использование слова «средневековый» как синонима ин­тел­лектуальной стагнации неоправданно, даже самые рьяные апологеты этих столетий не могут не признавать, что такое отношение не лишено некоторой доли справедливости по отношению к определенным областям человеческого знания. И медицина была одной из таких областей.

В Средние века те или иные авторитеты обладали последним словом в дискуссиях, затрагивающих вопросы веры, философии и естест­вознания. На протяжении многих веков вся медицинская мысль находилась в тени одного-единственного авторитета. Этим колоссом был живший во II веке н. э. греческий врач Клавдий Гален, родившийся в Пергаме. Основываясь на учении школы Гиппократа, Гален сформулировал медицинскую теорию о балансе в человеческом организме четырех жидкостей, называемых «соками». По его мнению, недостаток или избыток любой из них – крови, флегмы, желчи и черной желчи – приводит к болезни. Болезнь можно излечить, восстановив баланс, для чего нужно использовать слабительное, клизму, кровопускание и другие подобные методы. Но к этим средствам следует прибегать только в крайнем случае. До того больного лечат диетой, сложными травяными составами, которые способствуют устранению избытка той или иной жидкости. В некоторых случаях применялась и простейшая хирургия – например, при ранениях, инфекциях или тяжелых болезнях, а также опухолях на поверхности тела.

Клавдий Гален. Гравюра

Всю жизнь Гален умело привлекал внимание широкой публики к своей медицинской практике и экспериментам. Он не только способствовал распространению учения Гиппократа о жидкостях и прочих методах диагностики и лечения – он пошел намного дальше, провозгласив себя единственным интеллектуальным наследником древнего Отца медицины. Он читал публичные лекции, нередко сопровождая их драматическими экспериментами на живых животных. Перед толпами энтузиастов он рассказывал о физиологических и анатомических особенностях млекопитающих, которые до того были неизвестны науке. Он оставил многочисленные сочинения, написанные напыщенным слогом, в которых рассказал о своих исследованиях и методах лечения заболеваний. В своих трудах, нередко грешащих бахвальством, он неоднократно заявляет, что только его методы являются истинными. Он оставил немалое наследие – когда в начале XIX века его сочинения были собраны и переведены на немецкий, они заняли двадцать два толстых тома ин-октаво.

Гален был не только самым известным медиком своего времени и личным врачом Марка Аврелия. Он провозгласил себя адептом медицины на все будущие времена. «Тот, кто хочет прославиться своими делами, а не только ученой речью, – обращается он к медикам будущего, – должен лишь затратить немного сил на ознакомление с тем, чего я достиг упорными трудами всей моей жизни». С точки зрения Галена и многих поколений его последователей, слепо верящих ему, он открыл все, что требуется знать о человеческом теле, о его болезнях и методах их лечения; он якобы создал законченную медицинскую систему, которая не требовала никаких изменений. И многие поверили этому. Ни один человек до Галена не удостоился такого почета, и никто столь пламенно не убеждал читателей в своей непогрешимости. Гален оставил целый ряд теоретических сочинений и свод предписаний, который казался столь непреложным, что на протяжении почти пятнадцати столетий ни у кого не возникала мысль оспаривать этот медицинский канон.

К IV веку н. э. Рим постепенно стал уступать власть Византии, столицей которой был Кон­стантинополь. Основные силы Византийской империи уходили на войны, военные столкновения и столь изощренные интриги, что слово «византийский», которым мы их сегодня характеризуем, прочно вошло в наш словарь. Наука же почти не прогрессировала – ее развитие остановилось почти во всех христианских государствах, не исключая и государства Западной Европы. Однако в VIII веке, когда мусульмане ворвались в Европу с Аравийского полуострова, они увлекли другие народы своей страстью к просвещению, которая легла в основу блистательной культуры, стремительно распространяющейся на территориях, подвластных завоевателям. Можно сказать, что, в отличие от христиан, мусульмане начали свое существование с ренессанса.

Одним из самых ярких свидетельств просвещенческого пыла мусульман можно назвать перевод на арабский язык древнегреческих научных текстов. Путеводными звездами исламских мыслителей стали такие ученые и философы, как Евклид, Птолемей и особенно Аристотель. В основу новой арабской медицины легли труды Гиппократа и его последователей, а также Галена. Арабская медицина выросла преимущественно из этих трудов, поскольку они были широко распространены – ведь они считались наиболее значительными медицинскими трактатами греко-римского периода. Арабские врачи не были знакомы с оригинальными греческими текстами; как правило, им были доступны комментарии к переводам с греческого, сделанными в конце VIII – начале IX века еврейскими, сирийскими и персидскими учеными. Переписчики и переводчики основывались на оригинальных греческих манускриптах, но их все сложнее было разыскать. Поэтому нередко источником для последующих переводов служили латин­ские переводы, сделанные византийскими учеными в IV, V и VI веках. Другим важным источником информации служил семитомный труд Павла Эгинского – ученого, жившего в VII веке. В этом труде излагалось учение Гиппократа и Галена; он был переведен с латыни на арабский спустя два столетия после написания. И хотя сочинение Павла Эгинского представляло собой новое расширенное толкование трудов этих греческих ученых, оно служило краеугольным камнем арабской медицинской науки на протяжении всего времени, когда мусульманские врачи были на пике своей славы.

Гиппократ, Гален и Авиценна. Ксилография из издания работ Галена. Лион. 1528 год

Большой популярностью пользовались сочинения, написанные целым рядом византийских, еврейских и мусульманских врачей и основанные на переводах и пересказах оригинальных греческих текстов. Авторы этих сочинений комментировали труды предшественников и нередко вставляли в них собственные тексты, допуская ошибки, характерные для трудов «ревизионистов». Даже величайшие исламские теоретики того времени, читавшие сочинения греческих авторов в переводах VIII–IX веков, осуществленных с оригиналов, довольно часто неверно истолковывали их идеи или искаженно перефразировали их. Большим авторитетом пользовался обширный труд, составленный наиболее почитаемым мусульманским врачом XI века Абу Али Хусейном ибн Абдуллахом ибн Синой, на Западе известном как Авиценна. Однако многое в его труде, как и в других арабских канонических медицинских сочинениях, было всего лишь пересказом сочинений Галена, довольно часто неверно понятых. Но самым главным было то, что в книге Ибн-Сины принижается ценность клинического опыта и вместо того превозносится логика и рассуждение. В результате ученики и читатели Авиценны не придавали большого значения своим личным наблюдениям, которые на деле являются самой прямой дорогой к пониманию болезни и нахождению способа ее лечения.

Так или иначе, арабские книги стали своего рода хранилищем греческой медицины и науки в целом. Очевидно, что эти тексты были намного более точными, когда они переводились непосредственно с греческого, по сравнению с теми случаями, когда промежуточным этапом для них служили латинские переводы, которые делали византийские и прочие авторы, не говоря о том, что множественный перевод во много раз умножал вероятность ошибки. И хотя Маймонид был очень хорошо знаком с трудами своих наиболее видных арабских предшественников и порой цитировал их в своих собственных медицинских сочинениях, похоже, он достиг своих познаний намного менее кружным путем, чем многие из них. Он знакомился с античными текстами в арабском переводе, сделанном непосредственно с греческого, и не рассчитывал на помощь поздних комментаторов и толкователей.

Обычай, позволявший мусульманским и еврейским врачам, писавшим на арабском, добавлять свои комментарии к переводам древних авторов, нередко способствовал распространению новых идей. Поскольку арабоязычные авторы привносили в греческую медицинскую литературу не только комментарии, но и редакторскую правку, перед врачами того времени открылась возможность добавлять к этим текстам свою собственную точку зрения на теоретические положения медицинской науки. Именно так вершился описываемый здесь великий исторический процесс, благодаря которому теории мусульманских и еврейских мыслителей вошли в инструментарий древнегреческой медицины. Все наиболее значительные фигуры арабской медицины: Гали Аббас (Али ибн Аббас), Разес (Мухаммад ибн Захария ар-Рази), Авиценна (Ибн-Сина), Альбуказис (Абу-ль Касим Заграви), Авензоар (Ибн-Зугр), Аверроэс (Ибн-Рушд) и еврейский ученый Ицхак Исраэли, – все они в той или иной мере были интерпретаторами Галена. Их исторический вклад в медицину заключается не в том, что они сделали какие-то новые открытия, но в том, что их свежее видение древних учений оказалось полезным для врачей того времени и более поздних эпох. Именно в свете этого историки рассматривают вклад в медицину самого Маймонида.

Иными словами, Маймонид не открыл ничего нового. Он не был исследователем и не внес уникального вклада в клиническую практику. Он, как и многие другие видные врачи того времени, был толкователем медицинского искусства в том виде, в каком оно было передано ему Гиппократом и особенно Галеном. Толкование Маймонида основывалось на его личном мировоззрении и опыте, приобретенном в работе с многими тысячами пациентов. Мировоззрение Маймонида включало в себя не только клинический подход к лечению заболевания, но и принятие во внимание физиологических и духовных аспектов болезни, а также соображения этического характера, присущие Маймониду как необыкновенно сострадательной натуре и как еврею.

Маймонид встал на медицинское поприще тогда, когда почти ничего не было известно об анатомии человеческого тела и физиологии его внутренних органов. Болезнь представлялась обобщенно – как своего рода «беспорядок» в организме пациента, тогда как сегодня заболевание понимается как неисправность какого-либо отдельного органа или совокупности клеток или их компонентов. В то время болезнь считалась состоянием, которое характеризуется нарушением какого-либо равновесия в организме – например, дисбалансом четырех «соков». Врачи того времени считали, что причиной болезни может быть нарушение работы одного из механизмов, вовлеченных в общую деятельность организма. Воздействовать на течение болезни можно только посредством восстановления баланса. При этом медицина того времени не могла опереться ни на какие исследования анатомии или физиологии органов или тканей, прежде всего потому, что подобные исследования в то время не выходили за рамки сбора самых поверхностных сведений. Более того, освященная временем греческая брезгливость к более чем необходимой работе с мертвым телом, подчас доходящая до отвращения, стала причиной суровых ограничений на вскрытие трупов. И хотя в основе учения Гиппократа лежит принцип, согласно которому никакие сверхъестественные силы не могут рассматриваться как причина болезни или как методы ее лечения, врачи и особенно их набожные пациенты  тем не менее довольно часто приписывали Б-гу активную роль в исцелении, дополняющую медицинскую терапию.

Разворот издания Мишне Тора Маймонида. Испания. 1300–1350 годы

Как мы уже отмечали, терапия того времени заключалась главным образом в предписаниях касательно диеты и рекомендациях изменить повседневные привычки больного. Кроме того, использовались лекарства, составленные из различных растений, иногда с добавлением минералов или компонентов животного происхождения. Тот или иной «рецепт» мог включать в себя не меньше десяти ингредиентов подобного рода. Эта методика обязана своим происхождением Галену, который настолько любил прописывать сложносоставные микстуры, что они вошли в историю под названием «Галеновых препаратов». Немногие из этих травяных отваров, если их протестировать средствами XXI века, могли оказать хоть какой-то положительный эффект на течение болезни. Причина столь частого использования трав в лечении была скорее мистическая, чем подкрепленная реальностью; этот обычай утвердился благодаря представлению об их эффективности, основанном на наблюдении за такими качествами лекарства, как его цвет и форма, а также на многовековой привычке принимать желаемое за действительное. Как и роль жидкостей, роль такой терапии была скорее теоретической и была основана на традициях, которые передавались из одного поколения врачей в другое, причем начало им нередко было положено самим Галеном.

Для того чтобы стать врачом в Средневековье, нужно было изучить сочинения Галена и труды, приписываемые Гиппократу, в переводе либо на арабский язык, либо на латынь, в зависимости от того, в какой стране родился будущий врач. Многие честолюбивые врачи в мусульман­ских странах читали древних авторов исключительно в пересказе или под редакцией светил тогдашней медицины, как правило персов или испанцев, а иногда и евреев. Все эти авторы писали свои труды по-арабски. Было принято поступать в обучение к врачу, но лишь для того, чтобы увидеть, как будущие коллеги применяют Галено­вы принципы на практике. Лучшими докторами считались те, кто яснее всего понимал принципы Галена и умел использовать его методы для лечения больных. Медицинский прогресс, как мы понимаем его сегодня – как непрестанно расширяющийся свод знаний о человеческом организме и о течении болезни, а также как особую философию, которая еще находится на стадии формирования, – прогресс этот с момента смерти великого грека в 201 году н. э. пребывал в дреме. Такое положение вещей практически не менялось до XVI века. Если бросить взгляд на состояние медицины в Средневековье, трудно отделаться от ощущения, что пациентам становилось лучше или хуже не столько под влиянием тех или иных методов лечения, сколько в зависимости от естественного хода их
заболевания.

Сегодня едва ли можно установить точно, каким образом Маймонид приобрел свои познания в медицинской науке. С большой долей уверенности мы можем утверждать, что начало его медицинским знаниям было положено в процессе общего образования, которое в то время предполагало всестороннее интеллектуальное просвещение молодого человека. Это требовало изучения как религиозных, так и светских дисциплин. Чтобы образование считалось полным, следовало изучить математику, астрономию, древнюю философию, ботанику и медицину – все эти науки, отметим, были наследием античной мысли. Кроме того, религиозные убеждения Рамбама вынуждали его рассматривать здоровье как непременное условие познания Б-га. «Человек должен стремиться сохранить телесное здоровье и силу, – писал Маймонид в Первой книге Мишне Тора, – дабы его душа могла возвыситься и была в состоянии познать Б-га». Но сразу же вслед за этим провозглашением веры он приводит тезис, который принадлежит скорее светской философии: «Ибо невозможно никому познать науки и рассуждать о них, когда он голоден или болен». Двумя этими фразами, которые следуют одна за другой, можно вчерне обрисовать образ мышления великого мудреца. Если рассматривать их в совокупности, они могут обозначить две главные темы, которые проходят красной нитью через многие сочинения Маймонида, посвященные медицине, философии и естество­знанию. Кроме того, мы можем видеть в них два мотива, которыми он руководствовался в жизни: познать пути Б-га и познать пути человека и мироздания. Оба эти мотива требовали одного – упорной исследовательской работы. Сам Маймонид говорил, что две эти цели вовсе не противоречат друг другу, как думают многие.

Итак, мы можем допустить, что к изучению трудов Галена и Гиппократа Рамбам приступил еще в детстве. И можно почти не сомневаться в том, что он не оставил попыток продолжить свое образование, когда семья рабби Маймона скиталась по восточной Испании, и самым внимательным образом изучал те тексты, которые попадали ему в руки. А если мы вспомним, что он обладал исключительной способностью запоминать наизусть прочитанные книги, то можем смело допустить, что ко времени своего приезда в Марокко Маймонид был уже довольно хорошо знаком с творчеством греческих ученых. В сочинениях Маймонида можно найти намеки на то, что в Фесе он имел возможность заниматься медицинской деятельностью вместе с другими врачами и, таким образом, возможно, получил практический опыт лечения больных. Однако с тем же успехом мы можем допустить, что до начала своей медицинской практики в Фостате Маймонид никогда не учился практической стороне клинической медицины. Впрочем, следует отметить, что такое явление было весьма распространено, и не только отдельные честолюбцы, но и многие мусульманские врачи из числа наиболее известных полагали, что для успешной врачебной практики достаточно изучить соответствующие книги, и это будет вполне достаточной подготовкой к наблюдению пациентов. По нескольким документам из Каирской генизы нам известен арабский термин, который употребляли в то время для обозначения медицинского образования; в буквальном переводе он означает «читать что-либо с кем-либо» (куара’a aла’а). Впрочем, как бы ни проходил Маймонид медицинскую подготовку – лишь путем самообразования или благодаря также некоторому клиническому опыту, – можно не сомневаться в том, что он неустанно изучал труды по медицине, ведь и во всем остальном ему был свойст­венен не­устанный поиск. Если мы вспомним, какими глубокими познаниями Маймонид обладал в других областях науки, то неизбежно придем к заключению, что ко времени его приезда в Фостат он был авторитетным знатоком
не только греческих медицинских трактатов, но также сочинений мусульманских и еврей­ских врачей своего времени. Судя по тем трактатам, на которые он ссылается в своих трудах, Маймонид, как мы уже говорили, читал греческих авторов в арабском переводе, сделанном непосредственно с оригинала. Так он ограждал себя от неизбежных ошибок, попавших в тексты по причине пройденного ими кружного греко-латино-арабского пути.

Без всестороннего и подробного изучения трудов древних и современных ему авторов Маймонид никогда не смог бы написать трактаты, вошедшие в его медицинское наследие. Однако сколь бы ни было глубоко его знание медицинских текстов, именно обширный опыт практикующего врача помог ему достичь глубинного понимания сути болезней и методов их лечения и в конечном счете обусловил высокую ценность его собственных медицинских сочинений. Хотя эти работы представляют собой, как правило, выдержки из трудов современников и предшественников, читатель может легко
убедиться, что они написаны не книжным червем, отстраненным от жизни, но мудрым и хорошо подготовленным клиницистом, который много работал с больными и знает, что глубокое сочувствие пациенту может способствовать его выздоровлению. И это в эпоху, когда медицинские знания не были так доступны, как сегодня. Даже в тех случаях, когда он только повторяет медицинскую рекомендацию, найденную им в книге другого автора, он делает это с заботой и участием, которые пронизывают все дошедшие до нас труды Маймонида и окрашивают страницы «Комментария к Мишне», Мишне Тора и его многочисленных писем. В религиозных сочинениях Маймонида нередко можно встретить медицинские указания, касающиеся  в  основном профилактических средств и эмоционального здоровья. Двум этим темам уделяется немало внимания в Мишне Тора; в этом сочинении есть целая глава, названная «Болезни души».

Все медицинские трактаты Маймонида написаны по-арабски арабским шрифтом. Их содержание во многом сходно с медицинскими сочинениями арабских авторов того времени, однако отдельные черты, присущие и другим сочинениям Маймонида, свидетельствуют если не о научных открытиях, сделанных их автором, то, по крайней мере, о его новаторском подходе, особенно в том, что касается психологических аспектов болезни. В отдельных медицинских трактатах Маймонида это становится особенно очевидным.

Страница из иллюстрированного издания восьми трактатов Маймонида. Сам он изображен в левой нижней части листа. Феррара. 1470 год

Медицинские сочинения Маймонида недавно вышли в новом переводе на иврит; их общий объем составляет около пятисот страниц. Самым обширным и, несомненно, важнейшим является трактат, известный в переводе на иврит под названием «Пиркей Моше», а в английском переводе как «Медицинские афоризмы Моше». Именно этот труд Маймонида получил наибольшую известность в христианской Европе. Вопреки своему названию, эта работа состоит пре­имущественно из цитат Галена и некоторых других греческих авторов. В ней представлен их подход к болезням и здоровью и излагаются те разделы их сочинений, в которых речь идет о кровотечении, очищении кишечника, рвотных средствах, хирургии и других методах терапии, а также женских болезнях. Книга составлена согласно общепринятым формам арабской медицинской литературы и разделена на двадцать пять глав, в каждой из которых содержится примерно тысяча пятьсот афоризмов, причем оригинальные среди них встречаются редко. Однако последняя глава в какой-то мере является отступлением от традиций, которым следовали в своих трудах почти все предшествующие Маймониду комментаторы. До появления этой книги лишь немногие авторы медицинских сочинений (наиболее известным из них был Ибн-Зугр – Авензоар Кордовский, живший на поколение раньше) осмеливались оспаривать учение Галена – как отдельные его положения, так и общую концепцию. Маймонид восхищается своим знаменитым предшественником  и тем не менее указывает на сорок ошибок в его трудах и на те места, где он противоречит сам себе. Кроме того, Маймонид критикует те утверждения Галена, в которых тот высокомерно и самонадеянно рассуждает о вещах, выходящих за рамки его непосредственной компетенции. Гален «кажется себе более совершенным, чем он есть на самом деле», говорит Маймонид в одном из своих афоризмов.

Именно в «Пиркей Моше» Маймонид разъясняет свою позицию по отношению к «критериям истинности» – одной из главных тем, сопутствующих развитию медицинского знания со времен Гиппократа и по сей день. Как мы помним, в другом месте Маймонид утверждал, что единственным критерием веры является «авторитет пророков и святых». Теперь же, в самом обстоятельном из своих медицинских трудов, он повел настоящее наступление на признанные авторитеты, в особенности на Галена. Утверждения Маймонида столь резки, что в те времена считались чуть ли не ересью – ведь для тогдашней медицины античные врачеватели были своего рода «пророками и святыми». Такой труд, как «Пиркей Моше», мог написать только врач, который имел обширный практический опыт и понимал, что любое теоретическое положение требует критического анализа, прежде чем оно будет применено для лечения больных; а также врач, обладающий столь непоколебимой уверенностью в своих силах и знаниях, что мог осмелиться подвергать сомнению слова оракула.

 

Если кто-либо скажет тебе, что располагает подлинным доказательством, основанным на его собственном опыте и подтверждающим его собственную теорию, даже если он считается человеком почтенным и уважаемым, правдивым, серьезным и нравственного поведения, – то все равно, поскольку он страстно желает, чтобы ты поверил в его теорию, ты должен выразить сомнение. Да не поколеблют твой ум те «новшества», о которых он тебе рассказывает, но лучше рассмотри его теорию и его убежденность в ее истинности, а также подумай о том, что он, по его словам, видел; посмотри на существо дела, не позволяя легко убедить себя. Это положение истинно независимо от того, знаменит ли или безвестен этот человек. Ведь тот, у кого сила, может заставить другого говорить ошибочно – особенно в споре. Я предлагаю тебе взять это правило на вооружение, дабы рассмотреть утверждения знаменитого мудреца Галена.

 

В продолжение этого пассажа, занимающего шесть абзацев, Маймонид пишет слова, в которых слышен отзвук его утверждений в «Комментарии к Мишне» и других сочинениях и которые демонстрируют характерное для него внимание к психологическим и духовным аспектам заболевания: «Душа может быть здоровой или больной, как и тело может быть здоровым или больным». Это утверждение, в сущности, является краеугольным камнем маймонидовской медицинской философии, и читатель может не раз встретить его и в других сочинениях Маймонида.

Немаловажным является и тот факт, что в своей книге Маймонид страстно защищает Аристотеля, когда Гален выражает с ним несогласие – либо по вопросам, связанным с человеческим организмом, либо в отношении того или иного философского положения. Более того, Маймонид откровенно резок, когда антич­ный врач порицает те или иные религиозные принципы, которые трудно было принять греческим мыслителям. Маймонид не церемонясь говорит о Галене: «Этот бесцеремонный лжец Гален, крайне невежественный в большинстве предметов, о которых он говорит, за исключением медицинского искусства».

В то время такими словами Галена величали не часто. В течение еще четырех столетий подобные суждения о нем будут большой редкостью – вплоть до того дня, когда в 1543 году двадцативосьмилетний брюссельский анатом Андреас Везалий публично и убедительно не продемонстрирует около двухсот ошибок, обнаруженных им в Галеновой анатомии, и не докажет, что места, в котором, согласно Галену, пребывает душа, в человеческом теле не существует. Впрочем, даже это не положило конца верховенству Галена – оно длилось, по крайней мере, еще триста лет, постепенно отходя в прошлое. Маймонид был среди первых ученых, указавших на то, что у этого колосса глиняные ноги; в конце концов они совсем искрошились, и колосс окончательно рухнул. Когда арабская научная литература позднее была переведена на латынь – процесс, который достиг своего пика в XIII веке, – труды Рамбама вошли в канон западной медицины и сохраняли это положение несколько столетий. Так, например, на протяжении только девяноста лет, с 1489 по 1579 год, в Европе вышло не менее пяти латинских изданий «Пиркей Моше».

Помимо «Пиркей Моше» Маймонид написал две другие книги, основанные на трудах его прославленных греческих предшественников. Одна из них, «Выдержки» или «Краткое изложение учения Галена», представляет собой собрание цитат из шестнадцати сочинений Галена, предназначаемое для учеников Маймонида. Другая книга написана в форме комментариев к самому знаменитому труду, приписываемому Гиппократу, а именно «Поучениям». Такие комментарии представляют собой особый жанр, в котором часто писали свои сочинения араб­ские врачи. Хотя в целом Маймонид следовал комментариям Галена к «Поучениям», изредка он позволял себе отступления, в которых кри­тиковал отдельные утверждения Отца медицины, называя их темными, бесполезными и даже ложными. Любой врач нашего времени, прочитав оригинальный греческий текст, с легкостью согласился бы с Маймонидом. Например, комментируя афоризм Гиппократа, гласящий, что зачатие мальчика происходит из правого яичника, а девочки из левого, Маймонид не без иронии пишет, что «нужно быть либо пророком, либо гением, чтобы знать это». В отличие от «Краткого изложения учения Галена», изданного на многих европейских языках, вторая книга была переведена только на иврит.

В других семи медицинских трактатах, более полное описание которых читатель найдет в «Приложении», Маймонид передает опыт своей клинической работы. Каждый из этих трактатов несет на себе глубокий отпечаток личности Маймонида и отражает его заботу о благо­денствии не только организмов своих пациентов, но и их душ. По словам поэта и ученого XIII века Ибн-Сины, если Гален умел лечить только тело, то этот врачеватель, который в своих медицинских трудах обычно представляется как «еврей из Кордовы», был способен исцелять и тело, и душу.

 

Искусство Галена лечит только тело,

А искусство Абу Имрана – и тело, и душу.

Силой своего знания он стал лучшим врачом

своего века.

Его мудрость поможет излечить болезнь

невежества.

Если бы луна вняла его советам,

Он исцелил бы ее от пятен

И от ущерба.

 

Что же можно сказать о том вкладе, который внесли в науку медицинские трактаты Маймонида и, что намного важней, их автор? Следует повторить, что Маймонид был одним из самых выдающихся медиков своего века. Однако единственное новшество, которое можно приписать Маймониду, заключается в том, что он уделял особое внимание эмоциональному состоянию своих пациентов и выдвинул предположение, что психическое состояние больного может повлиять на ход болезни. Эта тема нередко встречается в его трудах, но особенно большое место ей уделяется в таких сочинениях, как «Руководство к исправному здоровью» и «Трактат о гигиене, или о запоре и меланхолии». Однако даже это сложно назвать уникальным вкладом Маймонида в историю медицины – он всего лишь придавал этой проблеме большее значение, чем любой другой автор, прежде о ней писавший. Хотя для историков медицины эта особенность сочинений Маймонида стала отличительной и характерной чертой его подхода к врачеванию, следует признать, что Маймонид не внес никаких изменений в средневековую медицину и что его вклад в развитие медицинской науки был незначительным. Даже то обстоятельство, что он критиковал Галена и Гиппократа, нельзя назвать уникальным.

Тем не менее, когда историки перечисляют имена медицинских светил Средневековья, Май­монид, как правило, оказывается в их числе. Причину тому, что Маймонид упоминается в одном ряду с Разесом, Гали Аббасом, Авиценной, Альбуказисом и Аверроэсом, найти не сложно. Дело в том, что сочинения всех перечисленных медиков, как правило, являлись комментариями к трудам Галена и Гиппократа, расширившими учение великих греков. Медицинские трактаты Рам­ба­ма не были исключением из этого правила.

Не было исключением и то, какое значение придавал Рамбам здоровому образу жизни – на его взгляд, лучшему средству профилактики болезней. Как и его коллеги-мусульмане, он предостерегал своих пациентов от опасностей, связанных с нездоровым образом жизни, сознавая, что таким образом может принести им пользу. Процитируем «Путеводитель растерянных»: «Только один человек из тысячи умирает естественной смертью (Маймонид, несомненно, имел в виду смерть от старости. – Ш. Н.), а остальные гибнут намного раньше, ибо ведут себя как невежды или безумцы».

И все же возникает ощущение, что медицинские труды Маймонида оказались весьма полезны для врачей того времени. Многим из них требовалось четко систематизированное, написанное доступным языком руководство – своего рода «учебник» ухода за больными, составленный в практическом ключе. И здесь нельзя не вспомнить о причинах, побудивших Рамбама, согласно его собственным словам, написать Мишне Тора – то есть сделать Священное Писание доступным, понятным и пригодным для любого человека, чей разум готов к прочтению этой книги; предоставить своим читателям такое толкование Закона, которое избавило бы их от необходимости продираться сквозь дебри великого множества источников, на которых был основан этот труд; наконец, поощрить многих читателей продолжить изучение Торы и Талмуда. А теперь возьмем эту фразу и заменим в ней Священное Писание на труды Гиппократа и Галена, а также медицинские трактаты арабских предшественников Маймонида, например Ибн-Сины. В целом это были очень сложные и объемные книги, которые было трудно прочесть, но еще труднее удержать в памяти. Согласно крылатому выражению Филдинга Гаррисона, знаменитого историка медицины, жившего в начале XX века, «Канон врачебных наук» Ибн-Сины – это «гигантский, объемистый и громоздкий кладезь премудрос-­
ти». Двумя столетиями ранее знаменитый физиолог Альбрехт фон Геллер из Геттингена, прославившийся и как историк медицины, назвал «Канон врачебных наук» «методической глупостью». Несмотря на целый ряд исключений для студентов или практикующих медиков, которым нужно было найти ответ на какой-либо вопрос или разрешить клиническую проблему у постели больного, работа с медицинскими трудами арабских авторов нередко становилась нелегким испытанием. Сколь же проще было для рядового арабского или еврейского врача XII или XIII века воспользоваться трудом Маймонида – ведь эту книгу можно было взять в руки, пролистать и узнать все, что требовалось. В многогранном гении Рамбама многие его современники и их потомки превыше всего ценили его выдающуюся способность «отделять зерна от плевел», а также собирать и классифицировать информацию и, установив ее внутренние связи, преобразовывать ее в полезное, сжатое и легко запоминаемое целое.

Памятник Маймониду в Кордове

Чтобы добиться этого, требовались самые обширные познания, и Маймонид располагал ими благодаря уникальной памяти и способности находить главное в густом тумане мелочей и скучных деталей. Одной из самых сильных сторон его гения была способность синтезировать, то есть понимать параллели, устанавливать связи, видеть образцы явлений и находить единство в крайне разнообразных формах информации и опыта, чтобы затем путем толкования систематизировать их, превращая в значимое, доступное постижению и пониманию целое  и при этом не упуская нити первоначального замысла. Для этого он использовал уже существующий материал, насыщая его своим собственным пониманием и определяя его в соответствии со своими взглядами, в результате чего, путем творческого синтеза, который характеризует его гений не только в религиозной мысли, но и в медицине, Маймонид всегда создавал нечто новое.

Имея обширный опыт составления респонсов, на основе которых в еврейских общинах многих мусульманских и христианских стран принимались очень важные решения, Маймонид хорошо знал, как нужно подходить к освещению важных дискуссионных моментов, чтобы формулировки, с одной стороны, способствовали усвоению информации, а с другой – прояснили затруднения и в то же время авторитетно положили конец спорам и расхождениям во мнениях. И в самом деле, около половины его медицинских трактатов написаны в форме респонсов. Маймонид писал их увлекательным литературным стилем, и его сочинения было легко не только прочитать, но и запомнить. Этим качеством, как в Средние века, так и в наше время, одарены лишь немногие врачи.

По мнению некоторых исследователей, столь продолжительное влияние Маймонида на медицину основывалось на том, что большая часть его медицинских сочинений была переведена не только на латынь, но и на иврит и выдержала много изданий. «Пиркей Моше» читали не только студенты – сохранились свидетельства о том, что этой книгой усердно пользовались врачи, по крайней мере, до середины XVII века.

В конечном счете у сочинений Маймонида есть и другая характерная черта, которую высоко ценили его современники и их потомки и которая навсегда останется главной особенностью его вклада в историю и религиозную мысль. Такой особенностью я считаю этические принципы, которые приводятся в каждом сочинении, вышедшем из-под его пера, будь то религиозные трактаты «Комментарий к Мишне», Мишне Тора или респонсы; философские труды, как, например, «Путеводитель растерянных»; личные письма или такие на первый взгляд прикладные светские сочинения, как работы по медицине. Хотя в основе его этических принципов лежит религия, их предназначение универсально и исполнено чувства долга, свойственного врачу по отношению к его больным. Такой долг признается самой главной движущей силой врача. «Врачевание, – пишет Маймонид, – это не вязание и не ткачество, не грубое ремесло. Оно должно делаться с душой и быть исполненным понимания». Точность наблюдения и клинической работы, характерная для Маймонида, является частью его этической системы, в центре которой находится пациент. Как не устают повторять многочисленные биографы Маймонида, в медицинскую практику он привнес свое цельное мировоззрение: этика, философия, религия и медицина представляли для него единое целое. Каждый пациент и даже каждый человек, с которым ему доводилось сталкиваться в жизни, были частью упорядоченного мира, интеллектуальное и религиозное постоянство которого поддерживалось Б-гом, а высочайшее предназначение этого мира заключалось в познании Б-га. Для достижения этой универсальной цели необходимо здоровье, ибо только с помощью здоровых тела и души можно постичь творения Б-га, а лишь благодаря постижению Б-жьих творений можно ближе всего подойти к познанию Самого Б-га. Таким образом, наука, этика и религия должны объединиться, чтобы образовать единое целое. В Мишне Тора Маймонид писал:

 

Когда тело здорово и крепко, человек сразу направляется по путям, указанным Г-сподом, и невозможно постичь Творца или узнать что-либо о Нем, если человек болен. И потому каждому человеку следует избегать того, что причиняет вред телу, и стремиться к тому, что укрепляет его.

 

Мы сказали уже довольно много о Маймониде как о теоретике медицины. Однако оценка его как практикующего врача – это совсем другой вопрос, и для ответа на него мы располагаем лишь случайной информацией и немногочисленными свидетельствами тех, кто писал о медицинских успехах Маймонида при его жизни или вскоре после его смерти. Они говорят, что Маймонид был одаренным и искусным врачом. Его отношение к заботе о каждом пациенте, независимо от достатка того, исходило из общности его этических и религиозных принципов, не говоря уже о его несравненно высокой образованности и способности к вдумчивому наблюдению.

Однако из того, что медицинская теория Маймонида основывалась на его религиозных принципах, вовсе не следует, что теология оказала какое-либо воздействие на его представления о причинах болезней или методах их лечения. Напротив, в этом вопросе Маймонид следовал своим древним предшественникам – ученикам Гиппократа. Хотя античные врачи искренне почитали богов и признавали их верховную власть над людьми, одной из особенностей их медицинских достижений было то, что они отделяли божественное вмешательство от реальной заботы о больном. Именно им мы обязаны представлением о том, что у всех болезней есть какая-либо естественная причина и поэтому больных следует лечить естественными средствами. В клятве Гиппократа врачи присягают «Аполлону-целителю, Асклепию, Гигее и Панагее и всем богам и богиням, беря их в свидетели»; однако в этой клятве, как и во всех трудах Гиппократа, куда входят сочинения диагностического, терапевтического и этического содержания, рассматриваются практические вопросы ухода за пациентом, без оглядки на богов. Подобно античным врачам, Маймонид считает, что искусство врачевания может даваться свыше, однако его следует применять, не рассчитывая на прямое вмешательство Б-га. Не на молитву следует уповать в болезни, говорит Маймонид, но на медицинскую помощь; средства лечения болезни даются от Б-га, однако «Он же дал мудрых и искусных людей и знание, как приготовить лекарства и как применять их». Именно к этим мудрым и искусным людям следует обращаться человеку, если его поразит болезнь.

Хотя этот философский подход едва ли можно назвать отличительной чертой сочинений Маймонида, поскольку под ним подписались бы почти все еврейские и мусульманские авторы медицинских трудов, главы христианской церкви в Средние века разделяли его не часто. Как мы уже рассказывали в первой главе этой книги, отцы церкви, как правило, придерживались той точки зрения, что люди заболевают вследствие каких-либо сверхъестественных причин, и лечение, таким образом, должен предписывать человеку не доктор, но духовное лицо. В 1215 году состоялся Четвертый Латеранский собор, который постановил, что под угрозой отлучения от церкви врачи не должны лечить человека без участия священника (этот же собор, между прочим, предписал евреям носить на верхней одежде отличительный знак). Это предписание отцов церкви не отошло
в прошлое вместе со Средневековьем. В середине XVI века папа Пий V, ревностный гонитель еретиков, вероотступников и евреев, вновь провозгласил этот закон, устрожив его отдельные положения: теперь врачу не следовало продолжать лечение в случае, если за три дня до этого больной не исповедовался священнику, потому что, по словам папы, «телесная немочь нередко проистекает от греха». Это утверждение характерно для многовековой церковной традиции и, по крайней мере отчасти, объясняет, почему так много королевских и знатных семейств обращались за медицинской помощью к мусульманским и особенно к еврейским докторам.

Впрочем, и Маймонид не возражал против отдельных клинических «трюков» и прибегал к помощи предрассудков своих пациентов в тех случаях, когда считал, что это может сказаться на них благотворно. До нас дошло несколько свидетельств того, что его отношение к медицине как к искусству позволяло ему, когда он считал это необходимым, использовать различные уловки. Стоит отметить, что любой мыслящий врач того времени, будь то мусульманин, еврей или христианин, должен был отдавать себе отчет в том, что ценность основных лекарственных средств той эпохи основывалась на их способности оказывать эффект плацебо: если лекарство срабатывало, то лишь потому, что пациент (а возможно, и сам врач)  верил в то, что оно непременно должно подействовать. Опираясь либо на свои этические принципы, либо на что-то еще, Маймонид был не против тех хитростей, к которым прибегают врачи, когда их предписания могут послужить последним утешением для больного. По-видимому, Рамбам, будучи убежден, что сознание влияет на тело, считал допустимым отказываться даже от самых дорогих его сердцу медицинских убеждений ради удовлетворения психологических потребностей пациента. В качестве примера расскажем о его отношении к терапевтическому использованию амулетов и талисманов.

С самых древних времен люди прибегали к амулетам и талисманам для лечения болезней. Порой они писали на амулетах магические формулы и молитвы, дабы повысить их действенность. Считалось, что амулеты и талисманы способны оказать некое магическое воздействие. В своих трудах Маймонид неустанно выступал против этого обычая, как и против любого колдовства в лечении больных. Хотя молитвы могут помочь больному, считал он, терапия должна основываться на курсе лечения, предписанном медицинской наукой, а верность избранного пути должна подтверждаться в уходе за каждым конкретным больным. Представление о том, что при помощи магии можно помочь больному чудодейственными средствами, было противно его принципам. В «Путеводителе растерянных», например, он осуждает как обман использование такого рода мистических средств для исцеления пациента и утверждает, что их нельзя одобрять. И все-таки этот врач-прагматик порой поступал противно собственным словам – когда болезнь оказывалась слишком тяжела  и ему нечего было предложить больному. Уступка расхожим суевериям, писал он, позволительна в таких случаях, «дабы не тревожить ум больного». Для Маймонида подобные уловки, к которым можно прибегать изредка, лишь подтверждают умелость врача.

У нас есть косвенные свидетельства, указывающие на то, что Маймонид и сам обладал подобной умелостью. Таким свидетельством может служить его обширная врачебная практика. Он занимал высокий пост придворного врача; как свидетельствуют его медицинские, философские и религиозные сочинения, а также известные нам подробности его жизни, ему были свойственны глубокое сострадание и доброта, и он придерживался строгих этических принципов. По его сочинениям мы знаем также, что он обладал энциклопедическими знаниями медицины. Из всего этого мы можем сделать вывод, что он имел все необходимые качества, чтобы подтвердить свою репутацию блестящего клинициста, которую он пронес через века.

У прославленного врача жаждали лечиться пациенты, принадлежавшие к самым разным сословиям, и в последние десять лет жизни Маймонид был изнурен тяжким трудом. За исключением трактата «О названиях лекарств», все свои медицинские сочинения Маймонид написал именно в эти десять лет, даже тогда, когда растущая с каждым днем врачебная практика не оставляла на это времени. Практически во всех биографиях Маймонида приводится его письмо Шмуэлю ибн Тиббону, в котором живо описаны причины той усталости, что преследовала его в конце наполненной трудами жизни.

В этом письме мы можем прочесть больше, чем намеревался сказать Маймонид. С самых первых шагов Гиппократовой медицины основной чертой профессии врача было чувство долга. Какими бы мотивами, от милосердия и религиозных убеждений до научного энтузиазма, ни были движимы западные врачи, именно их убежденность в том, что получению медицинской степени сопутствует принятие серьезных обязательств по отношению к обществу вообще и каждому отдельному человеку в частности, в конечном счете становится для них самой важной составляющей их будущей профессии. Медицина – это не развлечение для энтузиастов-однодневок. Медицина – это призвание, и как таковое оно предъявляет человеку больше требований, чем обычная карьера. Нельзя безмятежно спать или предаваться удовольствиям, когда кто-то болен, когда кто-то нуждается в помощи со стороны врача, оказавшегося рядом. В этом суть не только социального «контракта», заключение которого – со всем человечеством – предполагает данная профессия или, лучше сказать, призвание, – в этом суть того морального «контракта», о котором каждый врач, достойный этого звания, помнит всегда. Столь часто цитируемое письмо Маймонида к Ибн-Тибону – это свидетельство соблюдения такого контракта врачом, глубоко сознающим, кем он является для своих пациентов и какие обязанности наложены на него. Некоторые могут возразить, что в письме Ибн-Тибону описывается самопожертвование, которое выходит далеко за рамки вышеописанного чувства долга. Маймонид, насколько мы можем о нем судить, и не предполагал, возможно, что такого рода вопрос может быть задан. Тем не менее  вскоре он дал на него ответ. Этим ответом можно считать знаменитую молитву, приписываемую Маймониду. В ней он говорит, обращаясь к Б-гу, что был избран «надзирать за жизнью
и здоровьем Твоих творений». И не важно, ду­мает ли сегодняшний врач, что избран Б-гом, или полагает, что сам избрал этот путь, он испытывает такое же чувство долга. Отказаться от него невозможно.

Евреи всегда считали Рамбама искусным врачом; получившая широкую известность в последние два-три столетия «Молитва Маймонида» стала своего рода клятвой верности призванию врача, пусть несколько идеализированной. Как торжественное обещание хранить верность своему искусству и своим принципам, дорожить доверием пациентов, которое дает начинающий врач, вступая на это поприще, «Молитва Маймонида» может составить конкуренцию клятве Гиппократа. Однако, как и клятва Гиппократа, эта молитва, похоже, также не была написана тем человеком, кому она приписывается.

Так называемая «Молитва Маймонида» впервые была опубликована в немецком журнале «Deutsches Museum» в 1783 году. Ее публикация сопровождалась такими словами: «Ежедневная молитва врача перед тем, как отправиться к пациентам: с еврейской рукописи прославленного еврейского врача, жившего в Египте в XII веке». Имя этого врача не упоминалось, но нельзя укорять тех читателей журнала, которые высказали предположение, что речь идет о Маймониде. Семь лет спустя «Молитва» была напечатана в еврейском периодическом издании «А-меасеф», причем в этой публикации утверждалось, что ее автором является известный немецкий врач Марк Херц, попросивший редакцию перевести эту молитву с немецкого языка, на котором она была написана, на иврит. По словам доктора Фреда Рознера, крупнейшего американского специалиста по медицинским трудам Маймонида, путаница в отношении авторства «Молитвы» началась, по-видимому, в 1900 году, когда американский медицинский журнал «Transactions of the Medical Society of West Virginia» опубликовал отрывки из «Молитвы» в сопровождении статьи, написанной доктором Уильямом Голденом. В этой статье утверждалось, что авторство «Молитвы» принадлежит именно Маймониду. Сам же доктор Голден, похоже, воспользовался текстом «Молитвы», опубликованным в книге «Justice to the Jews» («Справедливость к евреям»), написанной пастором нью-йоркской блумингдейлской церкви епископом Мэдисоном К. Питерсом. В этой книге, впрочем, авторство данной молитвы не указывалось. Некоторое время спустя Голден засомневался в своей точке зрения относительно авторства молитвы и в 1914 году направил соответствующий запрос редактору журнала «American Israelite». Голден спрашивал, владеет ли кто-нибудь информацией о происхождении этого текста. Ответ пришел ему от имени доктора Готтарда Дойча, который в первой же фразе исчерпывающим образом ответил на поставленный вопрос. «Так называемая молитва Маймонида, – писал Дойч, – представляет собой старую газетную утку. На самом же деле ее автором является Марк Герц, известный берлинский врач (1747–1803), который, в частности, лечил
Моисея Мендельсона[1] в последние годы его жизни». Дойч объяснял путаницу тем обстоятельством, что Юлиус Пагель, наиболее почитаемый историк медицины того времени, заимствовал ошибочное утверждение на этот счет из книги одного своего коллеги, вышедшей в 1875 году, а в 1908 году опубликовал эту молитву в маймонидовском мемориальном томе. После того как Пагель подтвердил ошибочное мнение об авторстве Маймонида, «в подлинности этого документа можно было сомневаться не более чем в подлинности Евангелия от св. Иоанна, – писал Дойч. – Теперь никакие аргументы не отнимут у Маймонида его заслуги в том, что он якобы написал этот лимонадно-ликерный текст, столь характерный для эпохи Aufklaerung (Просвещения)». К этому времени «Молитва Маймонида» была переведена на множество европейских языков, и в ее изданиях обычно указывалось, что она принадлежит перу Маймонида. Ее первый английский перевод появился приблизительно в 1841 году. Дойч мог и не упоминать о том, что нет никаких свидетельств о существовании этой молитвы до 1783 года.

Однако письмо Дойча не смогло остановить все более мощный поток публикаций этой молитвы, в которых указывалось на авторство Маймонида. И хотя не было бы ошибкой утверждать, что чувства, выраженные в молитве, во многом соответствуют словам Маймонида, разбросанным по его медицинским и прочим трудам, очевидно также и то, что некоторые понятия, приведенные в этом тексте, например  прогресс, противоречат средневековому представлению о мире и не были в ходу до эпохи Просвещения. Мы не можем быть уверены в том, что молитву написал доктор Герц, но авторство этого текста можно приписать ему с большой долей вероятности на основании одной косвенной улики. Историкам известно письмо Герца, в котором он сообщает о написанной им молитве под названием «Тфилат а-рофе» («Молитва врача»). Чувства, выраженные в этой молитве, во многом родственны тем, которые мы обнаруживаем в молитве, опубликованной в 1783 году. Проследив всю историю этого текста и подтвердив документально каждую ее фазу, давайте предоставим последнее слово доктору Фреду Рознеру:

 

Данные, которыми мы располагаем, неоспоримо доказывают, что «Молитва врача», приписываемая Маймониду, является фальшивкой, авторство которой принадлежит писателю, жившему в XVIII веке, по-видимому, Марку Герцу. Впрочем, абсолютных доказательств этому у нас нет и, наверное, никогда не будет.

 

Мне было нелегко воспринять эту новость, когда, листая старую подшивку «Бюллетеня истории медицины», я случайно наткнулся на подробный анализ Рознера, приблизительно через двадцать лет после его публикации в 1967 году. Ведь более десяти лет я хранил дома на своем рабочем столе металлическую пластину, на которой была выгравирована эта молитва. Я с трудом мог принять эти слова: «лимонадно-ликерный». Эта молитва вдохновляла меня, когда я впадал в уныние, она внушала мне чувство преемственности врачам прошлого и общности с врачами других стран. Последний абзац этой молитвы укреплял мою веру в то, что путь, избранный мной, неизмеримо значителен. Я не сомневаюсь, что, если бы Маймонид прочитал эту молитву, он испытал бы подобные чувства. Конечно, я предпочел бы, чтобы эти слова принадлежали ему, однако теперь в это невозможно поверить. Так или иначе, эту молитву можно назвать символом жизни, прожитой им, а также и моей собственной жизни. Любой мыслящий врач скажет вам то же самое[2].

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 

 



[1]     Мендельсон Мозес (1729–1786) – еврейско-немецкий философ-гуманист, стоял у истоков «еврейского Просвещения» (Хаскала) и реформированного иудаизма. Также известен как экзегет и переводчик библейских текстов. У современников заслужил прозвище «немецкого Сократа».

 

[2]     В настоящее время одним из наиболее распространенных вариантов текста «Молитвы Маймонида» является следующий:

     «Всевышний Б-же, перед началом своей святой работы по излечению творений рук Твоих, я возношу мольбу к Трону Славы Твоей и прошу дать мне силу духа и неутомимость выполнять мою работу в вере и чтобы стремление к богатству или к славе не лишило мои глаза способности видеть истину.

     Удостой меня способностью смотреть на каждого страждущего, пришедшего ко мне просить совета, просто как на человека и не разделять моих пациентов на богатых и бедных, друзей и врагов, людей хороших и плохих. В каждом пациенте дай мне видеть только страдающего человека. Да будет воля Твоя, чтобы моя любовь к врачебному знанию укрепила мой дух, чтобы только правда Твоя была бы мне путеводной звездой, ведь каждая моя врачебная ошибка может привести к тяжким болезням и страданиям Твоих творений. Молю Тебя, Всевышний, милосердный и сострадающий, укрепи меня, дай мне силы телесные и душевные и дух цельный помести во мне».

     Этот и другие варианты «Молитвы» доступны в Сети, по адресу: http://www.machanaim.org/philosof/rambam/t_rofe.doc.