[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2010 ХЕШВАН 5771 – 11(223)
ДОБРО И ПРОЩЕНИЕ
Александр Иличевский
16–27 января 1942 года в районе Судака в Крыму был высажен десант, задача которого состояла в отвлечении сил противника перед наступлением советских войск со стороны Керчи и Феодосии. Десант выходил из Новороссийска. Высадка осуществлялась с крейсера, двух эсминцев, канонерской лодки и шести катеров; две подводные лодки служили плавучими маяками. Первая группа была высажена с эсминца и сторожевого катера в ночь на 6 января 1942 года в поселке Новый Свет у мыса Чеканный. Однако на следующий день четверть группы попала в плен, и десантники вынуждены были скрываться в горах, поросших можжевельником. Через одиннадцать дней весь десант был уничтожен войсками Манштейна, которые, после того, как перешли в успешное контрнаступление у Феодосии, обрушились на противника, проникшего в их тыл. Погибло более 800 десантников, примерно столько же было захвачено в плен и расстреляно на мысе Алчак, замыкающем Судакскую бухту с востока.
Обручальные кольца казненных узников концентрационного лагеря Маутхаузен. Австрия. 1945 год
Старушка, с которой я познакомился на автобусной остановке в Морском, помнила, как немцы уничтожали десант, оставленный командованием без подкрепления и связи. Она рассказала, что в те дни стояли сильные морозы и на море бушевал семибалльный шторм. И что потом еще долго в лесу находили трупы советских солдат.
За Новым Светом сейчас заповедник. В нем впервые в жизни я и встретил немцев. Это были два милых парня, аспиранты факультета лесного хозяйства. В заповеднике они проходили практику: егеря делились с ними опытом, как правильно ухаживать за реликтовым можжевельником; возраст некоторых деревьев превышал тысячелетие. Общались мы с немцами на английском. Иногда кто-то из них затруднялся с каким-нибудь выражением и спрашивал другого на родном языке. В эти моменты, когда звучала немецкая речь, в моем сознании загорался тревожный маячок.
Одного парня – долговязого, носившего тельняшку, – звали Гансом, другого – коренастого, в красно-белой майке футбольного клуба «Бавария», – Ульрихом. Они провели для нас импровизированную экскурсию по заповеднику. Показали удобную тропу, ведущую в Царскую бухту. Рассказали о недавних находках подводных археологов, которые уже две недели стояли лагерем в бухте Разбойничьей. После чего мы спустились в поселок, купили мадеры и вышли на поселковый пляж. Здесь я им рассказал историю судакского десанта, и немцы – уже разгоряченные выпитым – скисли, стали серьезными.
Мне было тогда двадцать пять, и эмоции господствовали над разумом. Я еще ничего не знал об отношении современной Германии ко второй мировой войне. И не знал ничего о том, как советские войска действовали на ее территории в 1945 году. Но если бы и знал, то все равно не смог бы удержаться. Я спросил парней: «Как так получилось, что ваши деды уничтожили столько ни в чем не повинного народа?» Они потупились, и Ганс ответил: «Да, это чудовищное преступление». После этого разговор перешел на какую-то легкую тему.
Самое страшное, что я в своей жизни видел, – это одна фотография. Мальчики четырех-пяти лет на ней показывают фотографу свои руки. Одни еще засучивают рукав, другие уже просовывают руку через колючую проволоку, чтобы фотограф получше рассмотрел то, что у них вытатуировано на запястьях.
Эта фотография – главный аргумент, на котором основывается мое убеждение, что апокалипсис уже произошел и имя этому эсхатологическому действу – XX век. Мне кажется, степень осмысления этого положения есть залог взрослости будущего.
Не так давно я узнал, что дочь моих близких друзей собирается выйти замуж за своего сокурсника по Калифорнийскому университету в Лос-Анджелесе. Я обрадовался и хотел уже поздравить ее родителей, однако узнал то, что заставило меня не торопиться с поздравлениями. Оказывается, родители невесты – заметим, люди совершенно светские – категорически против этого брака. Единственная причина – национальная принадлежность жениха. Он, видите ли, немец. «Какая чушь», – скажете вы. И я бы сказал то же самое, если бы не знал, что вся семья прабабки невесты сгинула в Бабьем Яру.
Как же быть в этом случае? С каким набором барьеров сталкивается сознание?
Все свое детство мы играли в «наших» и «немцев», благодаря чему на рефлекторном уровне и сейчас в первые секунды немецкая речь вызывает во мне тревогу. Довольно долго я отказывался поверить, что «Иосиф и его братья» и «Человек без свойств» написаны на немецком. И примерно с тем же упорством я не верил, что в Германии после войны среди детских игрушек нельзя встретить пистолеты-пулеметы.
Зато я понимаю, что в России сейчас неонацистов больше, чем в Германии.
Вопрос не в том, как поступить дочери моих друзей. Вопрос во мне. Как мне помыслить эту ситуацию?
Как и многие дома в СССР, дом, в котором я провел детство и в котором вырос мой отец, был построен пленными немцами. Такие дома на Апшеронском полуострове, как и повсеместно, отличались знаком качества. Немцы содержались в концлагере, откуда конвой выводил их на рассвете и приводил обратно на закате. Рядом с лагерем росло кладбище с безымянными могилами; кресты были сварены из дюймовых труб. В начале пятидесятых лагерь покинули военнопленные, но пустовал он недолго, поскольку скоро заполнился отечественными заключенными. Отец рассказывал, что они, мальчишки, на съестное выменивали у пленных открытки. Однажды они наполнили бутылку известью и выдали за молоко. После чего спрятались, чтобы подсмотреть, как фашист выпьет гашеную известь. Немец откупорил бутылку. И тут отец не выдержал – бросился к нему и выбил бутылку из рук.
Так есть ли силы испытывать сердце на милость к падшим, на великодушие к побежденным? А как следует относиться к итальянцам – потомкам римлян, которые разрушили Второй храм, подавили восстание Бар-Кохбы? Как грекам относиться к персам и наоборот, помня о событиях двадцатипятивековой давности? Как русским следует относиться к французам, помня о войне 1812 года? Насколько в тех или иных случаях применимы формулировки: «за давностью срока», «сын не отвечает за отца»?
Нет сомнения, что прощение есть добро и, прощая, мы исправляем мир. Однако мне кажется, что случай ХХ века – особенный. У меня нет ответа на вопрос о том, как и в какой мере потомки должны нести ответственность за совершенное их предками зло. Необходимо понимать, что, в принципе, существуют вопросы, на которые не может быть ответа. Каждый раз, когда этот вопрос возникает в отдельно взятом сознании, это сознание должно самостоятельно разбираться с проблемой.
Пока лично меня не коснулся этот вопрос, мне более или менее автоматически представлялось, что надо прощать. Но как только проблема коснулась меня лично, возникло сомнение, которое необходимо преодолеть, и сомнение это заставляет снова всерьез задуматься о том, с чем мы имели дело в XX веке.
Немецкий офицер на фоне Генуэзской крепости. Период оккупации Судака. 1 ноября 1941 года – 13 апреля 1944 года
Впервые в истории человечество столкнулось с тем, что зло, порожденное homo sapiens, предстало в обезличенном виде. Если до сих пор, вплоть до XIX века, трагедия предпочитала классические формы, отшлифованные еще Эсхилом и Софоклом, то в XX веке классическая трагедия уступила место романам Кафки и пьесам Беккета. В «Процессе» Йозеф К. испытывает на себе суд, правила которого не известны. Он обвиняется не бюрократией, а необходимостью, которая нашла свое безличное воплощение. Если раньше гибель существования могла послужить осмыслению этого существования, то теперь само существование становится абсурдным и, таким образом, лишенным возможности обрести смысл в своей гибели.
Так почему же зло обезличенное более зловещее, чем зло очеловеченное? Мне кажется, дело в том, что обезличенное зло имеет иную категорию инфернальности, чем зло персонализированное, – ибо подражает Всевышнему. Нечистота имеет особенную интенсивность и степень, когда ее ничто уже не сдерживает – ни образ, ни подобие.
Немецкий солдат на фоне мыса Алчак. Период оккупации Судака.
1 ноября 1941 года – 13 апреля 1944 года
Как же поступить в конкретном случае моим знакомым? Думаю, родителям невесты полагается ближе познакомиться с ее избранником. Понять его, оценить его человечность. И оставить выбор за своей дочерью. Вроде верный совет. Лишь с одной, может быть, поправкой. Я бы еще напоследок рассказал невесте следующую притчу.
Много лет назад я стал свидетелем обсуждения необыкновенного вопроса в одном из сетевых сообществ, посвященных иудаике. Как еврею, живущему за Полярным кругом, правильно соблюдать заповедь о субботе? Ведь заповедь эта связана с моментом, когда на небе появляется первая звезда. Однако во время полярного дня звезд нет совсем. А во время полярной ночи звезды на небе есть всегда. Я не стану воспроизводить все перипетии этой долгой и утомительной дискуссии. Приведу лишь итоговую формулировку. Оказалось, что религиозному еврею за Полярным кругом жить не стоит.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.