[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2011 ХЕШВАН 5772 – 11(235)
Другие немцы: история семьи Хаммерштайн
Грета Ионкис
Читая эссе американской писательницы Синтии Озик (см.: Еретические пристрастия Гершома Шолема. Лехаим. 2011. № 9), с удивлением обнаружила, что в сумрачном лесу истории ХХ века мы блуждаем с ней близкими, а то и пересекающимися тропками. Герой эссе Синтии Озик — Гершом (Герхард) Шолем. Девятнадцатилетний Гершом, избравший сионизм путеводной звездой, изгнан из дома отцом, патриотом фатерланда. А старший брат Гершома Вернер, связавший свою судьбу с международным коммунизмом, порвал с семьей и вовсе в 17 лет. Вернер, о котором Озик упоминает, стал объектом моего интереса, когда я оказалась захваченной историей семьи генерала Курта фон Хаммерштайна. Такая перекличка — пусть через океан! — заставила меня взяться за перо и рассказать о совершенно потрясающей истории.
Генерал Курт фон Хаммерштайн, представитель старого дворянского рода, командовал германскими вооруженными силами в период Веймарской республики. Он — выпускник кадетского корпуса, затем — военной академии в Берлине. Капитан Генерального штаба накануне первой мировой войны, он стал майором перед ее окончанием. Человек, далекий от политики, оказался накрепко связанным с политической жизнью Веймарской республики. За три дня до прихода Гитлера к власти он убеждал Гинденбурга, с которым был дружен со времен первой мировой, не вверять власть нацистам. Он сознавал, что массы поддерживают Гитлера, но и Гинденбург был в их глазах полубогом. Генерал объяснял старому президенту, что за его спиной верная ему армия, достаточно его слова, чтобы арестовать Гитлера и разгромить его партию. Но Гинденбург согласия не дал.
Курта фон Хаммерштайна прозвали «красным» генералом за его связь с Советской Россией в годы Веймарской республики. Как известно, по Версальскому договору Германии было разрешено иметь под ружьем лишь 100 тыс. человек, воздушный и подводный флот были запрещены, равно как тяжелая артиллерия, танки, химическое оружие. Даже Генеральный штаб был ей не положен.
Немецкие политики и военная верхушка обратили взоры на Восток. После заключения немецко-российского договора в Рапалло (1922 год) путь к сотрудничеству был открыт. Советы нуждались, как теперь говорят, в новых технологиях, в модернизации военной промышленности. В обмен на подобного рода помощь они предоставили немцам свои просторы для подготовки военных кадров и для испытательных полигонов. В Казани возникла школа для подготовки танковых войск, на Волге неподалеку от Вольска совместно создавались и испытывались боевые отравляющие вещества, летная база в Липецке с 1924 по 1933 год ежегодно выпускала 240 немецких пилотов, там же испытывались сотни боевых самолетов заводов Юнкерса и Фоккера. Все это было жизненно важно для немецкой армии. Понятно, почему немецкие летчики в годы второй мировой войны отказывались бомбить Липецк, свою alma mater.
Генерал Курт фон Хаммерштайн
Что касается генерала Хаммерштайна, то после трехмесячной инспекторской поездки в СССР в 1929 году он как шеф рейхсвера бывал там инкогнито неоднократно и не раз принимал советских высших офицеров в Берлине. Будущий маршал Тухачевский посетил Германию не менее пяти раз и состоял с генералом в товарищеской переписке, что потом, когда он был объявлен немецким шпионом, было поставлено ему в вину. В 1938 году Ворошилов через агента Рут фон Майенбург передавал Хаммерштайну личный привет, объемистые банки икры и настоятельный совет эмигрировать вместе с семьей в Москву.
В начале февраля 1933 года в доме Хаммерштайнов состоялся обед, на котором присутствовало 12 высших генералов. Инициатором встречи был Гитлер. Новоиспеченный рейхсканцлер, стремясь расположить верхушку генералитета, доверительно изложил собравшимся свои планы создания «нового государства» и его расширения на Восток. Выслушав эту речь, 54-летний генерал Хаммерштайн подал в отставку.
Непоколебимый противник национал-социалистов, мужественный, немногословный и неторопливый, страстный охотник, настоящий грандсеньор, он станет свидетелем заката, а точнее — уничтожения немецкой военной аристократии, к которой принадлежал. От неизбежной расправы Курт фон Хаммерштайн ускользнул в смерть. Он умер 24 апреля 1943 года, предварительно уничтожив все свои записи, чтобы они не попали в руки гестапо. Родные отказались хоронить его с почестями в Берлине, не могли допустить, чтобы гроб был покрыт знаменем со свастикой. Они погребли его на родовом кладбище. Венок от Гитлера «потерялся» по дороге.
Жизнь его семерых детей несет печать катастроф ХХ века: пятеро участвовали в Сопротивлении, познали предательство, допросы в гестапо, нелегальное проживание под чужими именами, аресты. Две его дочери связали свою жизнь с коммунистами-евреями и собирали информацию для Коминтерна. Средний сын, Людвиг, участвовал в заговоре фон Штауфенберга против Гитлера, но скрываться пришлось и старшему, Кунрату, который после тяжелого ранения на русском фронте был комиссован и получил разрешение на учебу в Боннском университете. Оба были объявлены криминальной полицией в розыск, но им повезло: их не нашли. Вдова генерала и младшие сын и дочь были взяты гестапо как заложники и отправлены в концентрационный лагерь Бухенвальд, затем в Дахау. Они выжили, и летом 1945 года все, кто смог, собрались в родительском доме в Берлине, откуда вскоре дети и внуки разлетелись в разные города и страны. Никто из них не афишировал свое неприятие нацизма и участие в Сопротивлении. «Никто из них не хотел стать героем, — свидетельствует младшая дочь генерала Хельга. — Они просто делали то, что должны были делать».
Все участники этой немецкой истории вели опасную двойную жизнь: от сослуживца отца и друга семьи Курта фон Шляйхера, последнего рейхсканцлера Веймарской республики, убитого по приказу Гитлера в «Ночь длинных ножей», до аристократки Рут фон Майенбург, ставшей разведчицей, майором Красной Армии; от агентов КПГ — до невзрачной хозяйки галантерейной лавочки, которая укрывала в Кройцберге дезертиров и евреев и в их числе сыновей «красного» генерала.
Воспитанием дочерей генерал Хаммерштайн специально не занимался, и они не докучали ему. Дети не были избалованы (карманных денег не имели). Каждая из старших сестер заботилась об одном из младших братьев, так воспитывалась ответственность. Росли они в атмосфере свободы и независимости, отец всецело доверял дочерям, а если случались какие-то эксцессы, он комментировал их так: «Что поделаешь, они у меня республиканки! Они могут говорить и делать, что хотят».
Старшая, Мария-Луиза (в домашнем обиходе Бутци), родилась в 1908 году. В следующем году появилась Мария-Тереза (Эзи), а через четыре года — Хельга. Сестры-погодки росли спартанками: будучи членами группы «Перелетные птицы», семи-восьмилетние девчонки участвовали в турпоходах с тяжелыми рюкзаками за плечами. Старшая сестра задавала тон, считая, что человек должен воспитывать волю.
Шестнадцати лет Мария-Луиза порвала с Церковью, зато заинтересовалась политикой. Будучи первокурсницей юридического факультета, она стала членом КПГ. Младшая, Хельга, учившаяся в гимназии Шарлоттенбурга, также попала в гравитационное поле коммунизма. И это неудивительно: на рубеже «веселых двадцатых» и «бурных, или красных, тридцатых» коммунистические идеи распространялись как поветрие.
А в случае сестер Хаммерштайн немалую роль сыграли и их сердечные увлечения. В Берлинском университете одновременно с Марией-Луизой в 1927–1928 годах изучал право Вернер Шолем (тот самый брат в будущем знаменитого историка-сиониста Гершома Шолема, который классическому иудаизму предпочтет каббалу, станет светилом науки и президентом Израильской академии наук). Вернер с 17-ти лет стал профессиональным революционером, его не раз арестовывали. Он — один из основателей КПГ, редактор газеты «Красное знамя» («Rote Fahne»), участник восстания в Тюрингии в 1921 году, член политбюро, избирался в рейхстаг в 1924-м.
Они познакомились с Марией-Луизой в 1928 году, и, хотя Вернер был женат, связь их тянулась до 1933 года. После поджога рейхстага Вернер был схвачен, и Мария-Луиза спешно, буквально через пять дней, вышла замуж за Могенса фон Харбоу, сына сослуживца отца по Генеральному штабу еще со времен первой мировой. Брак не сложился. Молодой муж не хотел слышать о коммунистах, а Мария-Луиза, хоть и вышла из партии, была предана их делу. Ее то и дело вызывали на допросы в гестапо, в доме молодоженов состоялся обыск, после чего бракоразводный процесс стал неизбежен. Вернера Шолема поначалу выпустили, однако затем он был брошен в Моабит. Его расстреляли в Бухенвальде летом 1940 года. Мария-Луиза к этому времени во втором браке с аристократом Фридеманом фон Мюнхаузеном родила троих детей. К ее истории мы еще вернемся.
Метаморфозы Хельги еще более удивительны. Генеральская дочь оставила школу, в 15 лет уже была членом молодежной прокоммунистической организации. Хельга влюбилась в Лео Рота, сына еврейского мелкого коммерсанта из Ржешова, которого как товарища по партии привела в дом старшая сестра Бутци. Мятежный по натуре, Рот был поначалу троцкистом, затем его привлекли к работе в нелегальном «аппарате» КПГ. Будучи прирожденным информатором, он работал в Отделе информации Коминтерна и как осведомитель проходил под именами «Виктор» и «Гесс». Рот сообщил о своем знакомстве с дочерьми фон Хаммерштайна в центр и запросил согласия на их вербовку. Лишь средняя сестра, Эзи, отказалась сотрудничать, но это не стало помехой. Мария-Луиза и Хельга собирали нужную информацию, подслушивали разговоры отца с коллегами и его тестем, старым генералом Вальтером фон Люттвицем, собирали обрывки бумаг из корзины для мусора в кабинете отца. Хельга, пользуясь отъездом родителей, приводила в дом Лео и показывала ему материалы из ящика отцовского письменного стола, некоторые из них она фотографировала «лейкой». Был изготовлен дубликат ключа от сейфа, но при попытке открыть его Хельга ключ сломала, и — о, ужас! — головка ключа осталась в замке. Лео привел доверенного мастера, который смог ее извлечь. Хельга очень сильно рисковала, но ради Лео готова была на все.
Ей едва исполнилось 17 лет, когда она покинула отчий дом и поселилась с Ротом в польско-еврейском квартале. С 1931 года она действовала под конспиративным именем Грете Пельгерт. Как референт военно-политической московской школы, Рот изучал шифровальное и связное дело, владел оружием. Он был на связи с Вильгельмом Пиком и Вальтером Ульбрихтом. Вместе с Хельгой, выполняя задания, они часто бывали в Париже, Амстердаме, Праге. На партконференции в Брюсселе в октябре 1935 года было принято решение: Лео Рота, его начальника Ганса Киппенбергера и ряд других товарищей от их обязанностей освободить. В этом году состоялся последний конгресс Коминтерна, Сталин начал сворачивать его деятельность. Рота и его товарищей отозвали в Москву. Накануне отъезда он с Хельгой провел 12 дней в Тироле. Других беззаботных дней в их жизни не было. Договорились встретиться в Москве в январе 1936-го. Но судьба была не на их стороне. Просьбу Хельги об эмиграции в СССР отклонил Вальтер Ульбрихт. Оболганный Лео Рот был арестован и расстрелян на Лубянке в 1937-м как английский шпион, а за ним и Киппенбергер. Хельга, прожившая большую часть жизни под фамилией садовода Вальтера Россова, за которого вышла замуж перед войной, умерла в 2005 году в лечебнице для нервнобольных. Перед смертью на вопрос племянника о Лео Роте она ответила: «Он был самым главным человеком в моей жизни».
Средняя дочь генерала Хаммерштайна Мария-Тереза (Эзи). 1933–1934 годы
Третья сестра тоже интересовалась политикой, читала работы Энгельса, Фейербаха и даже «Капитал», симпатизировала евреям, но коммунисткой не была. Еще в гимназии Мария-Тереза подружилась с Верой Левин, девочкой из интеллигентной еврейской семьи (отец Веры был известным врачом). Ей нравилось бывать в их квартире, стены которой украшали картины Кирхнера и Клее. В их доме было множество книг, их читали и обсуждали. Доктор Левин играл на рояле, а Вера на скрипке. Эзи открылся другой мир, отличный от домашнего. Она стала вместе с Верой посещать филармонию, слушать Бруно Вальтера, Фуртвенглера, Клемперера, интересоваться постановками Макса Рейнхардта. Эзи учила русский язык и читала Толстого, бывала на представлениях в еврейском театре. Она познакомилась с евреем-коммунистом Натаном. Нати влюбился в нее не на шутку, она же влюбилась в сына раввина, студента медицинского факультета Вернера Нобле. Мария-Тереза забеременела, но рожать не стала: не то время, не то место. Вскоре ее возлюбленный эмигрировал в США. Придет время, они свидятся.
В октябре 1933-го на дружеской вечеринке у знакомого редактора и знатока России, куда она примчалась на своем тяжелом мотоцикле, Мария-Тереза познакомилась со студентом-юристом Йохимом Пааше, отец которого был морским офицером в годы первой мировой войны. Юноша был под впечатлением от этой нордической амазонки, но ее своеобычность его несколько напугала. Вскоре после того Мария-Тереза получила предложение от шефа Абвера, старого отцовского друга, занять место секретаря при военном атташе немецкого посольства в Париже. Однако на второй день после приезда последовал звонок из Берлина и приглашение немедленно вернуться: все желающие работать за границей должны были пройти проверку в гестапо. Ею овладел страх.
На вокзале ее встретили мать и… Йохим Пааше! По дороге домой в такси он сделал ей предложение. К этому времени его как не соответствующего арийским нормам (его дед по отцовской линии был евреем) отчислили с юридического факультета. Они искали опоры друг в друге.
Мария-Тереза через Веру Левин знала многих молодых сионистов. Сама Вера эмигрировала в Палестину, и молодожены решили последовать ее примеру. Мария-Тереза охотно трудилась в кибуце, но Йохиму сельскохозяйственный труд был не по душе, и они вернулись. Беременную Марию-Терезу допрашивало гестапо. В 1935 году они эмигрировали в Японию. Военным атташе в Токио служил друг отца Ойген Отт (невольный информатор Рихарда Зорге). Он помог молодым чем мог, но возможности его были невелики. К тому же немецкая колония в Токио отнеслась к эмигрантам враждебно, а семья росла: появились на свет три дочери и сын. Йохим выучил японский и увлекся буддизмом, но от жестокой бедности это не избавляло. В 1948 году они покинули Японию и отправились в Сан-Франциско.
Американцы отнеслись к ним так же враждебно, как японцы. Они оказались под надзором ФБР. Здесь Мария-Тереза работала поварихой и уборщицей, а Йохим вкалывал как чернорабочий: ни американского гражданства, ни законченного образования у него не было. Только в 1957 году получил он место в китайском отделе Библиотеки конгресса.
В 1954 году мать Терезы, Мария фон Хаммерштайн, получившая в ФРГ приличную пенсию, посетила Америку. За полгода она смогла повидать дочь Хельгу, которая давно жила в Нью-Джерси, внука Готфрида Пааше — в Вермонте и супругов Пааше — в Калифорнии. Последние годы Мария-Тереза (она дожила до девяноста) провела в еврейском доме для престарелых.
Ее сын, Готфрид, однажды спросил у тетушки Хельги, почему его мать и всех ее сестер, немецких аристократок, так тянуло к евреям, что привлекало в них, и та не раздумывала с ответом: «Их ум, остроумие, начитанность, образованность». А потом добавила не без горечи: «А в нашем доме книг ведь вовсе не было!»
...Почему же у дочери генерала, срочно вызванной в 1934 году из Парижа в Берлин для «собеседования» в гестапо, сердце замирало от страха? Ровно за год до этого, когда в их доме собрался генералитет для встречи с Гитлером, старшие дочери Хаммерштайна подслушали речь фюрера. Мария-Тереза, владевшая стенографией, успела ее записать. На следующий день три экземпляра запротоколированной речи фюрера оказались в руках Лео Рота. Поскольку ни один свидетель не мог подтвердить верность слов Рота, считалось, что эта история — одна из легенд, связанных с кланом Хаммерштайнов. Но вот в 2000 году гамбургский историк Р. Мюллер, работая в Центральном архиве КПСС в Москве, обнаружил среди дел секретариата Коминтерна экземпляр этого документа. Он его тут же опубликовал. Действительно, 6 февраля 1934 года материал с пометкой «строго секретно» был передан по каналам Коминтерна и принят в Москве в шифровальном отделе, находившемся в доме напротив Манежа. Уже через три дня после этой встречи в доме Хаммерштайна Сталин мог прочитать речь Гитлера, адресованную узкому кругу. В этой речи содержалась программа фашизма.
Мария-Луиза после войны жила с детьми в уцелевшем доме в Далеме. Поскольку к западному государству с его «коричневыми пятнами» у нее доверия не было, она продала дом и перебралась с детьми в ГДР. Вернувшийся после пяти лет русского плена муж отказался жить в восточном «демократическом» Берлине и уехал на Запад. Луиза стала членом СЕПГ, от приставки «фон» перед фамилией она отказалась, продолжила юридическое образование, получила диплом и работала адвокатом, специалистом по уголовному праву. До конца 1950-х она защищала людей, схваченных при попытке бежать на Запад, добиваясь смягчения приговоров.
Луиза не утратила интереса к еврейству, поддерживала отношения с маленькой еврейской общиной в Восточном Берлине. Ее можно было часто видеть на еврейском кладбище в Вайсензее. Прежде всего, она заботилась о евреях-коммунистах своего поколения, которые после войны стали возвращаться из Советского Союза. Она свела тесную дружбу с Эрнстом Шолемом, племянником погибшего Вернера. Работы Гершома Шолема восхищали ее. Идеи сионизма, которые партия осуждала, ей не были чужды.
Хотя она считалась жертвой нацизма, органы ГДР не выпускали ее из поля зрения. Из ее досье можно узнать многие детали ее послевоенной жизни. Зафиксировано, что ее сын и старшая дочь бежали из ГДР после возведения стены, что муж и мать периодически навещали ее, и главное, что в 1950–1960-х годах фрау Мюнхаузен (урожденная фон Хаммерштайн) работала на КГБ, видимо полагая, что если служить, то уж лучше главному хозяину, нежели «штази».
Она умерла в конце 1999-го, утратив память, при ней безотлучно находилась ее младшая дочь Сесиль.
Тургеневское стихотворение в прозе «Порог» о девушке из высшего общества, решившейся покинуть отчий дом и вступить на путь лишений, можно было бы поставить эпиграфом к жизни этих трех сестер. Своевольные, плывшие с юных лет против течения, они оказались достойными дочерьми своего отца.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.