[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2012 ХЕШВАН 5773 – 11(247)
Бабель и немного Одессы
Михаил Эдельштейн
В июле 2011 года в Одессе прошел Международный литературный фестиваль, «посвященный зарождению, становлению, взлету юго-западной школы и ее ярчайшему представителю Исааку Бабелю»: круглые столы, поэтические вечера, спектакли, вернисажи и пр. Инициаторами его выступили директор Одесского литературного музея Татьяна Липтуга и главный редактор журнала «Октябрь» Ирина Барметова.
Почти год спустя, в мае 2012-го, в «Октябре» (и одновременно в симпатичном одесском альманахе «Дерибасовская–Ришельевская») появился блок материалов, посвященных фестивалю, — так сказать, отчеты участников о командировке в свободной форме. Давид Маркиш, Асар Эппель (одна из последних публикаций известного прозаика и переводчика), Валерий Попов и другие пишут сочинения на заданную тему: «Моя Одесса», «Мой Бабель».
Приятно, что какие-то вещи, казалось бы не самые очевидные, здесь не просто проговариваются, а переходят из эссея в эссей, становясь рефреном, он же контрапункт. Вот, например, внук Бабеля Андрей Малаев радуется, что «одесситы, интеллигентные и не слишком, любят своего Бабеля, любят несмотря на то, что он — вместо того чтобы бытописать Одессу — создал одесский миф, изобрел одесский язык». А вот историк литературы Николай Богомолов констатирует: «Уже довольно давно я разбираю со студентами-первокурсниками (на факультете журналистики, а не на филологическом) один из бабелевских рассказов, и, когда мне где-нибудь в начале говорят: “Рассказ написан на настоящем одесском языке”, я вынужден обрывать говорящего и спрашивать: “А вы откуда знаете настоящий одесский язык?” И дальше мы начинаем говорить о том, как Бабель слегка подкрашивает вполне нормативный русский идишизмами, украинизмами, одессизмами, создавая образ языка, а не переходя на него».
А иные пассажи, напротив, сталкиваются друг с другом, напоминая, что некоторые эпизоды бабелевской биографии до сих пор остаются до конца не проясненными. Тот же Андрей Малаев иронически отзывается о людях, которые «свято верят — или же хотят верить — в то, что Бабель был чекистом, спускался в подвалы Лубянки, присутствовал при расстрелах, сам расстреливал невинных людей». И буквально через пару страниц ему «отвечает» прозаик и литературовед Олег Кудрин: «Весьма интересно соотнесение “крутых” героев “Одесских рассказов” с их “крутым” автором — чекистом и кавалеристом, на всю жизнь сохранившим дружбу со старыми друзьями из этих кругов…»
Статья Кудрина — вообще не самое приятное чтение, на мой вкус. Бабеля, понятное дело, многие не любят и как писателя, и как человека. Яркий образчик бабелефоба (и катаевофила) — юзер wyradhe, в миру специалист по древнееврейскому этногенезу и прочей ассириологии Александр Немировский, некоторое время назад поместивший в своем «ЖЖ» постинг, где суммировал распространенные претензии к прозаику (служба в ЧК и патологический интерес к жестокости в этом перечне, разумеется, занимают почетное место). Кудрин пишет о том же самом, но, увлекшись красивостями, несколько теряет чувство меры: «Посланный Горьким “в люди” Бабель страшно ошибся в выборе друзей. И идей. И идеологии. Поэтому, в отличие от многих других, он не был случайной жертвой. Снедаемый писательским любопытством, он слишком близко подошел к пропасти, слишком часто и подолгу смотрел в ее глаза. И однажды бездна забрала его к себе». О том, чем заканчиваются попытки деления жертв тоталитаризма на случайных и неслучайных, см. в романе Дмитрия Быкова «Оправдание», где один из героев — все тот же Бабель.
Но Бабель — это еще не вся литературная Одесса. Об этом напоминают статьи Александры Ильф, предлагающей длинный и очень любопытный свод одесских реалий в знаменитой дилогии Ильфа и Петрова, и «одессоведа» Евгения Голубовского, рассказывающего о поэте Петре Кроле: не опубликовавший при жизни ни строчки в советской печати, он сгинул в одесском гетто, куда попал после нескольких лет в сталинских лагерях. Впрочем, без Бабеля зачастую не обходится даже в тех материалах, где его присутствия вроде бы не ожидаешь. Скажем, журналист Феликс Кохрихт называет рассказ о своей семье «Бабели и Кохрихты» и строит его как цепочку предположений о том, где родственники автора могли бы познакомиться с предками Бабеля, а то и с самим писателем…
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.