[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2013 ИЯР 5773 – 5(253)
Фотография Григория Померанца с письмом на обороте, отправленная Марку Харитонову по случаю его дня рождения. 2011 год
«ЧЕЛОВЕК ОБЯЗАН БЫТЬ СЧАСТЛИВЫМ»
Из писем Григория Померанца Марку Харитонову
13 марта 2013 года Григорию Соломоновичу Померанцу исполнилось бы 95 лет. Он ушел из жизни 16 февраля, не дожив до своего юбилея почти двух месяцев. (В настоящем номере журнала см. также материал П. Нерлера о Г. Померанце на с. 51.) Пять лет назад я поздравлял его с 90-летием на страницах «Лехаима» (2008. № 4). «Кем назвать его? — размышлял я в своей статье. — Литературоведом, эссеистом, публицистом, философом, культурологом? Быть может, точней всего просто мыслителем… Кто, в самом деле, достоин этого определения больше, чем он?»
Мы познакомились с Григорием Соломоновичем в мае 1972 года, как-то сразу близко сошлись, стали называть друг друга по имени, довольно часто встречались, перезванивались, давали друг другу читать свои тексты. Он в те годы работал библиографом в Фундаментальной библиотеке Института общественных наук. Мне случалось туда к нему заходить. Померанц реферировал поступавшие в библиотеку книги и статьи на разных языках, писал на них аннотации, давал мне копии. Эта малопрестижная работа открывала ему, однако, возможность знакомиться с мировой мыслью, наращивая незаурядную эрудицию.
Как-то у него дома я увидел на столе письмо, пришедшее из Италии; адресовано оно было «профессору Померанцу». Никто за рубежом представить не мог, что обращаются они к рядовому библиографу без всякой ученой степени, не защитившему даже диссертации. В свое время Померанц написал их даже две: одну, еще не законченную, изъяли при аресте и сожгли, другую защитить не дали. Так он до конца жизни без степени и обошелся.
«Я <…> в социальной структуре никто», — написал как-то Григорий Соломонович. Себя он любил называть «человеком воздуха». «Почва для меня внутри, — говорил он в книге «Записки гадкого утенка», — она не может быть ничем внешним. Я не боюсь потеряться, переступив через рамки вероисповеданий, национальных пристрастий. Я остаюсь самим собой, о чем бы ни писал». И в подтверждение своей позиции приводил слова хасидского цадика р. Зуси: «Б-г не хочет, чтобы я был Моисеем. Он хочет, чтобы я был Зусей».
Померанц не принадлежал ни к одной конфессии, не придерживался никаких ритуалов, но я не знаю человека более религиозного, чем он. Религиозно было все его мироощущение. В одной из недавних его статей я прочел: «Глубинное ядро одной религии ближе к глубинному ядру другой религии, чем к собственной поверхности». А мне он еще много лет назад как-то сказал: «Окна у людей могут быть разной формы, квадратные, прямоугольные, круглые. Но свет, который в них льется, для всех один». Об этом его понимании религии, среди прочего, идет речь в письмах, отобранных мною для публикации.
Померанц писал много и охотно, порой на каких-то подвернувшихся листках, всегда от руки. Он не пользовался ни пишущей машинкой, ни тем более компьютером. Его письма зачастую оказывались небольшими рефератами на темы философии, богословия, литературы, культуры, истории, текущей политики. «Редкостная дружеская привилегия — получить по почте не просто письмо — приватную лекцию такого уровня», — поблагодарил я его однажды. Копии некоторых моих писем к нему сохранились с тех пор, как я стал пользоваться компьютером. Здесь я счел возможным воспроизвести лишь одно, от 06.01.2004 года: без него останется непонятно, на какие мои слова отвечает Григорий Соломонович.
Диалог с Померанцем стимулировал мысль. Поздравляя Григория Соломоновича с очередным днем рождения, я написал ему, каким благотворным было для меня многолетнее — уже больше половины моей жизни — дружеское общение с ним. Даже если мы не встречаемся, писал я, он постоянно присутствует в моей жизни. Померанц мне ответил 22.03.2007 года: «Я чувствую себя обязанным прожить еще несколько лет, чтобы ободрить тех, кто значительно моложе: сколько еще лет впереди!» Самим своим существованием он ободрял множество людей, знакомых и незнакомых, помогал им держаться, ориентироваться в этой трудной жизни. Такой поддержкой для кого-то могут оказаться и письма, которые публикуются здесь.
В мае прошлого года я прочел в одной из статей Померанца размышления о гедонизме Запада как об одной из примет его кризиса. Что-то для меня самого в этой теме оставалось неясным. Захотелось позвонить Григорию Соломоновичу, уточнить: как он определит различие между гедонизмом и счастьем?
«Счастье, — сказал он, — это внутреннее чувство. Гедонизм связан с внешними ощущениями, а счастье внутри». И стал рассказывать, какое для него счастье подойти к окну и увидеть рощу, освещенную солнцем. Третий год жизни в новой квартире не оставляло его это чувство счастья. Тут я не мог не улыбнуться: а разве в прошлом доме, в панельной пятиэтажке на улице Новаторов, где у них рощи под окном не было, он не чувствовал себя таким же счастливым? Он охотно согласился. Что говорить, он сам знал это лучше меня.
«Я был счастлив по дороге на фронт, — можно прочесть в тех же “Записках гадкого утенка”, — с плечами и боками, отбитыми снаряжением, и с одним сухарем в желудке, потому что светило февральское солнце и сосны пахли смолой. Счастлив шагать поверх страха в бою. Счастлив в лагере, когда раскрывались белые ночи. И сейчас, в старости, я счастливей, чем в юности. Хотя хватает болезней и бед. Я счастлив с пером в руках, счастлив, глядя на дерево, и счастлив в любви».
О счастье пишет Померанц в новогоднем поздравлении 1982 года, которым открывается эта подборка.
Марк Харитонов
01.01.82 <на открытке>
Дорогой Марк![1] Спасибо за поздравление. Я совершенно понимаю Ваше чувство. Я разделяю его, когда у меня самого ладится работа. Я убежден, что человек обязан быть счастливым (я об этом писал: потому что счастливый человек излучает вокруг себя какой-то добрый свет, а раздраженный, выбитый из себя, опустошенный — волочит облако мрака, в котором копошатся черти). Я ото всей души желаю Вам больше, чаще и глубже входить в то счастливое настроение, в котором Вы написали Вашу открытку. Вдобавок передаю слова нашей приятельницы, кот<орая> Вас читает: жемчужный, бархатный язык и пр. и пр.
Всего Вам хорошего!
10.10.85 <на открытке>
Дорогой Марк! Я еще в поезде продолжал обдумывать наш разговор. Сохранил бы я способность выходить к свету после бесконечно глубокого мрака? Не знаю. Но кто знает себя до конца? Не сужу людей, которых мрак затмил, которые отравлены ненавистью и местью: знаю силу этого искушения. Но знаю и примеры людей, вынесших все до конца (Макс<имилиан> Кольбе[2] в Освенциме). Думаю, что это высшее: видеть сквозь ад — рай. Но конечно не закрывая глаза на ад, а сквозь него, и если иметь в виду в виду Ваших «Иванов»[3], то изображение Ивана-царя, каким тот был — достоинство (а не недостаток). Можно ли было бы прибавить света? Всегда можно пожелать, но ведь автор не может извлечь из себя больше, чем находит, и Вы извлекли из себя, кажется, все, что могли в душе собрать. Вот если бы Ваши критики научили бы Вас святости… Так ее у них самих нет…
Гр.
20.10.03
<На бланке «Jerusalem Summit.
Building Peace on Truth»>
Дорогой Марк! Я только что вернулся с этого саммита[4] (10–17 был весь наш израильский заезд, а саммит — с 12 по 16). Вот где был бы простор для Вашей иронии! Неоконсерваторы очень просто достигли единства — они просто не пустили на саммит тех, кто инако мыслит. Только на неофициальной встрече с моими и Зиниными читателями я мог свободно высказаться — и оказалось, что есть в Израиле меньшинство, слушавшее меня с сочувствием (но оно не правящее). А на официальном круглом столе я ограничился одной репликой против течения и сломал единство — после этого еще несколько наших пошло за мной…
Но ведь целое — это совсем не механическое единство и не логическое единство системы, которая самою логикой (Гегеля) присуждена быть частной, противоречащей другим. Когда я говорю или пишу о целом, то имею в виду примерно то, что Людвиг Витгенштейн выразил словами: «Мистики правы, но их правота не может быть высказана, она противоречит грамматике»[5]. О чем Яджнявалкья говорил, в ответ на все попытки определить целое: «Не это! Не это!» (Брихадараньяка-упанишада). А Томас Мертон[6] в своей великой книге «New Seeds of Contemplation» писал, что научить созерцанию так же невозможно, как научить человека быть ангелом. И в другом месте: «Это подобно тому, как человек прикоснулся к Богу или Бог прикоснулся к человеку». Антонио Блум[7] называл нечто подобное встречей. Хотя термин этот условный, и не всякое переживание реальности целостно — вечность есть полноценная встреча, граничащая с преображением и просветлением. У вас здесь не было опыта, и отсюда единственное слабое место прекрасных «Двух Иванов»: попытка передать мистический опыт, не имея мистического опыта. Рядом с прекрасными сценами достигнутой эмоциональной целостности в любви. Мое отличие здесь в попытке увидеть в каждой эмоциональной целостности подобие единства с Б-гом (вечностью и т. п.; вершина священного может называться разными словами). Это различие кажется остается без изменений.
Что касается общей концепции истории как движения от простой цельности к сложной и запутанной современной жизни, — это я принимаю, это и моя концепция. Чукча не знает, как вылечить зуб, но целостностью бытия он интуитивно обладает, сохраняет детскую «гениальность». А нам ее очень трудно восстановить, прорываясь сквозь запутанность и заброшенность, от которой нельзя отделаться иронией.
Обнимаю Вас, Г.
4.11.03
Дорогой Марк!
Реплика о целом относится лично к Вам. В Израиле не об этом шла речь. Саммит был организован правящей коалицией Ликуд совместно с американскими неоконсерваторами, поддерживающими Буша. Никого из нашей делегации не было в списке организаторов. Ну и я, послушав начало саммита (до первого перерыва) посетил его конец и немного поговорил за столом во время фуршета. Из материалов, врученных мне как участнику саммита, бросается в глаза тупик, созданный опережающим ростом числа арабских граждан Израиля (автономия не в счет). Сегодня их 1 200 000, а через двадцать лет, при нынешнем избирательном законе, составят большинство в кнессете. У каждого министра свой план выхода, т. е. плана нет. И выхода при нынешней идеологии нет. Идея преподавать в еврейских школах арабские ценности, чтобы способствовать ассимиляции, относится к числу абсурдных. Предельный случай роста этнической группы, абсолютно не способной к ассимиляции в данной (узко еврейской) культуре. Теоретический выход — в выдвижении идей, способных привлечь какое-то, пусть небольшое на первых порах, арабское меньшинство. Но эти идеи вызывают аллергию у большинства израильтян, настроенных отвечать на террор террором. Впрочем, несколько летчиков отказались участвовать в таких ответах. К чести Израиля, к этому отнеслись терпимо.
Я общался с нашими читателями (моими и Зиниными). Их там достаточно. Удалось провести (вне программ конференции) встречи с ними. Сочувствие нам было полное. Но человек 60 собравшихся представляли меньшинство, готовое, при всех известных фактах, продолжать политику диалога. Реальных шансов на победу такой политики в ближайшие десятилетия нет.
Положение Израиля трагическое. Иерусалим нельзя поделить на части. Золотой купол мечети Омара высится прямо над Стеной плача. Права на Палестину у обеих сторон спорные. За Израилем право добросовестного владения землею, доставшейся по игре случая. Пустыни превратились в сады. Но все это может рухнуть и притом без всякой пользы для беженцев, оказавшихся вечными беженцами. При разумных действиях мировых сил (то есть Америки) можно заставить арабские страны, где работают палестинцы, дать им права гражданства. Тогда семьи сами потянутся из лагерей, и лагеря беженцев, питомники живых болей, постепенно упразднятся. Но как быть с остальными факторами? Остается неразделенный Иерусалим и общая обстановка «ветра с Востока», задувающего «ветер с Запада». Арабам обидно, что не удалось взять военный реванш. Эта обида доводит до самопожертвования камикадзе. Развязать иерусалимский узел могло бы только постепенное изменение ислама (что в прошлом бывало: средневековый ислам терпимее средневекового же христианства). Но в обозримом будущем это не светит. Израильская молодежь, одетая в зеленую форму, смотрит в будущее уверенно (возможно по легкомыслию юности), но мамы и бабушки с трудом усваивают ремесло героинь. Впрочем, все спокойны и внешне не выдают своего трепета, он прорывается только изредка. Вот такие дела. В кибуце на Голанских высотах фабрикуют майки с надписью: «Америка, не робей! За тобой Израиль». У Зины чувство, что они устоят. А я разрываюсь между очарованием Иерусалима (потрясающе красивое сочетание природы и цивилизации) — и тревоги. Впрочем, тревога лезет отовсюду.
P. S. 16/10 был еще круглый стол для русскоязычных, на нем я довольно удачно выступил в пользу сохранения вселенских перспектив и т. п., после меня набрались храбрости и другие россияне. Но все это вне конф<еренции>] и вне гласности. Впрочем, мою статью опубликуют в одном малотиражном журнале. Узнаете порядки? Но до нас им еще далеко.
P. P. S. Перечитав, я подумал, что о круглом столе 16.10. стоит подробнее рассказать. В президиуме милый <нрзб> молодой человек, познакомившийся со мной 14.10 и сказавшийся министром (из какой-то «русской» партии) предупредил нас «не давать советов Шарону», а поговорить о том, как помочь Израилю. За этим явно стоял Шарон, сказавший ему, вероятно, что-то вроде этого: «Только пусть не дают мне советов». Прямо столкнуться не хотелось: все-таки нас бесплатно повозили по всей Святой Земле. Но я ждал: вдруг вылезет дурак, с которого можно будет начать? И дурак вышел, с риторической речью, состоявшей из ругательств по поводу мусульман, предупреждений нам, что и нам достанется, и припева <нрзб>: «читайте Коран». Когда он кончил, я поднял руку, дама, уже собравшаяся говорить, уступила мне слово, и я начал с противоречий между мекканскими и мединскими сурами Корана, а потом уже о необходимости, отбиваясь от террористов, не переставать думать о какой-то идее, выходящей за рамки узко национального Израиля, потому что на сионизме классической формы никакой ассимиляции не выйдет. То есть нужна «перехватывающая идея», сверхнациональная, способная объединить аврамических сестер — хотя бы в ожидаемом будущем. Мне похлопали, лед был сломан, и полетели перья от официальных проектов (в частности, опереться на арабов-христиан. Среди наших оказался знаток истории, рассказавший, что именно арабы-христиане были зачинателями местного национализма).
В конце ноября я буду рассказывать о своих израильских впечатлениях, используя три мои статьи, опубликованные в «Искусстве кино» № 7, 8, 9 — в целом о горячих точках. Если попадется, посмотрите. Но последние, самые свежие впечатления я буду излагать 28.11. А потом уже наверное опубликую в «Вестнике Европы»: там в одном из ближайших номеров пойдет моя статья «Новое нестяжательство» — попытка связать Нила Сорского с Антонием Сурожским[8].
Обнимаю Г.
20.11.03
Дорогой Марк!
Я как раз недавно, в Иерусалиме, объяснял (есть видео-кассета), что «ветхий» и «новый» завет не разделились в широкой практике. Ветхий — это завет с народом, новый — с личностью, ищущей более глубокого бытия. По новому завету ни один народ не жил и не может жить. В каждом есть «новозаветное» меньшинство: суфии в исламе, каббалисты в иудаизме и т. д. Христианство — это не обособленное Евангелие, а В. З. + Н. З. Большинство христиан (по крайней мере, в России, которую я прошел ногами на войне и просидел в лагере) даже до Ветхого Завета не доросли. Но Вы совершенно правы — могу только поставить подпись под абзацем Вашего пассажа, начиная со слов: «Меньшинство… не может быть влиятельным политически». Конкретно я об этом написал в статье «новое нестяжательство», она должна появиться (в ближайшем году) в «Вестнике Европы».
Единый Б-г, заключивший Завет с одним народом — логическое противоречие, но исторически это имело смысл: Завет с пионерами монотеизма, пока все вокруг политеисты. Дальше это сохранялось как норма чистого монотеизма, не приспособленного к психологии греков и прочих средиземноморцев, не способных молиться без иконы (заметим, что протестантизм нигде на берегу Средиземного моря не победил), и как способ сохраниться в диаспоре, с молитвенником без земли под ногами. Иудаизм это так же не только В. З., как историческое христианство не только Н. З. Это В. З + Талмуд и т. п., с разработанным способом сохранить national identity в диаспоре. «Идею» единого Бога христиане (конкретно Павел, создатель христианства, Христос христианином не был) взяли у не совсем еще замкнувшегося иудаизма. Но и замкнувшийся, он рождал (я уже об этом написал) движения личностного (т. е. христианского) типа. Если взять грубое деление на формулу «око за око» и «простить до 77 раз», то христиане били жидов за рыночную ловкость и финансовую ловкость (которой крестьянам не хватало) по В. З.-ой формуле, а цадики прощали погромщиков (и гитлеровские лагеря смерти) по формуле Христа. Беда в том, что мы на вероисповедание смотрим извне, по вывеске, не углубляясь в его структуру. При этом верующие свою систему чувствуют сердцем изнутри, а чужие судят по платью, и поэтому чужие всегда выходят хуже. Первый шаг диалога, который я отстаиваю, это познакомиться с соседом, доброжелательно познакомиться, почувствовать его душу, познакомиться с его святыми (или как это в разных культурах называется). И после этого уже вести разговор. Мы[9] кое-что сделали в нашей книге «Великие религии мира», ее читают, сейчас готовится 3-е издание, задержка с тем, что С. Я. Левит, с которым мы вынуждены считаться, хочет всучить вместе с этим ходким товаром (на него претендуют три издательства) еще что-то залежавшееся в ИНИОН, но она непременно выйдет. И должна выйти книга наших лекций и эссе, а главное — расходятся с неожиданной для нас скоростью Зинины стихи, которые вполне можно приравнять к суфийской поэзии, и растет меньшинство, заразившееся этими стихами. Конечно, тиражи не как у Марининой, но в общей сложности это 10 000 экз. Это наш огонек во тьме. В общем вечно остается тьма и свет во тьме.
Г.
25.12.03
Дорогой Марк!
Я нашел Ваше <письмо> от 11.11.03. Отвечаю второй раз на Ваши вопросы в завершение письма. Ветхий завет — открытая система (если вообще здесь можно говорить о системе). Сперва Б-г говорит, а люди должны покоряться. Потом Иов говорит, а Б-г перекрывает <нрзб> его вопросы экстатическим чувством равенства со своим Собеседником, и в этом чувстве вопросы тонут, так и не получая ответа). Потом Бог (в этом же тексте) бранит друзей Иова, вполне благочестиво, и хвалит Иова. (За что? За то, что перешел с ним на ты? За то, что дерзнул стать собеседником своего собеседника? Отсюда еще один шаг — и «я и Отец одно»).
Если бы Ветхий завет был тем, чем впоследствии стал иудаизм, откуда бы взялся Иисус? Между тем, Иисус цитирует псалом № 81: «Вы боги, и сыны Всевышнего все вы» (в Ев<ангелии> от Иоанна, гл. 10, 34-36, — со своим толкованием).
Отброшенный в диаспору без нац<ионального> лага, народ замкнулся в букву писания, заменившие ему госуд<арственные> границы. Их каббалу изучали ит<альянские> гуманисты ХV–ХVI в. И Раджнеш посвятил целую книгу хасидизму[10]. То есть и <в> поэзии были прорывы к мистическому расширению сознания личности.
Поздравляю Вас и Вашу семью со всеми праздниками и надеюсь, что это письмо не пропадет.
Гр.
Здесь я позволю себе воспроизвести свое письмо Г. С. Померанцу от 06.01.2004 года: без него останется непонятным, на какие слова отвечает Григорий Соломонович в следующем письме от 25.01.2004:
Дорогой Гриша!
Доводы в пользу терпимости, диалога, национального и религиозного согласия представляются не просто убедительными и неопровержимыми — они как бы сами собой разумеются для людей определенного склада и определенного уровня. Должен признаться, что еще лет двадцать назад я не предполагал такого обострения, такого ожесточенного противостояния в этой области. Надо, видимо, считаться с тем, что неприятие чужого имеет не только психологические — биологические корни, как и агрессия. На эту тему есть исследование замечательного австрийского этолога Конрада Лоренца[11], я нередко его вспоминаю. Чтобы обеспечить себе выживание, продолжение рода, разным животным сообществам надо обозначать свою территорию, достаточную для пропитания, защищать ее от вторжения чужаков, стая инстинктивно отгоняет, изгоняет пришельцев и т. д. Человеческие взаимоотношения строились во многом на тех же основах, во всяком случае, на какой-то стадии — а в чем-то, может, и до сих пор. Казалось бы, развитие цивилизации нивелирует нации, чуть ли не ежегодно исчезают целые народности со своими языками, обычаями — но возникают какие-то субкультуры, секты, противопоставляющие себя другим. Столкновения футбольных фанатов бывают жестокими до смертоубийства — некоторые считают, что это дает сравнительно безобидный выход накопленному заряду агрессии, предотвращая ее худшие проявления. Окончательно от этого человечеству не избавиться, как и от преступности — а, может, и не нужно, вот в чем еще надо разобраться. В одном фантастическом романе космонавт возвращается на землю, где за время его отсутствия изменилась цивилизация. Людей обязали принимать химический препарат, который делал их совершенно не агрессивными. Таким образом обеспечено было полнейшее общественное спокойствие, бесконфликтность. Но одновременно оказались подавлены и другие инстинкты, прежде всего сексуальные. Люди стали неспособны к любви, вообще к полноценным эмоциям, напряженным человеческим отношениям, страстям, соперничеству и т. п. По мысли автора, все связано на каком-то природном уровне, от этого нам не уйти.
Я Вам, помнится, цитировал слова американского философа Джорджа Стайнера (австрийского эмигранта-еврея) об особом, эмигрантском менталитете евреев. «Еврей — так сказать, по определению — гость на этой земле, гость среди людей. Его предназначение заключается в том, чтобы служить человечеству примером этого состояния». Теперь у евреев вновь появился, наконец, дом — Израиль, они за него держатся, здесь они хотят остаться оседлыми, не чувствовать себя чужаками. И Стайнера смущает как бы возвращение прежней, ветхозаветной реальности. «Для того чтобы выжить в фанатичном, враждебном, полном ненависти окружении, сейчас Израилю приходится мучить и унижать своих соседей, ужасно унижать. Ему приходится это делать. Не слишком ли высокой является цена, заплаченная за выживание? Лишил ли Израиль еврейство его нравственно-метафизического благородства»?
Израильтянам, увы, сейчас не до метафизики. Все мы постоянно пробуем спроецировать эту самую метафизику на реальность — и не очень-то удается.
Всего Вам самого доброго!
25.01.04
Дорогой Марк! Ваше письмо выдвигает сразу несколько вопросов. Один из них неразрешим: что больше вредит человеку, приспособление к трудной жизни в диаспоре или по-иному трудной жизни в Палестине. Одно и то же вино — говорит Талмуд — иного делает львом, а иного — свиньей. Есть свинство диаспоры, как Ваш знакомый (которому я впрочем сочувствую) и есть свинство репатрианта, почувствовавшего себя хозяином..
Что касается концепции Лоренца, то тут есть возражения: гены за сто лет не переменились, но люди до 1914 года были другими. Пастернак об этом написал одну фразу (весящую больше, чем собрание сочинений ученого): «1913 год был последний, когда легче было любить, чем ненавидеть»[12]. Никаких статистических данных. Но я Пастернаку верю. Культура может заставить отдать свой хлеб товарищу, не добиваться взаимности силой и т. п. В ХХ веке заговорили о законности агрессии, потому что оболочка культуры растрескалась. От чего именно? Войны расковали зверя, и он почувствовал себя хозяином. Суета цивилизации отучила заглядывать в собственную глубину, где рождается совесть. (Достоевский писал, что совесть — действие Бога в человеческой душе.) Перестали чувствовать Б-га, и зашевелились бесы. А природная агрессивность не в 1914 году родилась и не в ХХI веке. Если Вам во время ссоры хочется сделать человеку больно (допускаю, что иногда хочется). Но поведение Ваше не непосредственно связано с генами, тут очень много посредников. Важнее, например, образ людей, вызывавших у Вас любовь, уважение, преклонение, мысль, сделал ли (сделали ли) это А. или Б. и т. п.; накопленное на работе, в транспорте и т. п. ситуациях раздражение…
Теория Лоренца, мне кажется, стоит в ряду с теориями Маркса и Фрейда. Они разматывают одну нитку, а их много.
Всего Вам доброго!
Ваш Гр.
08.08.05
Дорогой Марк!
Воображение, безусловно, играет свою роль в религиозном искусстве и в религиозных видениях (например, у Даниила Андреева и у пророка Даниила и у автора Апокалипсиса.) Видение рождается взрывом из непостижимых глубин, но облекается в материал, известный из опыта. Например, всадники апокалипсиса (а не танки). Вообще все религиозные тексты — перевод непостижимого импульса, в свете которого человеческий опыт, запечатленный в сознании пророков, внезапно освещается и до известной степени преображается. Но я убежден, что Б-г не обладает штатом синхронных переводчиков, которые позволяют беседовать с каждым на его языке. У Б-га какой-то свой способ общения с людьми, по ту сторону воображения (играющего с известными предметами) и текстов, то есть игры со знаками, передающими некий таинственный смысл. Мы не можем разъяснить «Тяжесть и нежность»[13], а где уж до Б-га…
Обнимаю Вас. Гр.
22.03.07
Дорогой Марк! Спасибо за теплое поздравление. Я чувствую себя обязанным пожить еще несколько лет, чтобы ободрить тех, кто значительно моложе: сколько еще лет впереди! <…>
Публикация и предисловие
Марка Харитонова
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Письма публикуются с сохранением орфографии и пунктуации оригинала.
[2]. Максимилиан Мария Кольбе (в миру Раймунд Кольбе; 1894–1941) —католический польский священник-францисканец, погибший в Освенциме святой мученик, добровольно пошедший на смерть ради незнакомого ему человека. — Здесь и далее, кроме особо оговоренных случаев, прим. ред.
[3]. Имеется в виду мой роман «Два Ивана», одним из персонажей которого был царь Иван Грозный. — Прим. Марка Харитонова.
[4]. Иерусалимский саммит — объединение представителей различных конфессий, стремящихся улучшить отношение к Израилю. Во главе организации стоит доктор философии Дмитрий Радышевский.
[5]. Неточная цитата из «Лекций по этике» Л. Витгенштейна.
[6]. Томас Мертон (1915–1968) — американский поэт, монах-траппист, богослов, преподаватель, публицист.
[7]. Митрополит Антоний (Антоний Сурожский, в миру Андрей Борисович Блум; 1914–2003) — епископ Русской православной церкви, митрополит Сурожский. Философ, проповедник.
[8]. Вестник Европы. 2003. № 10.
[9]. Имеется в виду вместе с З. А. Миркиной. — Прим. Марка Харитонова.
[10]. Шри Раджниш. Истинный мудрец. Искусство умирать.
[11]. Конрад Лоренц. Агрессия.
[12]. В «Повести», написанной в 1929 году, Б. Пастернак говорил о лете 1914 года, что оно было «последним по счету летом, когда еще жизнь по видимости обращалась к отдельным и любить что бы то ни было на свете было легче и свойственнее, чем ненавидеть».
[13]. Имеется в виду стихотворение О. Мандельштама «Сестры тяжесть и нежность…». — Прим. Марка Харитонова.