[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАЙ 2000 ИЯР 5760 — 5 (97)
Мотивы еврейского национального самосознания в поэзии Холокоста в Латвии
Маргер Вестерманис
В историографии Холокоста часто ставится вопрос: что могли обреченные на страшную гибель евреи противопоставить мощной нацистской машине уничтожения?
Физически, материально — ничего или почти ничего.
Вооруженные восстания в гетто и лагерях смерти бесспорно являются героическими событиями нашей национальной истории. Но даже теоретически предполагать, что изолированные еврейские выступления могли замедлить движение маховика машины истребления, означало бы игнорировать исторические реалии той страшной поры.
А что евреи могли противопоставить нацизму в духовном плане? Как парадоксально это бы ни показалось, вопрос этот во всей громадной литературе о Холокосте даже не поставлен. Может быть, по той причине, что казалось очевидным – главное противодействие евреев нацизму могло заключаться лишь в старании выжить. Однако для выживания одного инстинкта самосохранения и физической выносливости было явно недостаточно. Оглядываясь сегодня на пройденный путь сквозь нацистские лагеря уничтожения и пытаясь осмыслить феномен спасения какой-то, хотя и ничтожно малой части обреченных евреев, хочется утверждать, что решающей предпосылкой выживания было сохранение самоуважения и высокое национальное самосознание.
Не секрет, что в диких издевательствах над евреями, практикуемых нацистами, манифестировались не только низменные инстинкты антисемитов и темного сброда. Эти “мероприятия” являлись составной частью тщательно продуманной системы, задача которой было морально сломить жертву еще до ее физического уничтожения. По классификации нацистов, евреи считались “lebensunwertes Leben” – существами, не имеющими права на жизнь. В “идеале” евреи должны были быть доведены до такой степени отчаяния, безнадежности и унижения, что внутренне перестали бы сопротивляться оценке лишенных права на существование. Важнейшим оружием обреченных в их борьбе за выживание была сила духа, вера в достоинство своего народа, национальная гордость.
Историки не могут работать с одними лишь утверждениями очевидцев. Им требуются исторические документы. Существуют ли документы, способные служить историографической базой для исследования о национальном сознании евреев в нацистских лагерях смерти?
На этот вопрос каждый, кто хоть мало-мальски знаком с поэтическим и песенным лагерным творчеством еврейских узников, ответит утвердительно. Главная масса этого материала относится к гетто и концлагерям Польши и Литвы. Долгое время считалось, что по Латвии подобного рода материала нет, потому что основная масса латвийских евреев, оказавшаяся под немцами, около 75 000 человек, была убита в первые шесть месяцев нацистской оккупации. К началу 1942 года в остаточных гетто Риги, Даугавпилса и Лиепаи[1] оказалось всего около 6000 евреев, а годом позже – по данным немецкой статистики, 4904. Из них выжило меньше одной четвертой части... Тем не менее и эта толика писала в лагерных условиях дневники и стихи, сочиняла песни. Несколько тысяч мужчин и женщин, привезенных в Ригу из каунасского гетто, обогатили, в свою очередь, местный лагерный фольклор своими песнями, которые, претерпев некоторые изменения, стали потом общим достоянием. Некоторая часть их была собрана, обработана и в 1947 году в Вене издана молодой еврейской девушкой Иоганной Спектор из Лиепаи. Подготовленный ею сборник называется “Ghetto und KZ-Lieder aus Lettland und Litauen. Aufgezeichet, gesammelt, erklart und mit Bergleitung versehen von Johanna Spector” – “Песни гетто и концлагерей из Латвии и Литвы. Записаны, собраны, объяснены и снабжены музыкальным сопровождением Иоганной Спектор”.
Сборник, выпущенный издательством “AJDC. Austria”, содержит 15 песен, сведения об авторах, лагере, в котором песня сочинена и получила распространение.
Иоганна Спектор находилась до осени 1943 года в лиепайском гетто, откуда была переведена в концлагерь Кайзервалд – Рига. Через год узники Кайзервалда были увезены в концлагерь Штутгоф под Данцигом. “Хождение по мукам” привело ее в концлагерь Столп в Померании, потом в концлагерь Бургграбен, откуда ее в колонне “марша смерти” угнали в направлении города Киль. Освобожденная в мае 1945 года англичанами, Иоганна Спектор впоследствии стала профессором музыкологии, ныне живет в Нью-Йорке.
Другая часть лагерной поэзии была сохранена бывшим узником Максом Кауфманом, включившим стихи своих товарищей по заключению в объемистую книгу “Churbn Lettland. Vernichtung der Juden Lettlands” – “Катастрофа Латвии. Уничтожение евреев Латвии. Мюнхен, 1947”.
Кауфман пережил ужасы Холокоста, будучи уже зрелым человеком. Он вел записи о пережитом, которые потом имел возможность выверить и дополнить, находясь после освобождения в лагере для перемещенных лиц под Мюнхеном, где обитала группа спасшихся из Латвии евреев.
Остальную часть материала, которым мы сегодня располагаем, удалось собрать лишь спустя полвека, когда в Риге был создан Еврейский музей. К началу работы музея, в 90-х годах, в Риге еще оставалось около сотни бывших узников. К сожалению, из-за почтенного возраста лишь немногие из них были в состоянии вспомнить и “напеть” на магнитофонную пленку песни, которые они когда-то тайком пели в кругу товарищей по несчастью. Значительное количество лагерных стихов было обнаружено в дневниках двух авторов – рижанина Абрама Блоха и лиепайчанина Калмана Линкемера. Оба дневника в копиях хранятся ныне в фондах Еврейского музея в Риге.
Фольклорное творчество времени Холокоста в Латвии имеет лишь несколько тем. Одна из них — скорбь о трагической судьбе еврейского народа. Пожалуй, первой на эту тему была песня на немецком языке “Heimatlos” – “Без родины”: “Ich habe nichts auf dieser Welt...” – “Я лишен всего на этом свете...”
Песня, как будто созданная еврейскими узниками концлагеря Бухенвальд в Германии, в конце 30-х годов была привезена в Лиепаю молодым еврейским эмигрантом. Песню пели в лиепайском гетто и в других лагерях, ее сохранила и обработала Иоганна Спектор.
Тема безысходности встречается, однако, не так часто, как можно было бы предполагать. Чаще всего она звучит в стихах Абрама Блоха, написанных в рижском лагере Лента, отделении рижского Кайзервалд:
Федер, федер – вест ду кенен
Блут аф тинт форбайтн?
С’ вэлн
дох фарблутикт верн
Ин майн хефт
ди зайтн!
Перо, перо – сумеешь ли ты
Превратить кровь в чернила?
Ведь окрасятся кровью
Страницы моей тетради!
По-иному о безмерном еврейском горе пишет Яков Рассейн в другом отделении Кайзервалда – Попервале, затерянном в болотах и лесах северной части Курземе: “Ци херст ду, ид?” – “Слышишь ли ты, еврей? (“Слышишь ли ты стоны из бесконечного страшного рва, где лежат твой отец, твоя мать и дети твои?”).
К теме скорби о трагической еврейской доле примыкают строки, выражающие тоску по мирному прошлому, кажущемуся теперь таким безоблачным. Большое распространение получила лирическая песня, пришедшая в Латвию с литовскими евреями: “Их вил нох эйн мол зейн майн хейм” – “Я хочу еще раз увидеть свой дом” (“Дом, в котором мать мне напевала колыбельную, дом, в котором я тайком лелеял мечтания юности... Так хочется домой!”).
Мне пришлось быть свидетелем того, как в рижском гетто, после того как из него были угнаны женщины и дети, которых, как потом выяснилось, зверски убили в Румбуле под Ригой, рождались многочисленные песни незатихающей боли, как реквием, как кадиш по безвинно убитым. Это были песни “Ир зайт авек” – “Вы ушли”, “С’из нит до кейн ховенунг шейн мер” – “Нет больше никакой надежды”, “Азой из дос гевен башерт” – “Так было суждено”. Эти песни плача знает каждый, кому пришлось пережить трагедии рижского гетто.
С глубокой грустью я вспоминаю и перечитываю сегодня произведения моих товарищей, в которых звучат фаталистические ноты и делаются попытки в национальной катастрофе увидеть таинственный замысел Всевышнего. Так, Яша Рабинович из Лиепаи пишет в прекрасном стихотворении “Майн цавоэ” – “Мое завещание”:
Их вил азой лебн,
Их вил нох нит штарбн,
Мен зол мир оф ойгн
Ништ леген кейн шарбн.
Их вил нох дерлебн
Ди гликлихе цайт,
Цу зейн майнэ бридер
Фун лайдн бефрайт.
Ди цайт из ништ вайт,
Дос муз балд гешен
Их обер муз фалн
Ал Кидуш-Гашем...”
Я так хочу жить,
Не хочу умирать,
Не кладите на глаза мне
Глиняные черепки.
Я хочу еще дожить
До счастливой поры,
Увидеть моих братьев,
Свободных от мук.
Это время уже недалеко,
Это должно скоро свершиться,
Но мне суждено пасть жертвой
Для освящения имени Всевышнего.
Поэт предвидел свою судьбу: он был убит 3 мая 1945 года в Нейштате близ Шлезвиг-Гольштейна за два часа до прихода освободителей.
Однако основная масса произведений еврейского лагерного фольклора в Латвии была посвящена призывам к борьбе, выражала веру в свой народ. Набатом прозвучали тайно распеваемые в рижском гетто песни молодежи, родившиеся ранней весной 1942 года. Они явились как бы ответом на потрясение, охватившее гетто, когда мужья и сыновья узнали, что их семьи убиты в Румбуле, там погибло 25 тысяч их родных. Призывная песня “Гетто, гетто, штейн уф фун дайн трагишен холэм” – “Гетто, гетто, вставай от твоего трагического сна” прозвучала в то время, когда в остаточном, так называемом малом гетто Риги были созданы первые группы Сопротивления и начался ввоз украденного в немецком трофейном складе оружия. Мне запомнились слова другой песни – клятвы участников молодежной группы Сопротивления:
Дермон зих дэм монат дэцембер,
Дэм йорцайт фун дайн вайб ун
кинд,
Мен зол дир
нит дарфн дермонен
Дэм цил фун дайн лебн гешвинд...
Помни месяц декабрь,[2]
День памяти твоей жены и
ребенка,
Чтобы не надо было тебе
напоминать
О цели жизни твоей...
Мне и сегодня кажется невероятным, что эти скорбные, торжественные и окрыляющие слова нашел подросток из Московского форштадта Риги Изя Дворкин, который руководил тогда нашей молодежной группой.
В песнях, которые пели открыто, мотивы сопротивления звучали, естественно, более тайно. Так, у песни “Ghetto Marsch”, сочиненной Иоганной Спектор в 1942 году, начало совсем безобидное:
Wir
sind die Ghetto-Juden,
die
elendsten Menschen der Welt...
Мы евреи из гетто,
Самые несчастные люди на земле...
Но дальше говорилось, что они, т.е. немцы, надеются на победу, мы же знаем, что этому не бывать: “Sie glauben, sie werden gewinnen? Wir aber wissen, da nicht!”
В лагере пелись многочисленные парафразы на модные среди немцев песенки. В частности, на манер популярного шлягера “Es geht alles voruber, es geht alles vorbei” – “Все проходит, все уходит” евреи пели:
S’ kommt wieder der
Fruhling,
S’ kommt wieder der
Mai,
Es werden die Juden
Bald wieder frei.
Снова приходит весна,
Снова приходит май,
Будут евреи
Скоро свободны.
Почти во всех “филиальных” лагерях в Латвии евреи сочиняли свои “гимны”, в которых более или менее открыто издевались над нацистской “Новой Европой” и замыслами окончательного уничтожения евреев. Ярче всего это было выражено в “гимне” еврейского рабочего лагеря в Паплаке, где были заключены евреи из Лиепаи:
Ундз шрект нит кейн винт ун кейн регн,
Ундз шрект нит кейн хунгер ун кейн келт,
Мир гейен дем шикзал энтгегн
Мит дер бруст имер мутиг ойсгештелт.
...О миесе довер-ахейрим
Мир шрекн фар кейн зах ништ цурик,
Мир варн ун мир блайбн трайе идн
Мит штолц троген мир унзер флик.
Нас не пугает ни ветер, ни дождь,
Нас не пугает ни голод и ни холод,
Мы идем навстречу судьбе
С храбро выставленной грудью.
...О мерзкие свиньи,
Мы уже ничего не боимся,
Мы были и остаемся настоящими евреями,
Гордо носящими свою заплату [3]
Калман Линкемер, находясь с десятью товарищами в тайном укрытии в Лиепае на улице Тиргоня, устроенном для них латышским моряком Робертом Седолом, написал песню-клятву на мелодию советской довоенной песни “Если завтра война”.
Ди швуэ
Их бин геборн а ид,
хбин фун лайдн шойн мид.
Мир халт уф нор майн идишер вилн.
Эс кохт ин мир дос блут,
хвил ништ руэн эйн минут,
Нор некоме, некоме вет эс штилн...”
Клятва
Я родился евреем,
Страданиями утомлен,
Меня удерживает лишь моя еврейская воля.
Во мне кипит кровь.
Я не хочу отдыхать ни минуты,
Лишь возмездие, возмездие вернет мне покой.
О подобном “стихотворчестве” в “Reichsjudenghetto” – гетто немецких, австрийских и чешских евреев, депортированных в Ригу, мы узнаем из донесения командующего силами полиции безопасности и СД Остланда от 25 августа 1942 года. В нем сообщается, что 10 августа того же года расстрелян двадцатилетний еврейский юноша Хорст Кассель, депортированный в Ригу из германского города Кассель. Ему ставилось в вину, что, будучи “колоннен-фюрером” (старостой еврейской рабочей команды), он передавал письма и посылки из гетто в другие лагеря. Кроме того, он хранил возмутительные стихи следующего содержания. Далее цитируются целиком четыре стихотворения на немецком языке. Нацисты сочли нужным провести дознание об авторе стихов. Выяснилось, что автором был еврей, которого к лету 1942 года уже не было в живых. Стихи сочиняли в лагере Саласпилс под Ригой.
Надо сказать, что лагерь этот был для иностранных еврейских мужчин настоящим лагерем смерти: из 5000 человек к концу лета 1942 года в нем осталось всего около 200 живых трупов. В этих страшных условиях неизвестный еврей пишет длинное стихотворение без названия, в котором напоминает, чем мир обязан евреям: идеей единого Б-га, десятью заповедями, Библией и т.д. В заключение говорится, что евреям в их многовековой истории приходилось переживать всякое – бывали и черные периоды, но после каждого падения следовал взлет: “Und wenn’s mit uns mal runter ging, so ging’s auch wieder rauf.”
Другое стихотворение озаглавлено “Zu Purim 1942” – “К Пуриму 1942
года” Дата ориентирует нас на примерное время появления этого сочинения.
Очевидно, что оно родилось весной 1942 года. Автор летом уже скончался, значит,
в период активного стихотворчества он уже был ослабленным, скорее всего,
больным. Тем поразительнее его несокрушимая вера в еврейскую судьбу. Он видит
явную параллель между грозной ситуацией во времена Ахошвероша
и реальностью его жизни – ведь и в Саласпилсе перед
еврейскими бараками стояла виселица. Неизвестный автор пишет:
Wiederum wird
Purim gefeiert in der ganzen Welt,
Und wiederum ist
der Galgen gestellt.
Man tobt und brullt in Hassgesangen,
Alle Juden daran aufzuhangen.
Und wiederum wie in alten Tagen,
Werden sie erhangt, erschossen, erschlagen,
Doch immer ist die Antwort
auf alles Gequal
Dag uralte ewige “Schema
И вновь во всем мире
празднуют Пурим,
И вновь поставлены виселицы.
Беснуются и орут песни
ненависти,
(Требуя) повесить на них
всех евреев.
И вновь, как в старину,
Их вешают, расстреливают,
убивают,
Но всегда ответом на все эти
страдания
Древний, вечный “Шма Исроэл”...
Стихотворение заканчивается утверждением, что к следующему Пуриму, т.е. к весне 43-го года, евреи будут избавлены от всех бед...
Третье стихотворение озаглавлено “Zuversicht” – “Уверенность”. Их гонят на работу в лохмотьях, обессиленных от голода, –”gequalt gejagt von Deutschen und Letten” – “их мучают и гоняют немцы и латыши”, их расстреливают за каждую мелочь, но все таки “sie sind die Sieger von morgen” – “завтра они будут победителями!”
Последнее, четвертое стихотворение называется “Sundenbocke” – “Козлы отпущения”. Евреи издавна обвиняются во всех бедах и поражениях других: “Wart ihr nicht da, man musste euch erfinden –”Если бы вас не было, пришлось бы вас придумать”.
Doch eines Tages wird auch die Welt erwachen
Und wird ans diesem Sundendasein
uns befrein...
Но придет день, когда мир очнется
И освободит нас от этой роли вечно виновных...
Увы, неизвестный автор, как и большинство его товарищей по несчастью, не дожил до того дня, когда “все будет позади, как страшный сон”.
***
В приведенных примерах лагерного творчества мы не ищем литературных художественных достоинств, хотя некоторым стихам и песням они бесспорно присущи. Мы видели в этих материалах прежде всего драматическое свидетельство народного самосознания и несокрушимого духа – того духа, который помог нашему народу выстоять в самых страшных испытаниях.
Автор выражает искреннюю благодарность своим коллегам Лие и Израилю Германам за неоценимую помощь по расшифровке рукописных текстов и дневников на идише.
Автор – руководитель музея и документационного центра “Евреи в Латвии” (Рига), бывший узник рижского гетто, концлагерей Кайзервалд Донданген.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru
[1] В Лиепае гетто было организовано лишь к 1 июля 1942 года.
[2] В другом варианте песни пели “Помни месяц ноябрь”.
30 ноября и 8 декабря 1941 года – это даты акций уничтожения женщин, детей и стариков.
[3] Flick –заплатой евреи называли желтые звезды, которые они обязаны были носить на груди и на спине.