[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2001 КИСЛЕВ 5762 — 12 (116)
В ПОИСКАХ ВЗАИМОДОСТУПНЫХ И ДОБРЫХ ПУТЕЙ
Лазарь Медовар
Еврейский вопрос по-прежнему волнует умы, разжигает страсти. Его истории посвящены целые библиотеки книг. Вот и еще одна. Ее автор – писатель с мировым именем Александр Исаевич Солженицын, лауреат Нобелевской премии по литературе. Уже одно это не могло не вызвать всеобщего интереса. Книга разошлась едва ли не в один день. Более двадцати центральных российских газет («Известия», «Независимая газета», «Труд», «Литературная» и другие) опубликовали отклики и рецензии.
«Еврейский сиротка». И. Крамской.
В книге исследуются русско-еврейские взаимоотношения в ограниченном двухсотлетнем периоде. Но даже в таком узком рассмотрении тема сравнивается с «каленым клином», а ее написание – с хождением «по лезвию ножа». Однако автор выражает надежду «найти доброжелательных собеседников и в евреях, и в русских», а свою конечную задачу понимает так: «посильно разглядеть для будущего взаимодоступные и добрые пути русско-еврейских отношений».
«Я хочу осветить вопрос в исторических, политических, бытовых и культурных отношениях только, – и почти только в пределах совместной двухвековой жизни русских и евреев в одном государстве», – пишет автор. О необыкновенно тщательном, подчас даже скрупулезном его подходе к поставленной задаче свидетельствуют многочисленные ссылки на российские и зарубежные источники: книги, газеты, журналы, протоколы заседаний, данные архивов, другие документы. Из 1600 ссылок 200 относятся к трудам известного еврейского историка Юлия Исидоровича Гессена и его «Истории еврейского народа в России», 500 – к еврейским энциклопедиям: Брокгауза и Ефрона и Краткой еврейской энциклопедии (Иерусалим).
Ю. Гессен был одним из организаторов «Общества для научных еврейских изданий», которое совместно со знаменитым издательством Брокгауза и Ефрона в 1906 году начало выпуск шестнадцатитомной Еврейской энциклопедии. Будучи секретарем редакции энциклопедии, он написал для этого издания 20 крупных статей. Труд его тех лет был настолько плодотворен, что до Октябрьской революции по еврейской истории он опубликовал 180 работ. Но после революции вышло только девять, и Гессен был вынужден «сменить специализацию» — работал в архивных управлениях, опубликовал ряд работ по истории труда, подготовил рукопись о завоевании Арктики... За четыре месяца до смерти в 1939 году он получил ученую степень доктора исторических наук.
Не остался без внимания и другой знаменитый еврейский историк С. Дубнов. Было изучено и мнение известных русских писателей: М. Салтыкова-Щедрина, Н. Лескова, В. Короленко и многих других (произведения Салтыкова-Щедрина «Июльское веяние» и Лескова «Евреи в России» были опубликованы в «Лехаиме» № 68 и № 87).
Интересно, что практически одновременно с Солженицыным на ту же тему писал книгу другой всемирно известный автор Феликс Кандель (Феликс Соломонович Камов), ныне живущий в Израиле. В своем трехтомнике «Очерки времен и событий; из истории российских евреев» (Иерусалим, 1988) Кандель повествует о жизни евреев России того же периода, что и Солженицын, – о тех же событиях, происходящих на том же историческом фоне.
В предисловии «Очерков...» Кандель отмечает: «Эта книга написана не историком, не литератором, который почитал много работ на эту тему, рассеянных по книгам и журналам, восхитился, огорчился и опечалился и решил пересказать другим».
Вероятно, с этой книгой автор «Двести лет вместе» не знаком. Обе они дополняют одна другую.
Александра Исаевича неоднократно, на мой взгляд, необоснованно обвиняли в антисемитизме. Об одном таком обвинении, связанным с давним убийством П. Столыпина, он рассказывает в своей книге.
Напомним, что после убийства главы российского правительства Петра Столыпина в сентябре 1911 года в Государственную Думу был внесен запрос об обстоятельствах убийства. Тогда депутат Несселович выразил протест: почему запрашивающие не скрыли, что убийца Столыпина, бывший студент Дмитрий Богров, еврей? «Это, – сказал еврей Несселович, – антисемитизм!»
Карикатура Домье: царь Николай I вымогает деньги из своих подданных-евреев.
Приводя тот факт, Солженицын пишет: «Узнаю и я этот несравненный аргумент. Через 70 лет и я получил его от американского еврейства в виде тягчайшего обвинения: почему я не скрыл, почему я тоже назвал, что убийца Столыпина был еврей? Не идет в счет, что я описал его столь цельно, сколько мог. И не в счет, что его еврейство значило в его побуждениях. Нет, нескрытие с моей стороны – это был антисемитизм!»
Книга не содержит свидетельств антисемитизма автора. Напротив, в ней много примеров уважительного отношения к еврейскому народу, понимание его тяжелой многовековой судьбы.
«Более чем двухтысячелетнее сохранение еврейского народа в рассеянии, – пишет Солженицын, – вызывает изумление и уважение».
Однако отдельные фрагменты книги могут вызвать – и вызывают – неадекватное восприятие.
Так, в первой главе книги, названной «Включая XVIII век», где автор кратко останавливается на истории появления евреев в России со времен хазаров и древней Руси, фигурируют слова «жид», «жиды», «Жидовские ворота» и т.п. без каких-либо пояснений. Понятно, это не может не вызвать неприятных ощущений...
Обратимся к Канделю: «До конца восемнадцатого века название “жид” означало в России лишь принадлежность к определенной национальности и употреблялось в том же самом смысле, что и “поляк”, “турок” или “татарин”... Но в последние годы царствования Екатерины II из официальных российских документов, выпускающихся от имени императрицы, исчезло прежнее наименование – “жиды”, а взамен его появилось новое – “евреи”. Именно с этого момента название “жид” стало приобретать в русском языке презрительно и оскорбительное звучание».
В Толковом словаре В. Даля нет слов «еврей» или «русский», но есть слово «жид» и пояснение таково: «Старинное народное название еврея. Презрительное название еврея». В восьмой главе Солженицын также указывает на наследство от церковно-славянского языка, в котором слово «жид» «никак не было укоризненным». Но восьмая глава слишком далеко отстоит от первой...
На протяжении всей книги писатель показывает, что сменявшие друг друга царствующие правители России уделяли несообразно большое внимание малому народу. Каждый по поводу и без повода издавал затрагивающие евреев законы, постановления, поправки к законам, поправки к поправкам, причем следующий правитель мог изменять или вовсе отменять законы предыдущего. Сами законы подчас не исполнялись.
Особое упорство проявлялось в принуждении евреев принять христианство. Некоторым исключением стал Петр I. «За все царствование Петра I нет никаких сведений о стеснении евреев, не издано ни одного закона, ограничивающего их. Напротив, при общей благожелательности ко всяким иностранцам была широко открыта деятельность и для евреев», – читаем в книге. Но все же в новой столице России – Петербурге – могли жить только крещеные евреи. Среди них было немало выдающихся людей, входящих в окружение Петра I. И Солженицын, и Кандель приводят имена: вице-канцлер Петр Шафиров, первый в России, получивший баронское достоинство и награжденный царем высшим орденом Российской империи – Андреевской звездой, Антон Дивьер – первый генерал-полицмейстер Петербурга, шут Лакоста и другие.
Но почему именно евреям уделяли столько внимания цари и царицы, губернаторы и чиновники?
Не успела Екатерина II появиться в Сенате, как ей сразу подали проект устава о евреях. За тридцать лет царствования Николая I о евреях было издано около 600 (!) правительственных указов.
И это в то время, когда существовало крепостное право, велись войны, возникали революционные выступления, бедствовал народ, падало международное влияние России...
Книга Солженицына не дает прямого ответа на этот вопрос. Но в ней содержится информация, позволяющая сделать некоторые выводы.
Царствующие правители России были привержены антиеврейским мифам, возникшим еще во времена средневековья, инквизиции и пришедшим в Россию из Западной Европы. Согласно этим известным наветам, евреев обвиняли в убийстве христианского бога («христоубийцы», «христопродавцы», «враги Христовы»), в родстве с дьяволом и союзе с сатаной («антихристы», «еретики»), в убийстве христиан и их детей для использования крови загубленных в ритуальных целях («ритуальные убийства», «кровавые наветы»), в измене государству.
В книге просматривается тенденция преуменьшить впечатление от многих событий, в которых царская Россия и сами цари выглядели, мягко говоря, не в лучшем свете. Сами события не скрываются и не искажаются, однако их трактовка и сопутствующие комментарии позволяют сделать определенный вывод.
Рассматривая двухсотлетний период жизни вместе, начиная с 1795 года, когда произошел третий раздел Польши и «в состав России вошло уже почти миллионное еврейство Литвы, Подолии и Волыни», Солженицын называет это «крупнейшим историческим событием, много затем повлиявшим и на судьбу России, и на судьбу восточно-европейского еврейства».
Деревни, местечки черты оседлости России оказались перенаселенными, некоторым был даже дан статус города (напомним, что начало черты еврейской оседлости относят к 1791 году).
О тяжелой нищенской жизни евреев в городах и местечках «черты», во всех этих Касриловках, Егупцах, о борьбе за выживание, стремлении к свободе, сохранении единства и веры с печальным юмором и большой любовью к своему народу рассказывают наши великие писатели Шолом-Алейхем и Менделе Мойхер-Сфорим (о них автор книги также упоминает).
Пишет о черте оседлости и Солженицын: «И надо по достоинству оценить органическую слитность и единство, которые в первой половине XIX века придали русскому еврейству характер своеобразного мира. Мир этот был тесен, ограничен, подвержен притеснениям, связан со страданиями, лишениями, но все же это был целый мир. Человек в нем не задыхался... и можно было построить в нем жизнь на свой вкус и лад... Значение тут имел и тот факт, что духовный облик коллектива был связан с традиционной ученостью и еврейским языком».
В общем «всюду жизнь», – как в известной картине художника-передвижника Н. Ярошенко. Нельзя, однако, не согласиться с мыслью писателя о «традиционной учености» и «еврейском языке», так же, как и с другим его замечанием: «приспособление народа к новым условиям было в значительной мере коллективным приспособлением, а не индивидуальным».
Только вот кому нужна была жизнь в черте оседлости (по существу – российское гетто)? И почему формально она продержалась 120 лет (они в книге освещены), причем даже тогда, когда стала практически «проницаемой» и совершенно очевидно себя изжила, объяснений нет.
Солженицын пишет: «Утвердилось говорить: преследование евреев в России. Однако – слово не то. Это было не преследование, это была: череда стеснений, ограничений – да досадных, болезненных, даже и вопиющих».
С этим согласиться нельзя: были и стеснения, были и ограничения, но были и преследования. Как иначе назвать насильственные переселения из деревни в город или из города в деревню десятков тысяч людей, или когда в соответствии с приказом насильственно забирали, не считаясь с протестами родителей, малолетних детей в армию, чтобы заставить их потом перейти в христианство?
В черте оседлости евреи были объединены в общины – кагалы, во главе которых стояло правление из 5-6 человек. Кагалы были очень удобны для правительства, так как облегчали задачу управления евреями, сбора налогов, обеспечения рекрутского набора, выселения и переселения и другие организационные вопросы. Писатель критикует кагалы за реакционность (например, они противились светскому образованию), но показывает, что они использовали любые возможности, в том числе подкуп, для облегчения участи евреев.
Царствование Николая I продолжалось 30 лет и считается одним из самых мрачных периодов еврейской истории в России. «Но, – находит смягчающие обстоятельства писатель, – личное вмешательство Николая I сказывалось далеко не всегда вредно для евреев». Так, он оправдал «по неясности законных доводов» евреев, обвиненных в ритуальном убийстве христианского мальчика, причем сделал это в двух случаях. «Николай I, – приводит Солженицын выдержку из Краткой еврейской энциклопедии, – и многие его приближенные продолжали считать, что некоторые группы евреев практикуют ритуальные убийства». И «благодаря тому, что в течение ряда лет Государь находился под тяжелым впечатлением кровавого навета... в нем утвердилось предубеждение, будто еврейское вероучение, представляет опасность для христианского населения».
«Опасность Николай I видел в том, что евреи будут обращать христиан в иудейскую веру», – это пишет уже сам Солженицын. В действительности Николай I был ярым юдофобом, считал еврейское вероисповедание лжеучением, все его законы были направлены против евреев и основной целью имели «уменьшение евреев в государстве», обращение их в христианство.
С этой целью Николай I ввел рекрутскую повинность, от которой при его либеральном предшественнике Александре I евреи были освобождены. В августе 1827 года он издал указ о призыве евреев на военную службу. «Но если у христиан брали в армию по семь рекрутов с тысячи человек, и то раз в два года, в один из двух объявляемых наборов, то у евреев, – читаем у Канделя, – стали брать в армию по десять рекрутов с тысячи человек при каждом наборе». И никакие причины, например, здоровье во внимание не принимались.
Детей от 12 до 18 лет направляли в школы кантонистов для приготовления к военной службе, причем годы пребывания в кантонистах не засчитывали в армейский срок, а срок этот – 25 лет! То есть ребенка отнимали от семьи практически навсегда. Это в книге не акцентируется, зато отмечается, что «указом 1827 года еврейским обществам было предоставлено право по своему усмотрению сдавать вместо одного взрослого – одного малолетнего». А «разрешено», – поясняет автор, – вовсе не значило обязательного призыва с 12-летнего возраста, это именно не было введением рекрутской повинности для еврейских мальчиков, как принято считать». Смягчающее обстоятельство... Но то на бумаге. А в жизни? «При наборе в рекруты страшней всего была участь детей, – пишет Кандель, – порой восьми и даже семи лет. Их родители расставались с ними навсегда и бежали вслед за этапом многие километры, чтобы в последний раз взглянуть на своего ребенка...»
Детей отправляли подальше от места призыва, чтобы они не могли иметь никакой связи с родными. В книге «Былое и думы» А. Герцен рассказывает о своей встрече с этими детьми на этапе возле Перми осенью под холодным дождем: «Это было одно из самых ужасных зрелищ, которые я видел – бедные, бедные дети! Мальчики двенадцать, тринадцати лет еще кой-как держались, но малютки восьми, десяти лет... Эти больные дети без уходу, без ласки, обдуваемые ветром ... шли в могилу».
Кандель приводит воспоминания бывших кантонистов, которым посчастливилось дожить до конца службы: «В батальонах и школах кантонистов еврейские мальчики сразу же попали в чуждую им и враждебную среду. Их постоянно принуждали к переходу в православие и упорствующих безжалостно истязали... Но им доставалось еще и за незнание русского языка». Известен и случай самоубийства, породивший потом легенду. Известны и случаи, когда перешедшие в православие солдаты заявили о возврате к своей вере. За это следовали репрессии.
Николаю I ежемесячно посылали рапорты о количестве обращенных в православие, и он клал резолюции типа «очень мало», «весьма неуспешно», «слава Б-гу» и т.п. При крещении кантонистам обычно меняли имена, и письма родных к ним уже не доходили.
В книге «Двести лет вместе» все это выглядит совсем не так ужасно: «Евреям же малолетним, попавшим в кантонисты, оторванным от родной среды, разумеется, нелегко было устоять под давлением воспитателей (еще и наградами заинтересованных в успешном обращении воспитанников)... Нечего и говорить, что такие меры обращения в христианство были не христианскими, да и не вели к цели. Однако и рассказы о жестоко насильственных обращениях в православие с угрозами смерти кантонисту... принадлежат к числу выдумок». Какие же конкретные «не христианские меры обращения», если не «жестоко насильственные» имел в виду писатель, не поясняется, а о разрушении семей и трагедии еврейских матерей вообще нет речи. И далее: «Очевидно, был расчет и самим крестившимся, позже, в оправдание перед соплеменниками, преувеличить степень испытанного ими насилия при обращении в христианство, тем более что после перехода они получали некоторые льготы по службе».
У Канделя: «Перешедшие в православие получали в подарок двадцать пять рублей и некоторые льготы, однако и их в первые пять лет после крещения не продвигали по службе...»
Николай I дополнял свой указ рядом постановлений, вносящих путаницу, а также разлады в семьи и кагалы, и приведших, в конце концов, к «рекрутской вакханалии».
Антиеврейская политика Николая I, так же, как и его военная и земельная реформы, к процветанию России не привели и лишь способствовали бегству евреев за границу.
В феврале 1855 года Николай I внезапно умер, и его смерть по выражению автора книги «Двести лет вместе», так же вызволила евреев в тяжелую пору, как и через столетие, – смерть Сталина.
Много места в книге занимает «крестьянский вопрос», который вместе с «еврейским вопросом» достался после смерти Николая I Александру II.
Решив главный крестьянский вопрос, – отменив крепостное право, решить главный еврейский вопрос – отменить черту оседлости – царь не смог.
Карикатура из английского журнала «Панч» (1890): Александр III попирает еврея, держа в руке саблю с надписью «Преследования». Подпись: «Берегись! Это оружие всегда ранит руку, держащую его» (намек на судьбу фараона, преследовавшего евреев).
Несмотря на снятие большинства ограничений и восстановление многих прав, в частности, брать в аренду или в управление населенные помещичьи земли, переходить на земледелие евреи не стремились. Возникла даже легенда о неспособности евреев к работе на земле.
«В эпоху Александра II, – пишет Солженицын, – закончился неудачею полувековой замысел привязать евреев к земледелию». В объяснение этого он приводит соображения исследователей еврейского земледелия: «систему еврейской колонизации меняли многократно, порой направлять их жизнь уполномочивались люди, в земледелии ничего не смыслившие, или относящиеся к ним совершенно равнодушно».
Однако добавим, что главной причиной все же оставалась неотмененная черта еврейской оседлости: «Вот и получилось, что в течение 80 лет разных земельных реформ земледельцами сделалось лишь небольшое число евреев».
В книге приводится высказывание Льва Толстого: «Что это за люди, удерживающие целый народ в тисках городской жизни и не дающие ему возможности поселиться на земле и начать работать единственную, свойственную человеку, земельную работу. Ведь это все равно, что не давать человеку дышать воздухом. Кому может быть от этого плохо... что евреи поселятся в деревнях и заживут чистой трудовой жизнью, о которой, вероятно, уже истосковался этот старый, умный и прекрасный народ...»
– На каких облаках он жил? Что он знал о 80-летней практике этой земельной колонизации? – задает вопросы автор книги, причем совершенно непонятно от чьего имени – то ли от своего, то ли от того, кто передал слова Толстого?
Однако надо думать, что земельный вопрос Толстой все же знал... И понимал, что без отмены черты оседлости и без гарантии евреям, как свободным частным собственникам права на землю, работать на земле они стремиться не будут.
А о способностях евреев к зем
леделию красноречиво говорит опыт Израиля. Об этом пишет и Солженицын: «... после опыта освоения Палестины, где еврейские поселенцы почувствовали себя на Родине, они отлично справлялись с землей, и в условиях куда более неблагоприятных, чем в Новороссии». Добавим: и превращали пустынные земли в цветущие сады.
Насколько мало активны были евреи в земледелии, настолько активны они в ремесленничестве, торговле, финансовой деятельности и образовании.
В этих сферах деятельности, в условиях почти полной свободы, которые создал Александр II, способности евреев проявились в полной мере. Солженицын цитирует одну из книг: «Вопрос о еврейской промышленной деятельности есть также “суть еврейского вопроса”, от него зависит судьба еврейского народа во всякой стране; живое, торговое, оборотливое еврейское племя, участие которого в торговой жизни обеспечивает ускорение циркуляции даже самого незначительного оборотного капитала, постоянно ищет и находит новые рынки сбыта, и тем открывает и бедному христианскому населению новые источники заработков».
В книге «Двести лет вместе» приводятся факты и цифры, свидетельствующие об активном, а подчас и решающем участии евреев в создании земельных банков, развитии сахарной, мукомольной, лесной промышленности, экспортной торговле лесом и хлебом, развитии железных дорог.
«Да, – пишет Александр Исаевич, – евреи были передовым отрядом, создавшим мир капитала (и преимущественно в его финансовых формах). Об этом ярко и убедительно писал выдающийся политэконом Вернер Зомбарт».
«Лехаим» уже писал об этом немецком профессоре (№ 98). Его оценка роли евреев в развитии промышленности, основанная на опыте многих городов и стран, действительно звучит ярко: «Точно солнце шествует Израиль по Европе, куда он приходит, там пробуждается новая (капиталистическая) жизнь, откуда уходит, там увядает все, что до сих пор цвело».
Почти полная свобода евреев при Александре II все же полной не была. В это «почти» входили и черта оседлости, и препятствия в занятии высоких административных должностей, и процентные нормы при поступлении в высшие учебные заведения... Этого евреи могли избежать – перейдя в христианство, и правительством по-прежнему такое поощрялось.
«Переход в христианство, – читаем у Солженицына, – особенно в лютеранство, казался ли иным так “легок”? И сразу открывал все пути жизни. Но и не случайно же оно виделось с еврейской стороны как тяжелая измена, премия за вероотступничество...»
И далее: «Когда подумаешь, как много евреев противится соблазну креститься, то невольно проникаешься уважением к этому несчастному народу».
Весьма уважительный отзыв; и зря автор приводит его как цитату из книги В. Поссена, тем более, что далее он пишет: «На рубеже XX века российская государственная власть могла бы задуматься о нравственной допустимости, да и о практическом смысле: ставить ли перед евреями смену веры условием получения жизненных благ?.. И – какое приобретение это давало христианству»?
С 1874 года резко изменилось отношение евреев к образованию. Даже из ортодоксальных семей стали отправлять сыновей в средние и высшие учебные заведения. Это было связано с появлением нового воинского устава: он не только предоставлял льготы лицам с образованием, в частности, отсрочку от призыва на воинскую службу, но и разрешал евреям получать офицерские чины.
Стали выпускаться еврейские книги, газеты, журналы на русском языке. Сообщая, что в журнале «Восход» особое внимание уделялось изучению и проблематике еврейской истории, Александр Исаевич замечает: «Нам бы, русским, такое внимание к своей истории».
Все шло к полному уравнению евреев в правах со всем населением. Но в марте 1881 года в канун Пурима народовольцы убили Александра II, и начались кровавые еврейские погромы, отметившие потрясениями и конец XIX, и начало XX веков, – все планы рухнули.
В одном из интервью Александр Исаевич признался, что для него «было открытием» участие народовольцев в организации и проведении еврейских погромов. Об этом писал Кандель в упомянутых «Очерках...»: «Многие народовольцы – были и евреи в их числе – считали, что погромы полезны, так как они приучают народ к революционным выступлениям: сначала надо поднять все крестьянство против евреев, а затем направить бунт против царя. В прокламации народовольцев “К украинскому народу” было написано: “Тяжко стало жити людям на Украине. Грабят жиды, иуды непотреби... А нехай лиш встанут мужики... зараз станет царь жидив рятувати (спасать)... Ось шо выроблее той паньский, та жидивский царь... Ви почали вже бунтовати против жидив. Добре робите...”»
Самым кровавым, вызвавшем резкое осуждение России во всем мире, стал кишиневский погром в апреле 1903 года. Он подробно описан и Солженицыным, и Канделем, также и С. Резником в его книге «Кровавая карусель» (М. 1991).
По разным источникам, было убито 45-50 человек, около 600 ранено, 1500 домов и лавок разгромлено, сотни торговцев и ремесленников стали нищими. Из-за бездействия полиции и местного гарнизона погром продолжался два дня. Но стоило губернатору дать команду, как чудовищная вакханалия сразу же прекратилась.
Вот эта-то преступная медлительность местного начальства и породила убежденность, что погром был организован и поддерживался правительством и лично царем.
О зверствах, даже изуверствах погромщиков стали ходить легенды, раздуваемые и прессой (убийства женщин и младенцев, изнасилования, надругательства над трупами и т.п.). «Через месяц от событий, – читаем в книге “Двести лет вместе”, – вспыхнула и раскатилась газетная и агитационная кампания вокруг погрома – и по прессе российской, и по всей европейской, и американской».
После тщательного изучения архивных документов, докладов прокуроров, и выводов комиссий, заключений судмедэкспертов, воспоминаний очевидцев тех событий Солженицын свидетельствует не только о непричастности правительства к организации и поощрению погрома, но и об отсутствии изуверств, описанных прессой. Он отмечает также, что за этот погром, как и за ряд других, «несет ответственность не только и не столько администрация, сколько само русское и украинское население черты оседлости». В то же время вина за сам факт погрома с правительства не снимается: «Государство, допускающее такую резню, постыдно, недееспособно».
Писатель выдвигает и такое обвинение: «Все то, что не подтвердили свидетели, о чем не писал Короленко – не додумались опровергать власти. И все эти “подробности” разнеслись по миру и стали в общественном мнении фактом – на весь XX век, а может и на XXI, – так и стынут над именем России».
Так через почти 100 лет писатель восстанавливает истину.
А вот после убийства Столыпина, отмечает Солженицын, «погрома не произошло нигде в России, ни единого, ни малейшего».
Здесь будет уместным небольшое отступление.
Николай II не любил Столыпина, в частности, за его неоднократные попытки добиться полного равноправия евреев. Сменивший Столыпина последний премьер-министр России граф В. Коковцев в своих мемуарах приводит резолюцию Николая II на докладе Столыпина по этому вопросу: «Несмотря на вполне убедительные доводы в пользу принятия положительного решения по этому вопросу – внутренний голос все настойчивее твердит мне, чтобы я не брал этого решения на себя. До сих пор совесть моя меня никогда не обманывала».
После убийства Столыпина Коковцев ввел войска в Киев и всем губернаторам черты оседлости дал телеграмму: «Принять энергичные меры к предупреждению погромов. В выборе этих мер прибегать по обстоятельствам ко всем допустимым законом способам до употребления в дело оружия включительно».
Николай II одобрил действия Коковцева и добавил от себя указание министерству внутренних дел – и погромов не было.
Убийца Бодров действовал самостоятельно. Перед казнью он признался, что хотел убить царя, но боялся, что возникнут еврейские погромы и погибнет много евреев; поэтому и выбрал Столыпина. Он не понимал, какой огромный вред наносит и России, и евреям.
Бейлис царю: «Ваше величество знает, кто убийца»
Память о выдающемся государственном деятеле России постепенно «поросла травой забвенья». Солженицын со справедливым возмущением об этом пишет: «Русская история само это убийство допустило смыть из своей памяти, осталось оно каким-то незначащим, невыразительным побочным пятном. Лишь в 80-е годы я начал поднимать его из забытья, – а семьдесят лет и не принято было то убийство вспоминать».
Погромы, поражение в русско-японской войне, убийство Столыпина, процесс Бейлиса, а также успехи евреев в различных областях деятельности усилили антиеврейские настроения в склонных к тому слоях общества. Евреев обвиняли в стремлении «захватить в свои руки все». Характерны в этом отношении были выступления В. Шульгина, которые приводит Солженицын.
Так, Шульгин писал, что «русских торговцев, русское третье сословие, сильное русское мещанство... еврейство вытеснило, перевело в низший социальный класс; омужичило». И о политическом влиянии евреев: «Еврейство за это время (четверть века перед революцией) прибрало к своим рукам политическую жизнь страны... завладело политической Россией... При всех “ограничениях” евреи овладели душой русского народа».
– Но – овладели евреи? – спрашивает Александр Исаевич, – или не знали русские, что с ней делать?
Карикатура нач. XX века. Царский
суд расследует кишиневский погром.
О Шульгине следует сказать особо. Предводитель «Черной сотни», вдохновитель еврейских погромов в царской России, антисемит Виталий Шульгин после революции эмигрировал во Францию, где 1929 году вышла его «Что нам в них не нравится» (эту антиеврейскую книгу Солженицын неоднократно упоминает). Но уже в 1935 году Шульгин выступил в Париже перед масонской ложей со специальной лекцией на тему «Почему я больше не антисемит». Войну он прожил в маленькой югославской деревушке, отказавшись служить гитлеровцам.
В 1944 году, желая вернуться на родину, Шульгин добровольно явился в советскую миссию в Белграде, где был арестован и доставлен в Москву. Его приговорили к тюремному заключению за контрреволюционную деятельность. По иронии того времени, он оказался в одной камере со знаменитым советским разведчиком руководителем «Красной капеллы» Леопольдом Треппером, которому поведал свою историю. Эту исповедь Треппер включил в свою книгу «Большая игра. Воспоминания советского разведчика». (О Треппере: «Лехаим», № 93).
Шульгин вспоминал, как в составе делегации он был у царя с просьбой добровольно отречься от престола. «Николай II как раз играл в шахматы и не хотел отвлекаться от партии; узнав о цели визита делегации, он радостно воскликнул: “Наконец-то это окончилось!”»
– Что же вы хотите, – сказал Шульгин, – ведь это был самый большой глупец всех династий российских самодержцев.
Шульгин был ярым монархистом, его излюбленной темой было величие России под руководством «отца, которому народ мог бы доверять». Таким «отцом», по мнению Шульгина, мог быть Сталин: «Под руководством Сталина наша страна стала мировой империей... Жаль, что Сталин не настоящий царь: для этого у него есть все данные!.. Ах, если бы Сталин не был большевиком!»
В 1956 году Шульгина освободили, предоставили ему дачу в деревне, где он писал свои мемуары, пока не умер в 1976 году в возрасте 98 лет.
Можно лишь предполагать и сожалеть, что автор «Двести лет вместе» не знал и не мог воспользоваться книгой Треппера.
Польский еврей верхом на осле (в нижнем углу). Открытка. Около 1900 года.
Погромы, продолжающиеся ограничения, а также нежелание служить в царской армии привели к росту эмиграции евреев. Сионисты призывали в Палестину, но большинство евреев предпочитало тогда США.
Одна из глав книги Солженицына называется «Рождение сионизма». Но эта тема всесторонне рассмотрена в недавно вышедшем 850-страничном труде английского писателя В. Лакера «Истороия сионизма» (М. 2000), и затрагивать ее здесь нет необходимости. Кстати, целесообразно отметить и еще один 500-страничный труд – М. Гонтмахера «Евреи на донской земле» (Ростов-на-Дону, 1999), затрагивающий те же вопросы.
То, что правительство не только не противилось эмиграции евреев, но и потворствовало ей, Солженицын показывает с осуждением.
Эмиграция евреев, последствия которой автор «Двести лет вместе» не комментирует, пошла на пользу не России, как утверждали реакционеры, а Америке. Это отметил академик В. Вернадский в своих «Мыслях за океаном»: «Гонения и погромы, разорения и стеснения заставили их (евреев) тысячами семей двинуться в Новый Свет. И здесь в Америке особенно ярко видно, какую огромную творческую созидательную силу потеряла Россия в безумной политике антисемитизма, в его диких формах, имевших место у нас. В массе евреев, прекрасно устраивающихся в Новом Свете, поднимающих его национальное богатство, мы потеряли часть того капитала, который история дала России и которым должны были уметь воспользоваться ее государственные люди».
«Роль маленького, но энергичного народа, – пишет Александр Исаевич, – в протяжной и раскидистой мировой истории – несомненна, сильна, настойчива и даже звонка. В том числе и в русской истории. Однако она остается – исторической загадкой для всех нас. И для евреев – тоже».
Ну, а как же быть с поиском путей «нормальных отношений русских и евреев?»
Писатель отвечает на это так: «Прежде всего, они в отчетливом осознании обеими сторонами и своего прошлого, и самих себя... Нужно терпеливое взаимопонимание...»
Это, конечно, так. И книга «Двести лет вместе» способствует тому. Но в наше время существуют еще и такие понятия, как «Декларация прав человека», «Права человека», «Конституция»... И если эти понятия соблюдать неукоснительно, «взаимодоступные и добрые пути» найдутся куда быстрее.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru