[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ АВГУСТ 2002 АВ 5763 — 8 (124)

 

Зюсс Оппенгеймер

Маркус Леман

Продолжение. Начало в №120 – 123

 

Глава четырнадцатая

 

В пучинах порока

рабби Симха погостил у племянника некоторое время. Но все, о чем он в эту пору слышал и чему был свидетелем, лишь подтверждало все дурные слухи, дошедшие до него в Оппенгейме и по дороге в Штутгарт.

По прошествии трех дней рабби Симха сказал Зюссу:

– Я хотел бы вернуться домой. Пожалуйста, выправь мне новые документы взамен утерянных.

– Ну дядя! Задержись еще хоть на несколько дней. Мне грустно, что ты так быстро меня покидаешь.

– Я бы с удовольствием задержался, если бы видел хоть малейшую возможность тебя образумить.

– А я с удовольствием прислушался бы к твоим словам, если бы видел хоть малейшую возможность выпутаться из безвыходного положения, в которое я попал. С тех пор как ты появился в моем доме, надо мною витает дух безмятежного детства. Мне все кажется, что я слышу голос матери, которую я подчас столь сильно огорчал. И как будто только вчера мы сидели с тобой над Геморой. О, это были счастливые дни!

– А разве не так, Зюсс? Конечно же, эти дни были пропитаны истинным счастьем, а не тем фальшивым упоением, которое сопутствует нескончаемому стяжанию богатств, имущества и неразумным излишествам. Тогда твой разум был чист и безгрешен, жизнь твоя была праведной, спокойной и честной, и тебе не приходилось страшиться никого, кроме Создателя... А сейчас ты дрожишь от страха за судьбу своих неправедно добытых сокровищ, за свою свободу и даже за свою жизнь. Милость герцога – слабая опора, подобная тростинке, дрожащей на ветру. И где будешь ты искать защиты и у кого попросишь помощи, случись что, не дай Б-г! Ведь не у своих же приятелей-лизоблюдов? Они называют себя твоими друзьями, пока в твоей власти их одаривать и воздавать им почести, и оставят тебя, едва удача повернется к тебе спиной. И не к

Г-споду же, чьи заповеди ты нарушал и чье имя позорил, будешь ты взывать. Ой, Зюсс, послушай меня! Знаешь, ведь те же слова я говорил в свое время твоей матери, да будет память ее благословенна, вот точно так же взывал к ней в таком же роскошном дворце в Гейдельберге! Вспомни, что пришлось ей перенести из-за того, что она меня не послушала. А ты, ее единственный сын, еще не упустил свой шанс. Послушай, сын мой, послушай моего совета. Помнишь, ты просил мою дочь Юдифь в жены, а я не отдал? Теперь я сам предлагаю ее тебе, если ты исправишься. Сверни, Зюсс, сверни со стези порока и получишь в жены Юдифь!

– Дядя, я не могу! Уже слишком поздно. Ну как, скажи мне, как я мог бы это сделать?

– Да беги отсюда со всех ног, вот и весь сказ!

– Куда? Нет такого места, где меня не настигла бы рука герцога. Как только я сбегу, все мои враги навесят на меня всевозможные обвинения. Меня задержат в любой стране, подвергнут пыткам и навеки бросят в тюрьму.

– Ну так ступай к герцогу и проси его освободить тебя от службы.

– Он никогда на это не согласится: без меня ему не обойтись.

– Ну, по крайней мере, перестань обирать народ до нитки ради стяжания богатств. Правь честно и справедливо.

– И это невозможно, дядя! Представим себе на минуту, что я вдруг сделаю в точности, как ты сказал. А как быть со всеми теми чиновниками, священниками и прочими господами, которые купили у меня должности? Их что, всех прогнать? Разве они не превратятся тогда в моих кровных врагов, разве не ославят меня повсюду, от края до края, разве не сделают все, что в их силах, чтобы отомстить? А если оставить их на должностях, то как прикажешь заставить их служить честно и не требовать мзды? Нет, не сделать судей праведных из сообщества лихоимцев и кривдолюбов. А как быть со всей торговлей и промыслами, отданными на концессии? Мне что, нарушить все договоры? Нет, дядя, мне не выпутаться из этого так просто, как тебе кажется!

– Ну отныне хотя бы не добавляй к своим преступлениям новых!

– И этого я не могу тебе обещать, дядя! Ведь никто не освободит меня от обязанности и впредь пополнять казну герцога, как того его душа захочет.

– Да, горьки слова твои, сын мой. Ну хорошо, а чем оправдаешь ты свое небрежение к заповедям нашей религии? Разве герцог велит тебе нарушать Шабос и не помнить праздников, разве он заставляет тебя есть трефное?

– И в этом, дядя, я не в силах ничего изменить. Ну как смогу я придерживаться заповедей нашей религии в том окружении, в котором живу? Я тем лишь выставлю себя на посмешище в глазах всех и каждого.

– Горе тебе, ибо своих подданных страшишься ты более, нежели своего Господина.

– А что скажет герцог, откажись я вдруг есть за его столом?

В эту минуту послышались голоса из передней:

– Я просто обязана увидеться с Его Превосходительством! – донесся истеричный женский голос.

Зюсс при звуках этого голоса вдруг пришел в неописуемое замешательство, он то краснел, то бледнел. Рабби Симха немедленно открыл дверь, и женщина ворвалась в комнату.

– Господин министр! – заговорила она срывающимся голосом. – Доколе мой бедный муж будет томиться в тюрьме, не зная за собой никакой вины? За что бросили его в заключение?

– Извольте вести себя прилично, сударыня, – забормотал растерянный Зюсс, – мы здесь с вами не одни.

Только тут женщина обратила внимание на присутствие рабби Симхи, оглядела его с придирчивым любопытством и, как бы на что-то решившись, подошла к нему и заговорила:

– Почтенный старец! Кто бы вы ни были, вас послали сюда небеса быть мне заступником. Этот страшный человек, судя по всему, стыдится вашего присутствия. Будьте же избавителем! Спасите моего несчастного мужа!

– Дядя, не слушай эту безумную женщину!

– Так вы дядя министра, почтенный старец? – глаза женщины расширились от удивления. – И у вас есть на него влияние? Так будьте же моим заступником в час напасти!

– Идите, идите, госпожа Гетчбах, – воскликнул Зюсс нетерпеливо. – Я нынче занят, у меня нет на вас времени. Приходите ко мне завтра!

– Я никуда не уйду! Я хочу говорить с этим почтенным старцем!

– Сударыня, если вы не уйдете по доброй воле, я прикажу слугам вас вывести!

– Этого, положим, ты не сделаешь, – заявил рабби Симха. – Говорите же, госпожа, что произошло, и ничего не бойтесь.

– Дядя, в этом доме я распоряжаюсь. Госпожа Гетчбах, уйдите немедленно!

– В таком случае, – возразил рабби Симха, направляясь к дверям, – я уйду вместе с этой женщиной.

– О нет, почтенный старец, – воскликнула она, – пожалуйста, останьтесь здесь и постарайтесь мне помочь! Моего мужа бросили в тюрьму, и никто не знает, за что. Господин министр берется его освободить лишь при одном условии...

– Молчать! – заверещал Зюсс в гневе. – Ее муж арестован по обвинению в государственной измене!

– Говорите! – обратился рабби Симха к женщине. – Каково же это условие?

– Если я отдам свою дочь Его Превосходительству...

– Для герцога! – взревел Зюсс.

– Нет, нет, не для герцога, – заговорила женщина, – а для...

– Ты, наконец, замолчишь?! – завопил Зюсс не своим голосом.

– Зюсс, – сказал рабби Симха спокойно и твердо, – бери перо, бумагу и немедленно пиши указ об освобождении.

Не говоря ни слова Зюсс начал делать требуемое. Женщина упала на колени, схватила руку рабби Симхи и стала покрывать ее слезами и поцелуями.

– Да воздаст вам Г-сподь за эту милость, добрый и благородный старец, и да простит ради вас грехи вашему племяннику!

Когда она вышла из комнаты, рабби Симха застыл в молчаливом гневе. Зюсс также не смел произнести ни слова.

– Ну дядя, – сказал наконец Зюсс, – что ж ты не клянешь меня последними словами?

– Что мне тебя клясть? – ответил рабби Симха. – Я уже сказал тебе все, что имел сказать. Ты все глубже погружаешься в пучины порока. Ты говоришь, что для тебя нет спасения и нет пути назад. Выправь мне, пожалуйста, документы, и я вернусь домой.

Зюсс подготовил бумаги, подписал их и вручил дяде. Рабби Симха принял их и молча направился к двери.

– Дядя! – воскликнул Зюсс. – Пожалуйста, не расставайся со мной таким образом. Ругай меня, ну, проклинай, но только не уходи вот так в молчаливом гневе, не проронив ни слова на прощание.

– Пока ты восседаешь на вершине успеха, нет никакой возможности тебя спасти. Дай Б-г, чтобы избавился ты поскорее от своего величия, тогда ты сможешь вернуться к себе самому, к тому человеческому, что глубоко в тебе запрятано.

– Это твое проклятие, дядя?

– Нет, это мое благословение! Когда отнимется у тебя твое величие, увидишь: тебе будет лучше во сто крат. Тогда твоя вечная душа, то доброе зерно, что глубоко в тебе запрятано, освободится из темницы. Если я до этого доживу, то немедленно за тобой приеду. Но пока ты топишь себя в пучинах греха, больше мы не увидимся. Прощай.

 

Глава пятнадцатая

 

Я хотел бы остаться евреем...

В этом году карнавал в Штутгарте праздновали с какой-то буйной, доселе невиданной веселостью. Балы следовали непрерывной чередой. Но во всем городе не нашлось достаточно большого зала, чтобы вместить всех желающих повеселиться, и для блистательных маскарадов, устраиваемых Зюссом Оппенгеймером по указанию Его Светлости герцога, был специально выстроен огромный деревянный павильон.

Сам герцог предавался безудержному, разнузданному веселью прилежнее других. Он носился по огромному, построенному Зюссом павильону, сверкая своим роскошным карнавальным костюмом, и шалил как ребенок, вырвавшийся из-под опеки воспитателей.

– Я вполне тобой доволен, Зюсс, – говорил он, похлопывая своего министра по плечу и удовлетворенно хихикая, – тебе удалось превратить сборище этих сонных, неуклюжих медведей почти в итальянцев. Подчас мне кажется, что я снова в Венеции. Придется тебя за это хорошенько наградить, мой добрый Зюсс.

Зюсс склонился в глубоком поклоне в знак признательности. Отчего-то в этот раз герцог был особенно доволен Зюссом. Козни его врагов, которые в последнее время особенно усердно плели вокруг герцога паутину интриг против Зюсса, не принесли плодов. Результат скорее был обратным: благоволение герцога к Зюссу только возросло, и он заваливал его подарками более дорогими, чем обычно.

На первый взгляд, у Зюсса имелись все причины быть вполне счастливым. На самом же деле, душа его не ведала покоя. В самый разгар увеселений он вдруг вспоминал свою мать, которая кляла себя последними словами, что не послушала в свое время брата и не отказалась от такой вот веселой и богатой жизни в Гейдельберге. Вот и он, Зюсс, не послушал таких же увещеваний брата матери. Неужели и судьба его будет такой же? Зюсс следовал за герцогом, погруженный в молчаливые размышления, и не принимал участия в общем веселье.

– Ты только погляди, как забавны эти расфуфыренные бегемоты, – воскликнул герцог, – как неуклюже они скачут, изображая танец! И они еще смеют утверждать, все эти именитые граждане и духовенство, будто я не забочусь о благе страны. И все потому, что им пришлось заплатить вдобавок к обычным налогам несколько лишних грошей. Твоей крови, Зюсс, они особенно жаждут. Но уж нет: пока я жив, клянусь, ни один волос не упадет с твоей головы!

Последние слова, произнесенные герцогом чуть громче, чем следовало, неожиданно покоробили Зюсса, прозвучав для него зловещим предостережением. Действительно, он может быть за себя спокоен, только пока герцог жив. Но что с ним станется, если герцог вдруг возьмет и умрет? К черту эти предательские мысли, – сказал себе Зюсс, – в конце концов, герцог отнюдь не в преклонных летах, он бодр и отменно здоров и проживет, вне сомнений, еще долгие годы.

Он поклонился герцогу:

– Ваша Светлость весьма ко мне

добры.

– Ну не больше, чем ты того заслуживаешь, – возразил герцог. – Но скажи мне, Зюсс, что-то ты сегодня не в самом приподнятом расположении духа. С чего бы это?

– Ваше внимание и наблюдательность, Ваша Светлость, просто поражают меня и несомненно делают вам честь. Ах, я действительно последнее время частенько предаюсь нерадостным мыслям. Не так давно меня навестил мой старый седобородый дядя, человек мудрый, почтенный и благородный, вырастивший меня в своем доме как родного, когда я остался сиротой. Он жестоко корил и ругал меня за то, что я служу идолам разврата, чревоугодия и любостяжания и не выполняю заповедей нашей религии.

– А ты знаешь, Зюсс, ведь этот твой старик чертовски прав. Давай-ка уединимся куда-нибудь и побеседуем без помех: у меня есть, что тебе сказать.

Они забрались в одну из боковых комнат, которые были устроены в том же павильоне рядом с огромным залом, дабы уставшая веселиться публика могла найти там покой и отдохновение от праздничного шума и суеты. У дверей поставили лакея, чтобы никто не мог помешать им.

– Да, пожалуй, твой дядя прав, – начал герцог. – Еврей, который ест свинину, это уже вовсе даже и не еврей. У меня в голове понятия «еврей» и «свинина» никак не сочетаются. Я еще с детства помню стишок:

 

Мусульманин – тот несчастный человек,

Ведь не пробует вина он весь свой век!

А еврей – совсем несчастный человек,

Ведь не ест еврей свинину весь свой век. 

Кроме того, ты ведь всего наполовину еврей. Ведь в твоих жилах течет кровь герцога Гейдерсдорфа. Послушай меня, Зюсс. У тебя много врагов и врагов могущественных. Пока я жив, я тебе надежная защита. Но подумай, что будет с тобой, когда пробьет мой час?

– Да продлит ваши годы Г-сподь, Ваша Светлость!

– Я тоже на это надеюсь, Зюсс, но не до бесконечности же! Рано или поздно мой час придет, и вот тогда обрушат твои враги всю свою ярость на твою бедную голову. Я, конечно, напишу завещание так, чтобы после моей смерти в правительстве оказались исключительно твои доброжелатели, но кто знает, как они себя поведут, почувствовав вкус власти и свободы? Но ты мог бы, Зюсс, значительно укрепить свои позиции и сколотить мощный лагерь твоих искренних сторонников, если б только захотел.

– Каким образом, милостивый господин?

– Тебе знакома юная графиня фон Гогенбух?

– Да, знакома, Ваша Светлость. Весьма привлекательная девица.

– Я числюсь ее официальным опекуном. Эта весьма привлекательная девица является наследницей одного из крупнейших состояний Вюртемберга, и ее родня в стране сильна и многочисленна. Если бы ты только принял христианство, я бы не задумываясь отдал ее тебе в жены.

Зюсс откровенно хихикнул:

– Ваша Светлость оказывает мне, несомненно, невиданную милость. Однако какую же форму христианства посоветует мне принять Ваша Светлость, протестантскую или католическую?

– Католическую, разумеется.

– Но разве семейство фон Гогенбух не будет ненавидеть меня в качестве католика еще сильнее, чем в качестве еврея?

На этот раз захихикал герцог.

– Да, твоя правда. Ну черт с тобой, становись протестантом.

– Нет, мой милостивый господин, – произнес Зюсс неожиданно твердо. – Не стану я ни католиком, ни протестантом. Я намерен и дальше оставаться евреем.

– Евреем, который ест свинину?

– Да, это действительно безобразие и непотребство, но тем не менее, хоть я и ем свинину, но я все-таки еврей!

– В чем же выражается твое еврейство, если ты не соблюдаешь никаких ваших законов?

– За это я, несомненно, достоин всяческого осуждения, но, тем не менее, мой долг – оставаться евреем. Моя мать немедленно стала бы графиней Гейдерсдорф, согласись она лишь принять христианство. Но она этого не сделала. И посему мне, как видно, суждено остаться без графского титула точно таким же образом.

– Но, Зюсс, это же совершенно разные вещи! Твоя мать была всего лишь слабой женщиной, восторженной, трепетной и неспособной противиться своим чувствам. Но ты же сильный мужчина, сумевший отринуть религиозные предрассудки!

– Да, я, пожалуй, отринул все предрассудки. Но только вера в единого Творца в моих глазах не такой уж и предрассудок. Она – мое самое дорогое имущество, она – смысл моей жизни. Откажись я от нее – и собственное существование потеряет в моих глазах всякую цену.

– Не понимаю, Зюсс: если так, то почему же ты не блюдешь свято законы этого единого Создателя?

– К моему глубокому сожалению и к моему величайшему стыду, это – горькая правда! О, как часто и как жестоко мучает меня за это совесть, так что подчас я становлюсь сам себе противен.

– Но отчего же ты не переменишь свой образ жизни? По мне, так тут нет ничего мудреного, я просто прикажу подавать тебе говядину или баранину вместо свинины.

Зюсс слегка усмехнулся.

– Ваша Светлость, если я возьмусь соблюдать законы моей религии, мне вообще нельзя будет есть за вашим столом.

– О нет, – запротестовал герцог, – только не это! Я не желаю быть лишенным за столом твоего общества. Так что, Зюсс, ты тверд в своем решении остаться евреем, – это окончательно?

– Окончательно, Ваша Светлость.

– Но тогда ты не сможешь жениться на графине Гогенбух и, следовательно, не сможешь воспользоваться поддержкой ее многочисленной родни после моей смерти.

– Стоит ли, Ваша Светлость, предаваться мыслям о смерти в самый разгар пира и веселия?

– Стоит, Зюсс, ибо меня серьезно заботит твое будущее. Ведомо ль тебе, что в последнее время все твои враги плетут вокруг меня паутину интриг с одной единственной целью – погубить тебя? Поэтому я и хочу укрепить твои позиции перед лицом наступающего неприятеля.

– А что если мне попросту перед лицом наступающего неприятеля благородно отступить?

– Это как, Зюсс? Ты что, хочешь меня покинуть? Ну нет! Даже и не думай! Я не смогу без тебя просуществовать. Да хоть беги без оглядки, я сыщу тебя и верну хоть бы и из-за моря. Ну что ж, коли так, давай вернемся к гостям и хорошенько повеселимся!

 

Глава шестнадцатая

 

Падение

На смену веселым и беспечным дням карнавала пришла тревожная пора. По стране ползли слухи, возбуждавшие брожение и страх. В те дни в каждой стране господствовала какая-нибудь одна религия, и ни протестантские, ни католические государства не жаловали иноверцев. Поскольку протестантским Вюртембергом правил католик Карл-Александр, его единоверцы не оставляли надежды добиться в этой стране равноправия. Но для этого следовало сломить оппозицию граждан. Ремхинген, бывший уроженцем Аугсбурга и вдобавок ко всему – католиком, стал естественным лидером этого движения. Случайно было перехвачено его письмо к советнику Фихтелю, там была фраза: «Мы обезглавим гидру гражданской оппозиции». Гражданские предводители не преминули использовать эту возможность, и вскоре люди начали шептаться, будто католическая партия герцога и его еврей Зюсс плетут тайный заговор с целью попрания и изменения протестантской конституции. В стране начались брожение и смута, питаемые страхом и ненавистью. Немедленно составился контрзаговор. Новоявленные заговорщики планировали взять в заложники герцогских католических советников и принудить герцога дать отставку Зюссу, Ремхингену и Шеферу. Предводителем этого лагеря стал генерал Обрест фон Редер.

Тем временем герцог отправился в Людвигсбург, а оттуда – в Данциг, чтобы подлечить разболевшуюся ногу. Зюсс остался в Штутгарте присматривать за делами, но отправил с герцогом Юнгмана, своего верного человека, чтобы быть в курсе происходящих вокруг герцога событий.

 

***

В этот полуночный час Зюсс еще не ложился, а расхаживал по своей спальне из угла в угол, взволнованный и раздосадованный последними событиями, и размышлял:

«Да какая мне в конце концов разница, кто будет здесь верховодить – протестанты ли, католики, мне-то все едино! Нет, конечно, все мои друзья здесь – католического вероисповедания, а все здешние протестанты – мои заклятые враги, жаждущие моей крови. Если они возьмут верх – мне конец. Как бы я был счастлив, если б имелась хоть малейшая возможность убраться отсюда куда-нибудь подальше! Может, воспользоваться отсутствием герцога и сбежать во Францию?».

Внезапно он остановился и напряг слух. С улицы донесся отдаленный цокот копыт. «Что бы это могло быть? – подумал Зюсс. – Это кто же мчится, кто скачет глубокой ночью по тихому и спокойному городу Штутгарту?». Перестук копыт слышался все ближе и неожиданно замер у самой его двери. Сердце Зюсса тревожно забилось: что это за ночной гость к нему пожаловал? Не к добру! Зюсс стремительно спустился вниз и распахнул дверь, желая поскорее узнать, в чем дело. На пороге стоял запыхавшийся, взволнованный Юнгман.

– Что случилось?

В ответ Юнгман лишь тяжело дышал.

– Ради Б-га, – вскричал Зюсс, – что случилось? Да говори же ты!

– Ваше Превосходительство! – заговорил Юнгман, пытаясь выровнять дыхание. – Дурные, весьма дурные вести! Я скакал из Людвигсбурга не останавливаясь, чтобы сообщить вам...

– Да скажи же ты, наконец, что произошло? Довольно испытывать мое терпение!

– Герцог, Его Высочество....

– Да отвечай же, что с ним, заболел?

– Нет, ваше превосходительство, он умер.

Зюсс застыл на месте, потеряв дар речи, и молча глядел на Юнгмана остекленевшим взором.

– Их Светлость, – рассказывал Юнгман, – как обычно, поужинали и отправились почивать... Вдруг из его комнаты послышался шум, и вбежавший слуга застал герцога уже без признаков жизни. Смерть в одночасье от разрыва сердца. Придворный врач, которого тут же вызвали, пытался отворить кровь, но кровь уже и не шла.

– Умер! – повторял Зюсс в оцепенении. – Умер, не оставив завещания, умер, не дав никаких указаний о составе будущего правительства! Наследник престола еще младенец, а у герцогини нет ни способностей, ни желания править! Что же с нами будет? Кто возьмет на себя бремя власти? Что, если это будет старый нейенштадтский герцог, мой давний, заклятый враг? Бежать, немедля бежать, пока еще никто ничего не знает, пока мои враги не захватили бразды правления... Немедленно буди кучера и вели ему запрягать лучшую упряжку. Я тотчас соберу самое необходимое. Ты на время останешься в Штутгарте наблюдать за всеми моими имениями, покуда я не вернусь.

Пока его указания исполнялись, Зюсс запихал в саквояж сколько вместилось золота, драгоценных камней и ценных бумаг. Накинув отороченное мехом пальто, он спустился на улицу, где его уже ожидал готовый к путешествию экипаж. Он вскочил в него и закричал:

– Гони, Ганс! Вперед, не жалей лошадей!

– Куда, господин?

– Во Францию, в Майнц!* Сперва в Паперцгейм, потом поедешь через Дорлах!

Кучер хлестнул лошадей кнутом, и они сорвались с места в сумасшедший галоп.

Зюсс никак не мог успокоиться и привести в порядок свои нечеткие мысли. Он все бормотал себе под нос: «Да пристало ли мне вот так бежать сломя голову, лишаясь вмиг всей своей власти и положения, бросая на произвол судьбы мои дворцы, имения и все имущество, за исключением той малой доли, что я захватил с собой впопыхах? Неужели все конфискуют? Да нет ли в самом факте такого поспешного бегства признания моей вины? А в чем, собственно, я провинился? И перед кем? Да и какие обвинения можно мне предъявить? Разве я не исполнял в точности все указания герцога? Да ты, Зюсс, просто трус малодушный! Нет, нельзя вот так пускаться сломя голову в бега! Сейчас они не могут предъявить тебе никаких обвинений, а вот сбежишь, и будет у них повод искать тебя и требовать твоей выдачи хоть бы и из-за границы, чтобы предать суду. С другой стороны, а точно ли известно, что герцог не оставил завещания с указанием будущего состава правительства, как собирался? Нет, бегство отменяется. Отправлюсь-ка я в Людвигсбург, буду уговаривать герцогиню принять бремя власти. И тогда я останусь на своем месте, и все будет по-прежнему. Либо добьюсь своей отставки и уйду с почетом, сохранив все имущество».

– Ганс, стой! – закричал Зюсс.

Ганс с трудом остановил разогнавшихся лошадей.

– Поворачивай, Ганс! Мы едем в Людвигсбург.

– В Людвигсбург? – переспросил недоверчиво кучер.

– Ну да, в Людвигсбург. В чем дело, ты что, оглох?

– Милостивый господин! Юнгман велел мне не жалеть лошадей, поскольку жизнь Вашего Превосходительства в опасности! Он сказал мне, что герцог умер.

– Ну а если и так, то с чего ты взял, что моя жизнь в опасности? Делай, что говорят!

– Нет, милостивый господин! – возразил Ганс. – Ваше Превосходительство были всегда ко мне так добры, я не повезу вас навстречу погибели!

И, хлестнув лошадей, погнал карету дальше к границе.

– А ну стой! – заорал Зюсс, вытаскивая заряженный пистолет. – Немедленно поворачивай и отправляйся в Людвигсбург, иначе я тебя застрелю!

Испустив испуганный вопль, кучер начал поворачивать лошадей. К утру доехали до Людвигсбурга. Зюсс немедленно поспешил предстать перед герцогиней.

– Ах, Зюсс, – приветствовала она его, – горе-то какое!

– Безгранична, как море, наша скорбь, – ответил Зюсс, – но сейчас не время ей предаваться, Ваше Высочество! Вы обязаны взять в свои руки бразды правления, как того хотел покойный герцог, как он собирался написать в своем завещании, которое, к нашему глубокому сожалению, не успел составить.

– Я готова, добрый Зюсс, – отвечала герцогиня, – сделай все, что полагается, пошли за Ремхингеном, Шефером и остальными, кто нам потребуется, чтобы составить правительство.

Лицо Зюсса осветилось усмешкой победителя. Все налаживается самым лучшим образом, как он и мечтать не смел. Вот был бы дурак, если б поддался первому безотчетному порыву страха и бежал без оглядки!

Однако в тот самый час, когда Зюсс обсуждал с герцогиней состав нового правительства, и оппозиционеры не дремали. Именитые граждане и духовенство были немедленно извещены о кончине герцога их тайным шпионом при герцогском дворе. В ту же ночь они собрались и в соответствии с конституцией провозгласили будущим герцогом Вюртембергским ближайшего кровного родственника почившего, герцога Рудольфа Нейенштадтского. Впредь до прибытия и коронации нового герцога назначили регентом генерала фон Редера и предоставили ему неограниченные полномочия. Редер немедленно велел арестовать Ремхингена, и того взяли прямо в постели. Таким образом, регент теперь единолично контролировал армию. Тут же арестовали и Галвакса, а Шефер избежал позорной участи, предложив Редеру свои услуги. Заговорщики также осадили дом Зюсса, но тут им было сказано, что он уехал в Людвигсбург.

Зюсс тем временем закончил совещаться с герцогиней, и оба они расстались, будучи в уверенности, что власть в их руках. Придворные вновь подобострастно ему кланялись, когда он проходил коридорами дворца уверенным шагом, излучая силу и власть всем своим видом.

Неожиданно открылась дверь, и с улицы ворвался Редер и прежде, чем Зюсс успел издать возглас удивления, заявил:

– Еврей! Именем закона ты арестован!

– Господин генерал, что это вы себе позволяете! – закричал полунапуганный, полуразгневанный Зюсс.

– Герцог умер, твое правление закончено.

– Так отныне правление переходит к герцогине!

– Правление отныне переходит к герцогу Рудольфу, и я – его полномочный представитель!

Лицо Зюсса, и колени его подкосились. Он хотел было вернуться к герцогине, но Редер решительно перегородил ему дорогу.

– Еврей! – заорал он на Зюсса. – Либо ты подчинишься мне, либо сдохнешь на месте, как собака!

Вновь распахнулась дверь, и в дом ворвались вооруженные солдаты. Через несколько мгновений Зюсс уже был скован по рукам и ногам. Его доставили в Штутгарт в его собственной карете и бросили в подземелье.

 

Окончание следует

 

Перевод Э. Погребинского

 

 

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 E-mail:   lechaim@lechaim.ru