[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ОКТЯБРЬ 2002 ХЕШВАН 5763 – 10 (126)
Коэн, погруженный в молчание
Симон Якобсон
Несколько лет назад во время пасхального сейдера мне случилось сидеть рядом с одним французским евреем. Его жизнь прошла в духовных поисках, в результате чего он пришел к буддистскому учению дзэн. Джулиану было 70, но выглядел он удивительно бодрым для своих лет. Мимоходом он обронил, что является атеистом. Сидя рядом с ним, я физически ощущал, что он противится любым попыткам вовлечь его в какие бы то ни было споры об иудаизме. Но все же мы в конце концов немного разговорились. И вот, чтобы подчеркнуть свое неприятие всего, что связано с еврейством, он признался, что глубоко проник в дзэн: особенно его привлекают дзэнские коаны – парадоксы, которые в практике дзэн служат темами для медитаций. Но среди коанов, над которыми он размышлял, есть два, ускользающие от понимания:
1. Рука соскользнула в воду, но рукав не намок. Как?
2. Бык проломил окно. Голова, тело, ноги быка прошли сквозь пролом, а хвост не прошел. Почему?
Покуда шел праздник, я нащупал, как можно разрешить дилемму, занимавшую Джулиана. Я поинтересовался у моего собеседника, знает ли он самый первый коан, предшествовавший всем прочим: что стоит за ивритским словом «коэн», означающим «священник, служащий в Храме».
В Храме совершалось два рода служб: служба коэнов и служба левитов. Левиты славили Б-га песней, каждый день сочиняя новый напев во славу Всесильного. Коэны же служили, погруженные в молчание. Как ни велика сила песни, она не может сравниться с силой молчания. Безмолвие службы, совершаемой коэнами, охватывало самые сокровенные измерения Б-жественного: ведь глубины его не под силу вместить никакой мелодии, как бы прекрасна та ни была.
Наше ограниченное восприятие говорит нам, что звук громче молчания. Однако стоит взглянуть на их соотношение с точки зрения истинной реальности, и все предстанет иначе: власть молчания больше, нежели власть звука. И не потому даже, что Б-г ближе к молчанию, чем к звуку. А потому, что погружение в молчание открывает нам возможность подняться над ограниченностью нашего восприятия и испытать прикосновение иного миропорядка.
Это – истинный коэн. Святой коэн.
– Теперь, – предложил я Джулиану, – вспомним первый коан: «Рука соскользнула в воду, но рукав не намок. Как?»
Может ли вода намокнуть? Нет, ведь она и так мокрая по своей природе. Наше ограниченное восприятие подсказывает нам, что сухая рука и рукав, погрузившись в воду, становятся мокрыми: мы исходим из того, что сухость и влажность – это два различных состояния. Но разве реальность – влажна или суха? Эти два качества в ней соединены и проникают друг в друга. Вспомним: слово «твила», означающее погружение в микву, состоит из тех же букв, что и «битул» – самозабвение, самоуничтожение. И когда мы погружаемся в «чистую воду знания», отдаваясь молчанию, наш рукав и наша рука, и само наше «я» не намокают при этом: ведь эта влага – мы сами.
Теперь о втором коане: «Бык проломил окно. Голова, тело, ноги быка прошли сквозь пролом, а хвост не прошел. Почему?» Я бы спросил: «А почему нет? Почему в пролом должен пройти и хвост?»
Один профессор, читающий лекции по философии, попросил своих студентов написать работу, где бы был ответ на вопрос, состоящий из одного только слова: «Почему?» Профессору было сдано множество длинных опусов – все их он счел неудовлетворительными. И лишь две работы оценил на «хорошо» и «отлично». «Хорошо» удостоилась работа, состоящая из одной строчки: «Потому что». «Отличной» же профессор признал ту, которая утверждала: «А почему нет?»
Все наши «Почему?» мы задаем только потому, что в нашем сознании присутствуют некие изначально данные условия. Вот мы и спрашиваем: «В чем же тут дело?» Однако с точки зрения Б-га Единого, который выше всех определений и парадоксов, любой вопрос «Почему?» – а тем самым любой вопрос – представляется абсурдным. Скорее уж для Б-га приемлем вопрос «Почему нет?»
В коане бык – символ нашего агрессивного «я» – проламывает окно. Мы полагаем, что он выйдет через пролом. Но – хвост остается в проломе, и тогда мы задаемся вопросом: «Почему?» «А теперь, – попросил я моего собеседника, – оставьте вашу логику и погрузитесь в молчание... И скажите: почему бы и нет?»
Француз даже подпрыгнул на стуле. «Ну конечно! Конечно же! Я думал над этим столько лет...» Он продолжал что-то бормотать, давясь смехом. «Почему нет? Почему нет? Почему... нет?»
Какое-то время после этог
о он сидел, погрузившись в свои мысли. Потом взглянул на меня. Молча. Его молчание говорило громче любых слов. Наконец он решился: «Тогда... Почему же Б-г, ваш Б-г допустил Холокост?»
Не нужно было объяснять ход его мысли. Я молчал. Потом взглянул ему прямо в глаза – и прочел в них всю правду. «Вы спросили про самый трудный коан. Вы посвятили свою жизнь постижению тайны коанов, но мучил вас именно этот коан, непостижимый – и столь важный». Собеседник мой подался ко мне, весь превратившись в слух, он не сводил с меня глаз. «Вы готовы принять трансцендентальный опыт, извлекаемый из размышлений над парадоксами, внутренне присущими всем коанам. Но почему же тогда вы не хотите принять парадокс о том, что благой Б-г может позволять существование зла? Если Б-г есть реальность – сама суть реальности, – разве тогда Б-г не выше всех наших ограниченных определений добра и зла? Но если Б-г – это не добро и не зло (в том смысле, который вкладываем в эти понятия мы), не сухость и не влага, не “да” и не “нет” – ведь тогда мы не можем спросить: “Почему?” Мы даже не можем спросить: “Почему нет?”»
Причина, по которой вы, как и я, как любой другой, мучаетесь над загадкой этого коана, заключается в том, что он не оставляет камня на камне от нашего спокойствия. Прочие коаны – умозрительные упражнения, интригующие наш рассудок, заставляя наши мысли течь по непривычному руслу, – и могут даже привести к прозрению некой истины, иначе нам недоступной. Но вечером мы отходим ко сну и мирно засыпаем с мыслью о том, что логика бессильна объяснить нам, как звучит хлопок одной ладони или что рука, погруженная в воду, остается сухой. Но мы не можем мирно уснуть, зная о мучениях невинных детей в газовой камере, о том, что их пепел развеян по ветру, а из их крови растут травы на земле Баварии.
Это – самый трудный коан. И тут у меня нет ответа. Никто из нас не сможет на это ответить. Может, и у Самого Б-га нет ответа, который бы мы могли понять, и Сам Б-г не может после этого спокойно спать. Когда римляне предавали мучительной казни величайших мудрецов и святых, чиня непостижимое варварство, ангелы небесные возопили к Создателю: “Вот Тора – неужели же вот за нее воздаяние?” Б-г не стал давать этому теологических комментариев. Он сказал лишь одно: “Умолкните...”
Молчание – единственный ответ. Молчание».
Джулиан тихо склонил голову. Казалось, целую вечность он смотрел мне в глаза – и больше за весь вечер он не сказал ни слова. Как и я.
Но, уходя, уже в дверях, он обернулся: «Это не просто. Слишком глубока боль».
И только потом я узнал, что этот французский еврей, выживший во время Холокоста, носит фамилию Коэн. Святой Коэн.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru