[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ЯНВАРЬ 2005 ТЕВЕС 5765 – 1 (153)     

 

ГОД БЯЛИКА

В 1916 году Хаим-Нахман Бялик посетил Москву. Его приветствовал общественный раввин... Не «казенный», назначенный правительством, а избранный обществом и общиной, общественный раввин Яков Исаевич Мазе сказал:

– Великий писатель еврейской литературы! Могучая лира досталась тебе. В ней слились отголоски пророков, певших нацию, влюбленную в своего Б-га, сила талмудической агады, смелая фантазия кабалы, поэтическое чувство хасидизма, обличавшего позор страха и отчаяния, и, наконец, озаренная новой культурой мечта народа-скитальца, замыслившего исторический возврат.

Через несколько месяцев случились февральско-октябрьские события, началась Гражданская война. Бялик засобирался на Родину – осуществить свой личный возврат.

– Как? – осаждали (и осуждали) его. – Уехать в Палестину сейчас? Во времена свободы!

– Хазер, – будто бы отвечал Бялик (но мы переведем это слово как «медведь»), – русский медведь лежал раньше на правом боку, теперь перевернулся на левый... – И отбыл в Святую землю на ПМЖ.

Юбилей поэта – хороший повод его прочитать. И перечитать.

А 5764-й по еврейскому календарю – сплошь юбилейный: 130 лет назад Бялик родился и 70 лет, как его не стало. Прибавьте еще вековую дату: аккурат столько «Сказанию о погроме» в замечательном русском переложении Владимира Жаботинского.

Только что в Москве и в России прошел конкурс. Из наследия Бялика выбраны пять стихотворений, составлены подстрочники, которые раздавались (рассылались) любому, кто пожелает...

С января по апрель поступали переводы. В жюри – Евгений Витковский (председатель), израильские литературоведы и писатели Зоя Копельман, Аминадав Дикман, Марк Зайчик (руководитель культурных программ Сохнута), Андрей Графов (редактор Библейского общества), поэт Михаил Айзенберг, профессор Александр Крюков.

Мы воспроизводим стихотворение Бялика на иврите и в четырех переводах четырех лауреатов конкурса.

 

Циль-цлиль

Циль-цлиль, упорхнула,циль-цлиль, укатила,

Поет колокольчик – что было, то сплыло.

 

Куда ж ты, родная, так резво умчала,

Ведь главного сердце мое не сказало.

 

До срока разлука! Уж было готово

Слететь с языка это главное слово.

 

Не день и не два оно в сердце рождалось,

Хотело сказаться – да вот не сказалось.

 

И вдруг свистнул кнут, заскрипели колеса,

Дорога окуталась пылью белесой.

 

«Прощай, дорогой!» И вдоль поля, по склону

Помчалась повозка к дубраве зеленой.

 

Как птичьи крыла, меж стволами белея,

Косынка твоя замелькала в аллее.

 

Я снова один, – вот уже за дубравой

Звенит колокольчика голос лукавый.

 

Циль-цлиль, упорхнула, циль-цлиль, укатила,

Поет колокольчик – что было, то сплыло.

 

Перевод Дмитрия Веденяпина

 

 

Динь-дон

Динь-дон – и исчезла, динь-дон – и умчалась,

Динь-дон – ничего у меня не осталось.

 

Красавица, что же ты так поспешила,

Котомку сложила, расстаться решила?

 

Так скоро, до срока, ушла ты в дорогу.

Хоть слово готово, но проку немного.

Неделями в сердце я нес это слово,

Но голосом не произнес это слово.

 

И вдруг щелкнул кнут, колесо заскрипело,

И снова один я, и всё опустело.

 

Лишь помню: «Прощай!»,

       помню –дрогнуливожжи,

И ты уже там, за зеленою рощей.

 

Там ветки и небо. В зеленом и синем

Мелькает косынка крылом аистиным.

 

За рощей дорога змеится и вьется,

А твой колокольчик звенит и смеется.

 

Динь-дон – и исчезла, динь-дон – и умчалась,

Динь-дон – ничего у меня не осталось.

Перевод Михаила Липкина

 

Динь-динь-динь

Динь-динь-динь! Была – и нету,

       собрала свою котомку,

И – динь-динь! – за рощей где-то

       слышен колокольчик звонкий.

 

Почему ты так спешила –

       не могу понять причины.

Я тебе, моя красотка,

       не сказал и половины.

 

Как некстати мне разлука!

       Я уже почти признался,

На губах слова дрожали,

       да сказать их побоялся.

 

Те слова, что в робком сердце

       слишком долго прорастали,

И при каждой нашей встрече

       в горле комом застревали...

 

Ну, а ты: «Прощай, любимый!»,

       щелкнул кнут в руках возницы,

И уже скрипят колеса,

       пыль дорожная клубится.

 

В сердце горечь и надсада,

       я опять один остался!

Вижу, зря всё это время

       медлил я и сомневался.

 

Ты всё дальше, дальше, дальше...

       Не догнать. Повозка мчится,

И концы косынки белой,

       словно крылья белой птицы

 

Меж деревьями мелькают.

Пыль столбом, дорога вьется,

Твой задорный колокольчик

       громко надо мной смеется.

 

Динь-динь-динь! Была – и нету...

       Собрала свою котомку

И – динь-динь! – за рощей где-то

       слышен колокольчик звонкий.

Перевод Ирины Гусевой

 

Динь-динь

«Динь-динь! – не вернешь

       ты теперь своей милой;

Динь-динь! – вместе с ней

       унеслось всё, что было».

 

Родная, ты так

       торопилась умчаться,

Что я до тебя

       не успел достучаться...

 

И так и не молвил

       заветного слова,

Которое было

       сорваться готово.

 

Его я вынашивал дни и недели,

Но в час расставанья уста онемели.

 

«Прощай, дорогой!», свист кнута,

       стук колесный –

И вновь я в своем одиночестве косном.

 

Ты с рощей сравнялась,

       летя в клубах пыли,

Коляску зеленые ветви сокрыли.

 

Лишь в гуще листвы,

       трепеща и взметаясь,

Белеет накидка твоя, словно аист.

 

И с дальних просторов,

       где образ твой тает,

Насмешливый звон

       бубенцов долетает:

 

«Динь-динь! – не вернешь ты теперь

своей милой;

Динь-динь! – вместе с ней унеслось

всё, что было».

Перевод Марка Драчинского

 

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 E-mail:   lechaim@lechaim.ru