[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2006 ХЕШВАН 5767 – 11 (175)
Хроника
6 сентября, в день открытия ММКЯ-19 израильский писатель Амос Оз дал свою первую в России пресс-конференцию. Его приезд был приурочен к 15-летию возобновления дипотношений между нашей страной и Израилем. К нынешней книжной ярмарке петербургское издательство «Амфора» выпустило первый роман Оза «Мой Михаэль», написанный им в возрасте 24 лет и переведенный на множество языков. Это уже вторая книга Оза в «Амфоре», двумя годами ранее там же вышел роман «Познать женщину». Издательство совместно с посольством Израиля в Москве организовали пресс-конференцию Амоса Оза в книжном магазине «Букбери». Амос Оз встретился с министром культуры РФ Соколовым, на встрече, в частности, обсуждалась проблема переводов современной литературы с иврита на русский и с русского на иврит. Писатель выступил на радиостанции «Эхо Москвы», общался с коллегами в Русском Пен-Центре, прочел лекцию студентам Литературного института. Амоса Оза на этих встречах сопровождал Виктор Радуцкий, переведший семь его книг, и, по сути, создавший русский стиль писателя; он в ходе выступлений и общения со слушателями осуществлял синхронный и одновременно литературный перевод.
Амос Оз (Клаузнер) родился в 1939 году в Иерусалиме. Родители его, сионисты-ревизионисты, разделявшие взгляды В. Жаботинского, прибыли в Эрец Исроэл из Советской России в 30-х годах минувшего века. Русская культура и российская политика оказали огромное влияние на формирование его личности. С констатации этого факта он начал свое выступление:
– Я очень рад, что приехал в Россию. Это первый мой визит, но отнюдь не первое знакомство. И тот, кто вырос на великой русской литературе, много раз бывал здесь в своих снах задолго до приезда. Мои родители разговаривали между собой по-русски, но меня русскому языку не обучали. Приехав в Израиль, они хотели начать «с чистого листа». Но это невозможно, и мне очевидно, что никакого «чистого листа» не было. Тоска моих родителей по России наполняет мои книги. Иерусалимский квартал, в котором я вырос, был, по сути, лагерем еврейских беженцев. В основном там жили евреи из России, но были также беженцы из других стран Европы. В нашем квартале жило много толстовцев, истово исполнявших заповеди этого учения. Они даже одевались, как Толстой в последний период жизни, носили такие же бороды. Впервые увидев портрет Толстого, я был уверен, что он живет в нашем квартале. Хотя толстовцы по идеологии, по своей душевной организации походили на героев из романов Достоевского – мятущиеся души, раздираемые внутренними конфликтами. Но последнее слово в нашем квартале всегда было за интеллигентами в пенсне, словно бы сошедшими со страниц Чехова. Наш квартал был наполнен воспоминаниями и тоской по тем местам, которые беженцы оставили. Это было сродни чувству неразделенной любви, любви к покинутой родине и утраченному саду.
Я прибыл из страны, которая страдала и страдает от войн. Подлинный конфликт на Ближнем Востоке – это не конфликт между палестинцами и израильтянами. Это конфликт между фанатиками и всеми остальными. Я полагаю, что фанатизм – это болезнь нашего времени. Фанатики существуют в любом лагере. Подлинный враг, с которым мы встретились в ХХ и в ХХI веках – фанатизм всех видов, толков, мастей и оттенков. Я считаю, что верным лекарством от фанатизма является чувство юмора. Я никогда не встречал фанатика с чувством юмора и никогда не видел человека с чувством юмора, который превратился бы в фанатика. Если бы я мог чувство юмора расфасовать по капсулам и сделать прививку этого чувства всему человечеству, быть может, я был бы достоин Нобелевской премии, но по медицине, а не по литературе.
Во всех книгах, которые я написал, я стремился представить, что же думает и чувствует ближний. Отнюдь не для того, чтобы с ближним согласиться, не для того, чтобы быть с ним солидарным, а только для того, чтобы задать себе вопрос: как бы я поступил, если бы оказался на его или на ее месте? Возможность представить себя на месте другого – это и есть прививка против фанатизма. В этом смысле моя литературная работа – попытка сопротивления фанатизму.
Шум на этой выставке такой же, как и у нас на Ближнем Востоке. Так что я чувствую себя как дома. Вы прокричите нам свои вопросы, а мы прокричим ответы.
– Должен ли писатель быть учителем жизни для своих читателей или у него другие задачи?
– Я не пишу свои романы для того, чтобы воспитывать читателя. Единственную вещь я пытаюсь читателю внушить: постарайся представить, как думает твой ближний. На моем письменном столе всегда лежат две ручки разного цвета. Когда я хочу рассказать историю, я пользуюсь одной ручкой. Когда же я хочу написать статью и посоветовать моему любимому правительству убраться ко всем чертям, я беру другую ручку. Но две эти вещи я никогда не смешиваю. Когда я сочиняю, рассказываю историю, я не обращаюсь к своему правительству. Но когда я посылаю свое правительство подальше, то я отнюдь не сочиняю.
– Некоторые израильские политологи говорят о завершении эпохи классического сионизма и о зарождении постсионизма. Что подразумевает этот термин?
– Я думаю, что трудно найти двух израильтян, которые в чем-нибудь согласятся между собой. Трудно найти и одного израильтянина, который сам с собой живет в мире и согласии. Каждого из нас одолевают весьма противоречивые чувства. Вопрос о постсионизме актуален для очень узкой группы людей. Есть и другая, весьма значительная группа людей, для которых актуально то, что я бы назвал предсионизмом, они до сионизма еще не добрались. Заговорив о сионизме, уверяю вас, вы не найдете и двух людей, согласных между собой в определении, что это такое и каков подлинный сионизм.
– Вы упомянули Толстого, Чехова и Достоевского. Какие русские писатели кроме них привлекли ваше внимание?
– Я, конечно, читал и других русских писателей. Например, я читал Платонова, увы, в переводе на английский, на иврит он не переведен. Естественно, на иврите и по-английски я читал Булгакова. И время от времени я читаю Битова, повествующего о современной хаотической действительности.
– Не кажется ли вам, что телевидение, новые информационные технологии и вся современная развлекательная индустрия отучают людей от чтения?
– Увы, в Израиле сейчас чувствуется спад интереса к чтению. Однако я полагаю, что до сих пор и Израиль, и Россия – одни из самых читающих стран в мире. Я думаю, что «золотой век» книги длился 150 лет. «Книжный рай» продолжался с середины ХVIII до конца XX века. Мы застали конец этой эпохи. Теперь же мы вступаем в эпоху, когда книга будет принадлежать лишь тем, кто ее любит. Миллионы будут продолжать читать книги, но десятки миллионов, быть может, не откроют их никогда.
– Назовите, пожалуйста, одну лучшую книгу всех времен и народов, кроме Вечной Книги?
– Должен признаться, что любовь моя путешествует от книги к книге. В этом вопросе я отнюдь не моногамен. Но если вы меня спрашиваете о самом великом романе всех времен и народов, то я назову «Дон Кихот» Сервантеса.
– Какое место занимает собственная биография в ваших сочинениях?
– Книги, написанные мной, в большей степени биографичны, чем моя реальная биография. И тот, кто читает мои книги, уже не должен читать мою биографию.
– Способны ли два народа вместе строить единое государство?
– Земля, которую евреи называют Израилем, а палестинцы – Палестиной, принадлежит двум народам. И у израильтян, и у палестинцев нет иной земли для своего государства. Они не могут стать единой счастливой семьей, ибо они – не семья, и вместе они несчастливы. Поэтому назрела необходимость общий дом поделить на две квартиры. Израиль и Палестина будут жить дверь в дверь. Я уверен, что это случится, потому что нет иного пути. Единственная причина, по которой это еще не произошло, – фанатизм с обеих сторон. Но у меня нет сомнения, что в конце концов будут созданы два государства. Я не люблю выступать в роли пророка, в этой сфере слишком велика конкуренция, и, в особенности, между теми, кто родился в Иерусалиме. Тем не менее одно пророчество я произнесу. Будут посольства Израиля в Палестине и Палестины в Израиле. Эти посольства будут стоять неподалеку друг от друга. Я не могу назвать даты, когда это произойдет, но мне ясно, что другого выбора нет. Оба народа уже понимают, что это должно произойти.
Рады ли они тому, что землю надо поделить? Нет, этому они не рады.
Будут ли они плясать на улицах в тот день, когда земля будет поделена между двумя народами? Нет, в тот день они не будут плясать.
Но оба народа уже знают, что эта операция неизбежна и крайне необходима.
– Может ли, несмотря на будущее разделение, стать актуальной проблема арабско-еврейской ассимиляции?
– В Израиле создана мощная самобытная культура, я думаю, это залог того, что вопрос об ассимиляции евреев не возникнет. Возможно, более заметным будет обратное явление: ассимиляция палестинцев в израильское общество.
– Кем вы себя ощущаете в этой поездке в большей степени – послом или писателем?
– Нет, я не ощущаю себя каким-либо послом. Я ведь с трудом могу представлять только самого себя, и лишь тогда, когда день хороший.
– Какую книгу вы бы назвали вашей главной книгой?
– Я назову «Повесть о любви и тьме», это не только роман о моей семье, это сага о целом поколении уроженцев России, приехавших в Эрец Исроэл в 30–40-х годах ХХ века, любовь к России они принесли через всю свою жизнь. Я также рекомендую прочесть роман «Мой Михаэль». Первое издание его в России состоялось 12 лет назад в издательстве «2Р», здесь тогда никто израильских писателей не издавал. «Мой Михаэль» – квинтэссенция жизни Иерусалима в 40–50-х годах прошлого века.
Амос Оз принадлежит к первому литературному поколению ивритских писателей, представители которого родились уже в Эрец Исроэл, а не в странах рассеяния. На земле Израиля в различные периоды новейшей истории происходит действие его романов. Герой Оза – израильтянин, находящийся внутри конфликта между возвышенным идеалом и грубым его воплощением, между религией и атеизмом, буржуазной и социалистической идеологией, миром творческих эмоций и обществом потребления, между культурой репатриантов и мироощущением тех, кого называют «сабра». Амос Оз – один из самых популярных израильских прозаиков, его известность давно перешагнула границы страны. Он переведен на 36 языков, удостоен ряда международных премий, а в 2005 году – одной из самых престижных – премии Гёте.
7 сентября в переполненном зале клуба «Апшу» прошла презентация книги польской писательницы и сценариста Иоанны Ольчак-Роникер «В саду памяти». Организаторами вечера выступили Международный исследовательский центр российского и восточноевропейского еврейства (МИЦРВЕ), Польский культурный центр в Москве, Институт книги (Краков) и издательство «НЛО», где, собственно, и была выпущена книга.
Вечер открыл академический директор МИЦРВЕ Олег Будницкий, который заметил, что, хотя обычно он с неохотой читает книги, далекие от его профессиональных интересов, «В саду памяти» прочел от корки до корки. В центре повествования – история огромной польско-еврейской семьи, и в зеркале судеб героев – членов этой семьи – отражается своеобразие Польши и ее культуры.
Представитель издательства «НЛО» Евгений Шкловский в своем выступлении подчеркнул: книга И. Ольчак-Роникер вышла в рамках программы по изданию восточноевропейской литературы на русском языке, при том что в последние годы на этом направлении возникла определенная лакуна.
Далее слово предоставили самой И. Ольчак-Роникер. Она рассказала о том, что побудительным мотивом к написанию книги для нее стало желание как можно больше узнать о своей семье и своих родственниках: «У моей бабушки было девять братьев и сестер, которые разъехались по всему миру. Бабушка была связующим звеном между ними. И когда она, а затем и моя мама скончались, эти связи оборвались, но осталась значительная корреспонденция. И вот, рассматривая корреспонденцию, я поняла: после моей смерти всё это будет никому не интересно. Тогда я и решила написать книгу». Работа оказалась достаточно сложной, поскольку обрывки истории семьи первоначально не желали стыковаться между собой. Но постепенно у нее стали налаживаться связи с американскими кузенами, которые до того не давали знать о себе почти 30 лет и у которых хранились поистине бесценные материалы – десятки писем, составивших основу нескольких глав книги. Свои воспоминания предоставили также живший в Варшаве Ян Концевич, прошедший сталинские лагеря, и российские родственники – потомки известного деятеля польской компартии Максимилиана Валецкого, погибшего в годы «большого террора».
«Оказалось, что прошлое не исчезает, – если стучать и допытываться, оно возвращается», – заметила автор книги. Впрочем, с этим утверждением не согласился О. Будницкий: «Прошлое успешно куда-то девается, если о нем не пишут историки». По его мнению, историки бывают двух типов: пишущие книги с тысячами сносок, которые читают 10–15 человек, и пишущие такие книги, которые могут прочесть тысячи людей. Именно к последнему типу он отнес Иоанну Ольчак-Роникер.
Директор центра научных работников и преподавателей иудаики в вузах «Сэфер» и специалист в области истории и литературы Польши, а также истории евреев Польши XVI–XVIII веков Виктория Мочалова в своем выступлении сравнила книгу И. Ольчак-Роникер с одним из образцов русско-еврейской мемуаристики – «Воспоминаниями бабушки» Полины Венгеровой. И та и другая книга, по мнению В. Мочаловой, – это повествование о драме ассимиляции и «двойной лояльности». В качестве еще одного примера подобной драмы В. Мочалова вспомнила о том, как в 1938 году Л. Яффе посетил семью известного писателя Ю. Тувима и впоследствии говорил: «Муки ассимиляции еврея в Польше в семье Тувима достигли максимума». Ведь человек, оказавшийся в подобной ситуации, сознательно порывает со своим прежним окружением и в то же время не воспринимается в качестве «своего» тем обществом, членом которого хочет стать.
Александр Рапопорт
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru