[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ЯНВАРЬ 2007 ТЕВЕС 5767 – 1 (177)

 

Шамай Голан:В основе нашей культуры – ВеЧнаЯ Книга

Александр Рапопорт

Прозаик Шамай Голан – автор популярных в Израиле сочинений, лауреат семи литературных премий, в том числе премии премьер-министра и премии им. Ш. Агнона, четырежды председатель Союза писателей Израиля, культурный советник при посольстве государства Израиль в Москве в середине девяностых. В сентябре минувшего года Шамай Голан вместе с группой израильских литераторов приезжал на 19-ю Московскую международную книжную ярмарку, где и состоялась эта беседа.

Израиль. 1956 год.

– Ваш роман, изданный в 2006 году по-русски в серии «Мастера израильской прозы», называется в переводе «Последняя стража». Что означает это название?

– Название символическое. Роман описывает жизнь подростка во время второй мировой войны с момента немецкой оккупации Польши, изгнания из дома и бегства семьи в СССР, где все его близкие погибают. Скитания мальчика в чужой стране... Его зовут Хаймек, на иврите «хаим» значит «жизнь». Хаймек, потерявший родителей, сестер и братьев, чувствует себя единственным оставшимся в живых евреем. Он – «последняя стража». Но к концу книги он встречает эмиссара из Эрец-Исраэль, – тогда еще государства Израиль не было, – и тот рассказывает, что есть другая жизнь, жизнь евреев в Палестине. Этот человек предлагает мальчику нелегально совершить алию. Вообще-то книга пессимистическая, но в конце ее у Хаймека появляется надежда…

События даны глазами мальчика, который не понимает еще, что у войны будут трагические последствия. Из-за своего возраста он бывает по-детски весел даже тогда, когда смерть близка к нему.

Россия. 2006 год.

– Расскажите, пожалуйста, о семье, где вы родились.

– Я родился в польском городке Пултуск в 1933 году. Мой отец – Шломо Гольдштейн – был портным. Кроме этого он торговал готовой одеждой и был хозяином небольшого швейного ателье, где работали два-три мастера. Из Варшавы он привозил модную одежду, ее можно было купить в ателье или на ярмарке, которую устраивали в городке два раза в неделю. К тому моменту, как немцы выгнали нас из дома, семья состояла из четверых детей, родителей и бабушки, – всего семь человек. Выжили трое. Кроме меня, – еще брат и сестра (она была со мной в детдоме). Сестра приехала в Израиль со мной, брат смог присоединиться к нам только в 57-м, когда ему разрешили выехать из Польши. То, что написано в «Последней страже», – не документальная история, а литературное произведение. Мне было за тридцать, когда я это писал, я создавал обобщенный образ, а не дневник.

– Чувства Хаймека – это ваши чувства, когда ребенком вы оказались в его ситуации. Сразу после войны существовал выбор: остаться в победившем СССР, вернуться в Польшу или отправиться в Эрец-Исраэль. Вы сомневались тогда, или твердо знали, где ваше место? Как вы приняли решение?

– Двенадцатилетний мальчик не знает своего пути. Он ждет, чтобы ему предложили, куда идти. Поляки, ответственные за воспитание в детдоме, говорили: после войны всем надо вернуться на родину, чтобы строить «новую Польшу», которая будет хороша для всех ее граждан. После войны весь детдом – и я тоже – переехал в Польшу. Там воспитатели говорили нам, что в «новой Польше» начнется новая жизнь, но я чувствовал: это –  страна не для меня. Как только мы пересекли границу, из окна поезда увидел лозунг: Jidi – do Palestini! В 1946-м я узнал о погроме в Кёльце, где были убиты десятки евреев. И я подумал о том, что если есть у евреев своя земля, то надо ехать туда и бороться за нее, уже был готов к встрече с шалиахом (посланником – А. Р.). Ровно в тот момент, когда я к этому созрел, мы встретились. Это был человек из кибуца, он рассказал мне о жизни моих ровесников в Палестине.

– Что произошло дальше?

– Он собрал группу, куда попали и мальчики моего возраста, и двадцатипятилетние «старики». Из Польши мы поехали в Чехословакию, оттуда – во Францию. Во Франции нас поселили в каком-то безлюдном месте, где другой шалиах готовил нас к морскому путешествию, рассказывал о стране, с ним мы начали учить иврит. Жили там три месяца и ждали корабль. В один прекрасный день шалиах скомандовал собираться, мы приехали в какой-то портовый город и увидели маленькое судно, на котором предстояло разместить 800 человек. Это были беженцы из разных стран: и молодежные группы и уцелевшие семьи с малышами и пожилыми людьми. Ночью мы взошли на корабль и отплыли от берега Франции. По документам судно шло с товарами и без людей. Выйти на палубу можно было только ночью, весь день мы должны были находиться в трюме; многоярусные нары состояли из узких полок высотой не больше 60 сантиметров, мы лежали на них как буханки хлеба. Но несмотря на предосторожности, англичане нас выследили. Детали я узнал позже. Однажды появился аэроплан, после этого три военных катера бросились за нами в погоню. Наш капитан, итальянец, не отвечал на сигналы англичан и шел вперед с максимальной для судна скоростью. Вместе с шалиахом они приняли решение врезаться в берег, чтобы нельзя было судно отбуксировать обратно. После этого умеющие плавать могли броситься в воду и добраться до суши, где их уже ждали. Но из этого ничего не вышло. Один из английских катеров пошел наперерез и таранил нас. Все происходило у берега Тель-Авива, я пробрался на палубу и уже видел его белые здания. Мы остановились. От катера отделилась шлюпка, английские матросы в противогазах и с газовыми гранатами поднялись на палубу, загнали всех в трюм. Их офицер занял капитанский мостик. Корабль взяли на буксир, ночью мы прибыли в Хайфу. В трюм спустились колониот, английские десантники-парашютисты, они силой перевели беженцев на специальный корабль, на палубе его стояли большие железные клетки. На этом судне перевезли всех на Кипр и поместили в концлагерь, где наша группа провела полгода. Те, кто занимался алией, начали переговоры об освобождении. Девать нас англичанам было некуда, в конце концов мы получили визы. 18 августа 1947 года я приехал в Эрец-Исраэль. Нашу группу разместили в кибуце Рамат-а-Ковэш, рядом стояли три арабские деревни – Калькилия, Тира и Миски.

«Последняя стража». Ташкентский детдом,

1943 год. Шамай Голан (тогда еще – Гольдштейн), справа.

– Как во время путешествия по Европе вы пересекали государственные границы?

– Помню, перед какой-то границей старший объявил: если что спросят – молчите, ни одного языка вы не понимаете. На пограничном пункте он сказал, что сопровождает на родину группу греков, угнанных на работу в Германию. Я не знаю, как удалось из Польши добраться до Франции, понимаю только, что вел нас не одиночка, а организация, и что она использовала легальные и нелегальные методы.

– Вы передвигались пешком или на машинах?

– Поездом или на грузовиках.

– Когда вы поняли, что хотите быть писателем, уже в Израиле?

– Нет, еще в Советском Союзе. В детдоме меня назначили ответственным за библиотеку. Мне было 11 лет, я много читал и уже знал, что хочу писать. Тогда я начал писать дневник на польском языке. В этом детдоме жили поляки и евреи, русский язык был у нас вторым. Мы много им занимались, учили, но наши воспитатели разговаривали с нами по-польски. Я начал писать дневник, сшил его из листов, тетрадей у нас не было. В нем я описывал все, что случалось со мной, пытался объяснить, почему происходит так, а не иначе. Дневник, к сожалению, не сохранился, пропал во время моих скитаний.

– В кибуце вы приобрели какую-то профессию?

– Подростки в кибуце до обеда учились в школе, а после обеда работали три-четыре часа на подсобных работах, где в тот момент требовалось. Обучения рабочим специальностям там не было. Я помню, что меня часто направляли в слесарную мастерскую, и однажды ребята попросили сделать из металлических прутьев корзины, а точнее, – круги для баскетбольных щитов. Для четырнадцатилетнего подростка это было очень ответственным заданием. Я с ним справился и помню был горд собой.

– Вот с чего началось становление израильского баскетбола! (Голан смеется.) Вы шесть лет служили в ЦАХАЛе. В какие войска вас призвали? Как парень из кибуца, не имевший военного образования, стал офицером?

– В 1951 году мне было 18 лет, направили меня в коммандос. Мы делали разведывательные рейды, ночью проходили на территорию противника, чтобы узнать его намерения и расположение боевых частей. Те, кто идет в коммандос, как правило, не стремятся стать офицерами, они остаются в своей группе, между ее членами возникают особые отношения боевого братства, по сути, такая группа становится семьей. Тогда служили два с половиной года, к концу службы командир предложил мне остаться в регулярной армии. После разговора с ним я поступил в офицерскую школу. Получив звание, служил в пехотной бригаде «Гивати». Она была известна в армии и в стране, считалась элитной. Из «Гивати» меня направили в офицерскую школу, где я был инструктором. В общей сложности в регулярной армии я провел шесть лет. Но я все время чувствовал, что мне не хватает образования, мечтал поступить в университет. Интересовали меня литература и история.

– В каких войнах вы принимали участие?

– Во всех, кроме Войны за независимость 1948 года, тогда, в 15 лет, я еще не подлежал призыву, жил в кибуце, который обстреливали из соседних арабских поселений. Во время Синайской кампании 1956-го я имел звание офицера регулярной армии, в Шестидневную войну 1967-го уже был резервистом, воевал в Иерусалиме, потом была Война Судного дня в 1973-м, после нее еще полгода служил и, наконец, участвовал в Ливанской кампании 1982 года. На нынешнюю войну в Ливане меня, старика, уже не позвали.

– Сейчас на книжной ярмарке проходит акция «Писатели мира пишут Библию», каждый из участников записывает и комментирует одну фразу из священного текста. Что записали вы?

– Я выбрал слова из книги пророка Ишаягу (Исайя – А. Р.) о том, что придет день, когда, слово Г-сподне выйдет из Иерусалима. Только этот стих. Дальше, как вы помните, пророк говорит: и перекуют мечи свои на орала, и копья свои – на серпы; не поднимет народ на народ меча, и не будут более учиться воевать. Я жил 30 лет в Иерусалиме и думаю, что город, который находился и находится на стыке цивилизаций, может в будущем стать таким центром мира, где будет свобода для всех религий, культур и народов.

– «Последняя стража», с которой мы начали, написана в шестидесятые годы. О чем ваша последняя книга?

– Я назвал ее «Мое путешествие с книгами». Мне уже 73 года, в своих эссе разных лет я писал о книгах, которые повлияли на меня в юности, и о современных авторах, о положении в нашей литературе и о международных писательских конгрессах, в которых участвовал. Есть там и несколько больших интервью со мной. Статьи публиковались в литературных изданиях, интервью – в газетах или журналах, теперь я собрал их в один том.

Там в частности есть два эссе о Гюнтере Грассе. Когда в середине 70-х годов я прочел «Жестяной барабан», мне стало ясно, что Грасс – антисемит. Я опубликовал эссе в литературном приложении к газете «Едиот Ахронот», тут же на меня все набросились: «Как ты мог? Он – левый, он – антифашист...» Я ответил: у этого автора очки антисемита, посмотрите, как он описывает единственного в книге еврея. Я даже встретился с послом Германии в Израиле и вручил ему эту статью. Критики, писавшие рецензии, видимо, не прочли роман полностью, в нем же много страниц… Это хорошая проза, написанная с точки зрения лилипута. Он, профессиональный писатель, написал интересную книгу, именно поэтому заложенный в ней антисемитизм гораздо опаснее, чем антисемитизм в слабом произведении. И вот, буквально на днях, в своей последней книге Грасс признался, что в молодости служил в Ваффен СС. Это означает, что нацистская идеология вошла в него в юные годы, как раз тогда, когда формируется личность. Впрочем, я не детерминист, чтобы объяснять причины, мне важнее сами поступки. Уже после Нобелевской премии, в 2000 году он был на конгрессе ПЕН-клуба в Москве. Его спич был посвящен преследованию национальных меньшинств. Текст речи я получил на английском языке, на выступление не пошел, мне трудно слышать немецкий язык, на котором нашу семью выгнали из дома в 1939 году. Кто может, говоря о преследовании меньшинств, ни единым словом не упомянуть евреев, которых в Европе преследовали всегда, во все исторические периоды, а не только во время второй мировой войны?! Узники Освенцима – Примо Леви и Имре Кертес – упомянуты в той речи как итальянский и венгерский писатели. Нет, они еще не были писателями, когда попали в Освенцим. Леви и Кертес попали туда как еврейские дети, подлежавшие уничтожению. Писателями они стали уже после Освенцима. Только в Треблинке убили 750 тысяч евреев, вдумайтесь в это! Герой Грасса, описанный в «Жестяном барабане», выходит из Треблинки, где погибли все его близкие. Он, единственно уцелевший, чудом выживший, идет по освобожденному Данцигу, ему кажется, что вся семья рядом, и что жена говорит: отними у немцев все – и тело, и душу. Вот так Грасс показывает еврея, не погибшего в концлагере.

У Стены Плача в день объединения Иерусалима. Шамай Голан – третий слева, рядом с ним главный раввин армии обороны Израиля – генерал Шломо Горен.

7 июня 1967 год.

– Что еще помимо книги эссе издано у вас в России?

– В 1995 году в «Знамени» была опубликована повесть «Брачный покров». В Петербурге на основе этой истории написали пьесу и поставили в театре Додина. Пьеса называется «Исчезновение», в 2001-м я приехал из Израиля на ее премьеру, спектакль идет и сейчас. Роман «Мужчина, женщина и война» и сборник рассказов «Бег на короткие дистанции» вышли в издательстве «Олимп». «Последняя стража» – четвертая моя книга по-русски, она издана в Израиле, перевел ее русский прозаик из Петербурга Валентин Тублин.

– А роман, который вы пишете сейчас, как будет назван?

– Еще не знаю. Пишу в нем о людях моего возраста, переживших Катастрофу, об их сыновьях, родившихся уже в Израиле, о том, как прошлое влияет на сегодняшнюю жизнь. Понимаете, когда у писателя спрашивают, о чем он пишет, он обычно дает тривиальные ответы: я пишу о человеке, ему столько-то лет, у него есть проблемы… А у кого их нет? Так вот, одна из проблем – в середине жизни, 40–45 лет, человек вдруг говорит себе: подумать только, о чем я мечтал и куда я пришел! Что же я делаю?! Может быть, у меня еще есть последний шанс изменить свою жизнь и жить так, как хотел? Но это, в принципе, не удается. И даже если он думает, что удалось, все-таки это не удается. Трудно поменять жизнь. В силу разных причин...

– По-русски это называется «кризис среднего возраста», «кризис середины жизни». Значит, в Израле тоже есть такое понятие?

– Я думаю, что во всем мире есть.

– Вы организовали в Иерусалиме Дом писателя и много занимались специфическими писательскими проблемами. В России существует Литературный институт. В Соединенных Штатах есть подобные учебные курсы при университетах. Есть ли нечто похожее в Израиле?

– Еще в 70-е годы я первым в Израиле начал работу в этом направлении. Для молодого прозаика или поэта важно общение с известным писателем. Основав Дом писателя в Иерусалиме, я открыл в нем литературные курсы. Писатели, которых я – как директор Дома – приглашал, менялись каждые три месяца – я хотел, чтобы молодые слышали мнения разных авторов, знакомились с разными манерами письма. Замечательные ивритские поэты – Иегуда Амихай, Амир Гильбоа и Дан Пагис – вели там семинары, прозаики разных «школ» и поколений – Ицхак Орпаз, Йорам Канюк и другие. Поэтические дела знаю меньше, а для прозаика самое главное – вычеркнуть лишнее. Разумеется, не все слушатели курсов стали писателями. У кого нет дара, полученного свыше, того невозможно научить писать. Но он если захочет, может научиться отличать хорошую литературу от плохой.

Слева направо: Ицхак Шамир, Шамай Голан, Хаим Герцог. На открытии ежегодного съезда Союза писателей Израиля. Тель-Авив,1991 год.

– Как часто собирались семинары в Доме писателя?

– Они проходили раз в неделю с пяти до семи вечера. Молодые литераторы показывали руководителю семинара свои работы, он оценивал их, иногда читал свои новые вещи. После занятия вместе с писателем, если имелось время, они шли в кафе. Я не хотел, чтобы слушателей было много, в каждом семинаре занималось человек десять.

– Участники семинаров образовали потом новые литературные группы?

– Да, правда не очень долговечные. Любопытно, что поэты поделились на иерусалимскую и тель-авивскую группы. У каждого из этих городов свой характер. Тель-авивцы больше шумели. Группы маленькие – 4–5 человек. Поэты и прозаики – индивидуалисты по своей природе. Могут быть друзьями и расстаться в один миг, если появится ревность к чужому успеху. Но это не так уж и важно, пишет ведь не группа, а человек, это занятие для одиночек.

– Некоторые из них стали известными израильскими авторами?

– Да, есть. Например, поэт Рони Сомек,  выходец из Ирака. Или же – прозаик Дан Бная Сери, недавно у нас вышла его новая книга. Есть талантливая поэтесса Аги Мишоль.

Очень непросто пригласить в руководители семинара хорошего поэта. Он – как примадонна, надо уметь обращаться с ним… В начале разговора он скажет: зачем это мне, я – не педагог, я – частное лицо…

Дело это существует, пока есть энтузиаст, который им занимается. Семинары при Доме писателя прекратились, но появились аналогичные программы в университетах. То есть мое начинание вошло в университетские рамки. Например, Амос Оз многие годы преподавал литературу в университете им. Бен-Гуриона в Беер-Шеве, А.Б. Йегошуа – в университете города Хайфа. Если в университете преподает известный писатель, это всегда привлекает молодых людей.

– Несколько лет вы работали советником по культуре при посольстве Израиля в Москве. Что входило в ваши обязанности?

– Я был первым советником по культуре после распада СССР. В нашем МИДе решили, что нужно послать сюда человека, знающего не только русский язык, но и современную израильскую культуру. Вместе с женой Арной Голан – она литературный критик и доктор философии – я приехал в Москву на два года, но прожил здесь без малого шесть лет: с января 1994-го по сентябрь 1999 года.

Ш. Голан и Е. Евтушенко.

Дом писателя, Тель-Авив, 1990 год.

В 1994 году здесь мало знали об Израиле и о культуре, которая там развивается. Думали, что литература Израиля похожа на прозу Шолом-Алейхема. Считали, что современная культура государства Израиль – это культура штетл, еврейского местечка в черте оседлости. Я не против этой культуры, но она отошла в прошлое.

Об Израиле здесь мало знали, о нем сочиняли мифы и строили догадки. В советское время много писали о его агрессивной внешней политике, поэтому у некоторых сложилось мнение, что это гигантская империя, где больше земли, чем в России, а по населению Израиль догоняет Китай. Вот что умеют пропаганда и агитация…

«Обязанностей», в строгом смысле, у меня не было. Было желание показать, что «жизнь на иврите» – не то же самое, что «жизнь на идише», что у нас создана самобытная современная культура, в основе которой – Вечная Книга. Я хотел также показать, что наша новая литература равноценна литературам европейских стран и современной русской литературе, многое тут совпадает, например то, что в них героя вытесняет антигерой…. И хотел показать, что такое новая израильская живопись, музыка, кинематограф, – дать людям в России общую панораму израильского искусства.

Одним из первых вечеров, который я организовал, был вечер современной израильской поэзии. Я заказал переводы наших выдающихся поэтов: Амихая, Дана Пагиса, Амира Гильбоа, Карми, Йоны Волах и попросил руссских поэтов прочесть эти стихи со сцены Дома литераторов. Читали Юннна Мориц и Белла Ахмадулина, Вознесенский и Иртеньев.

Моя деятельность не ограничивалась Москвой, я устраивал мероприятия в Петербурге, Нижнем Новгороде, в Екатеринбурге и других городах. Участие Израиля в российских книжных ярмарках началось с меня. Благодаря моим с Арной усилиям, здесь впервые исполнили музыку Цви Авни и других наших композиторов. Я устраивал и выставки живописи в Доме художника на Крымском валу. Кроме того, начал практику «культурных обменов» между Израилем и Россией – обмены выставками, концертами, неделями кино и визитами.

Шамай и Арна Голан.

Посольство Израиля в Москве, 1998 год.

– Последний вопрос. Что можно сказать о векторе развития ивритской литературы, чего в ней сейчас больше, что доминирует? Как вы это видите?

– Я вижу оживление в Израиле литературы, которую создают женщины. У меня впечатление, что женщины сегодня издают больше романов, чем писатели-мужчины. Это интересное явление, было время, когда женщины не писали, предоставили это право мужчинам, а сами занимались другими делами. Большинство нынешних молодых писательниц основное внимание уделяют сфере чувств и отношениям в семье: между мужчиной и женщиной, между матерью и детьми. Могу назвать имена – прозаики Орли Кастель-Блюм, Цруя Шалев, Ривка Маген, поэтесса Ривка Мирьям. Эти писательницы как бы говорят: дайте нам отдохнуть от социальных проблем, от политики, от войны; то что происходит в личной жизни важнее происходящего в обществе. Молодая литература Израиля – это реалистическая литература, исследующая психологию героев, занятых прежде всего личными проблемами. Две эти тенденции –  большое число талантливых писательниц и отход от национальных тем в сторону тем общечеловеческих – сегодня очень заметны.

– Post scriptum. ХХI станет веком женщин?

– Не исключено. Во всяком случае, женщины все больше и больше влияют на нашу литературу.


<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 E-mail:   lechaim@lechaim.ru