[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ИЮНЬ 2010 СИВАН 5770 – 6(218)
ЮРИЙ ЛЕВИН. КАМЕНЬ СЕМИОТИКИ
Уход из жизни 14 апреля 2010 года, накануне 75‑летия, выдающегося деятеля семиотического движения 1960–1980‑х годов, участника «Белой книги» по делу А. Синявского и Ю. Даниэля, крупнейшего исследователя творчества Осипа Мандельштама и Бориса Пастернака Юрия Иосифовича Левина обозначает важный рубеж в истории нонконформистской интеллигенции второй половины ХХ века.
Юрий Иосифович был сыном замечательного юриста и еврейского мыслителя Иосифа Давыдовича Левина, чьи труды в двух томах попечением сына вышли в издательстве «Радикс» среди первых «соросовских» книг. Роль и место этих томов в истории еврейской мысли еще предстоит оценить. Как предстоит оценить и поступок Юрия Иосифовича, когда на Лондонской конференции 1991 года по творчеству Осипа Мандельштама он вместо заявленного сверх-научного доклада (название которого было едва ли не сознательно пародийным) зачитал текст «Почему я не буду делать доклад о Мандельштаме», впоследствии вошедший в том его избранных трудов наряду с научными статьями. Этот поступок был результатом долгих размышлений. А мне он показал этот текст больше чем за год до поездки в Англию.
Дело в том, что для Левина Мандельштам и русская поэзия вообще были образом жизни, совмещавшимся в те баснословные годы с наукой, сама форма которой была вызовом социуму. Чтение академического Мандельштама на академических конференциях – это уже не то, другая жизнь, не его. Он вообще делал только первые работы. Такими были и его статьи о словарях поэзии Пастернака и Мандельштама, целостные описания поэтики Ходасевича и блистательные парные описания логики мысли довольно системного Владимира Соловьева и «беспочвенного» Льва Шестова. Между ними не могло не оказаться такого же описания Тютчева, и оно появилось.
Творчество Левина всегда было начальным и первым. Так, его выдающийся современник и коллега Владимир Топоров говорил мне: «Надо бы издать книгу Юрия Иосифовича, он поразительный человек: сам отвечает на поставленные им же вопросы». Понятно, что такой человек не мог включиться в проекты по изданию академических собраний своих любимых поэтов. И сожаление по этому поводу теперь можно найти в письмах Михаила Гаспарова…
Правда, в самых первых мандельштамовских и пастернаковских сборниках всегда были статьи Левина, опубликованные когда-то в зарубежной славистской периодике.
В доме его можно было разжиться подобного рода литературой, о тамиздате и говорить нечего. Юрий Иосифович был аккуратен: все данное на руки заносил в соответствующую тетрадочку, откуда долг вычеркивал по возвращении. После чего тут же можно было поиметь что-то новое. Я был сильно удивлен, увидев его однажды с «новомирским» «Доктором Живаго» в руках. «Хочу прочесть его с моим народом», – объяснился Левин, в очередной раз обозначив для себя рубеж 1980–1990‑х годов.
Как-то в ответ на мой рассказ о том, как я сдавал экстерном кандидатский минимум по философии и спорил с одним философом сталинского разлива о диалектичности Канта в точном соответствии с темой билета, услышал от него: «Кончайте все это доморощенное неокантианство, почитайте лучше “Критику чистого разума”!» Я тогда сразу задал ему вопрос: «А вы когда читали?» И услышал: «С папой в седьмом классе». Левину повезло. Его отца лишь погнали откуда можно, но не посадили, не убили, а значит, Канта можно было читать с папой. И этот его общий, левинский, еще довузовский философский уровень мысли просматривается даже в самых структурных и логико-лингвистических работах.
После 2000 года наши встречи стали редкими и случайными. В последний раз я видел Левина на экране, на II чтениях памяти Андрея Синявского в 2009 году, где в кадре поминок по Даниэлю мелькнуло знакомое лицо. То же самое, которое изображено на книге конца 1990‑х, где мне было написано красной ручкой: «Это мой могильный камень». Теперь это, к сожалению, так.
Леонид Кацис
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.