[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ  НОЯБРЬ 2010 ХЕШВАН 5771 – 11(223)

 

ИГОРЬ БЯЛЬСКИЙ

Большую часть 1980х – а именно тогда меня начали «печатать» – я продолжал считать себя русским литератором. Несмотря на рецензии, в которых, как сейчас понимаю, справедливо причастность моя к народу ставилась под сомнение. И только когда мой друг, поэт Евгений Блажеевский, попросил прислать стихи для антологии «К тысячелетию крещения Руси», появились у меня сомнения в уместности присутствия в таком наверняка замечательном издании, а заодно и в русской литературе в целом.

Заново проблему самоопределения удалось решить только в Ие­ру­салиме. Следующим образом: израильская литература на русском языке.

Надеюсь, представляемые тексты, в том числе и написанные до приезда в Эрец-Исраэль, не сильно формулировке этой противоречат.

 

 

Речитатив

 

Сквозь времена, пространства и причитания

мы бредем, согреваясь дорогой самой и химерами

и смущая химерами этими придорожные ареалы,

пробавляясь у прочих народов пророчеством и посредничеством.

 

Посредники при обменах и при обманах,

торговцы насущными бубликами и дырками необычной формы,

врачеватели всяческих – но зачем-то и неизлечимых – болезней,

честолюбивые и человеколюбивые козлы отпущенья.

 

Сохраняя от сглаза охрипшие в хрестоматийности храмы

и хромируя новые – ржавые и хромые,

примиряя добро со злом и неправду с истиной,

расщепляем залетные атомы, но более – свои души.

 

Советчики при фараонах, кесарях, губернаторах и халифах,

советчики при робеспьерах, линкольнах, спартаках и лениных,

импресарио и менеджеры по обе стороны баррикад,

мы сгораем в кострах, которые сами разводим.

 

Да... Такие мы режиссеры и драматурги,

переводчики с чужих языков на чужие,

очевидцы и соратники очередного неназываемого бога.

И глаза у нас горячи на тысячи лет вперед.

                                                                  1982

 

 

Сонет

                                          Юрию Динабургу

Кооперативный туалет.

Кафель. Зеркала. Дезодоранты...

Вот вам, завтрашние эмигранты,

горизонты следующих лет.

 

 

Отольются вам политпросвет,

культпоход и прочие таланты.

Это вам кремлевские куранты

отбивают пламенный привет.

 

Где они, Абрам, Исак и Яков

менестрелей-недодиссидентов?

Нетушки. Как не было совсем.

 

От Одессы-мамы до Ташкентов

изо всех жидомасонских знаков –

только буква «Ж» и буква «М».

 

 

* * *

Я храм не отыскал. Построю дом.

Трем сыновьям по комнате устрою.

И кухню – чтобы за одним столом

могли сойтись когда-нибудь все трое.

 

Чтоб сыновья, устав от маеты,

стыда и прочего туда-обратно,

глядели на знакомые черты

не в зеркало, а глядя брат на брата.

 

Чтоб, отрешась от скорби мировой,

не горевали о дороге прежней.

Я наделю их общею травой

и каждого – отдельною орешней.

 

Пускай, иным внимая голосам

и время спутав, и координаты,

они плывут по вешним небесам

Перми, Узбекистана и Канады.

 

И час придет, и каждый из троих

очнется и к положенному сроку

для сыновей и дочерей своих

поставит новый дом неподалеку.

 

Построит сам, не умственный масон

крамольный и экстерриториальный,

а родовой носитель хромосом

и вольный каменщик вполне буквальный.

 

 

* * *

Сто предыдущих

       непьющих

                   скитающихся поколений,

не говоря о несчитаных тыщах до нынешней эры,

 

мне завещали печаль об утраченных кущах

и даровали грядущего рая химеры.

 

Вот мой край,

       говорящий,

                   а в праздники даже поющий,

одолевающий более сон, чем природу сомнений,

верующий удивленно в эдем настающий,

припоминающий прежние чистые веры.

 

 

 

* * *

                                                      Семену Гринбергу

1.

 

Но можно ли дважды войти в одну и ту же землю?

Даже обетованную, обещанную Творцом?

Можно ли? – спрашиваю и Вездесущему внемлю.

А Он облака отращивает, суров и темен лицом.

 

Но в ту же, крохотную, спустя эпохи и сверхдержавы?

Туда, где кактусы, но ни Одессы, ни Петербурга нет, –

брататься заживо с пришельцами из Варшавы,

Аддис-Абебы и всех остальных планет?

 

Но в ту же – спрашиваю – текущую молоком и медом

и поедом поедающую своих сынов?

Внимающую всяческим пирамидам

и все так же не принимающую Твоих основ?

 

Сгущается тьма. И уже лица Ему нет и других метафор.

Облака опускаются до самой земли.

И трепещут молнии, озаряя галдящий табор.

Братья мои уже тронулись. И пошли.

 

2.

 

Дважды, трижды, четырежды – что за вопрос?

Сколько придется раз – столько придется.

Б-же, а ведь казалось – тоже навеки врос.

Глядь – а вокруг оливы и никаких берез.

Миг – и уже молитвы гладью расхожих фраз.

Мчи по Святой земле, не разбирая трасс.

Бак до краев залит, душа почти не болит,

Встречный ветер свистит, и тихо вечность крадется.

Да, никуда не деться – наш наступил черед.

Выучив алфавит, знать бы, что как зовется.

Может быть, и Сохнут. Но как бы еще Исход.

Кто не ушел в обход, вряд ли назад вернется.

                                                          1994

 

 

* * *

                                                      Борису Камянову

Любовью злою прокален и потому неопалим,

разглядываю небосклон, недробно весел.

Я тоже Иерусалим – коловращение знамен,

кровосмешение времен, родов и чисел.

 

Грамматики моей холмы округлы в ожиданье тьмы,

полны местоимений. Мы. С тобою. Наши.

Я тоже неисповедим. Над словом сбывшимся моим

отечества какого дым развесил уши?

 

Я тоже Иерусалим. Проживший годы пополам,

я тоже воссоединен и сшит навеки.

Отчаянье и дивный сон. Раскаянье и новый срам.

Срастается одно с другим как на собаке.

 

Душа, изведавшая плен, окаменев до самых пят,

одушевляет и бетон, тем паче – камни.

А что?.. Они-то и парят и светятся во тьму долин.

Я тоже Иерусалим – не плачь, но помни.

                                                      1993

 

На улицу Хеврон

 

…на улицу Хеврон. Вдоль синагоги

в тени таких архитектурных вилл,

что я и сам купил полуподвал.

А выше проживают полубоги,

полубогини... Иностранец Билл,

спецкор от CNN и та же Хана...

Прочесывая города и страны,

на иерусалимский карнавал

(вы поняли, что речь о фестивале)

она привозит всяческих Ла Скал.

Как жаль, что вы их тоже не видали.

А этот плющ по розовой стене...

Но я сказать не собирался, кроме

того, что в этой солнечной стране

я тоже грезил об отдельном доме.

...на улицу Хеврон. А сам Хеврон,

где Ирод обустраивал гробницы

и праотцев надежно оградил

от в общем-то незолотых времен,

отсюда в километрах сорока,

ну, тридцати. А стоит ли молиться

святыням наподобие могил –

вопрос отдельный; прошлые века

его не разрешили, да и этот,

уже прошедший, век не разъяснил.

Что ни еврей – то свой, отдельный метод.

 

...на улицу Хеврон. Или, буквальней,

на улицу Дорога на Хеврон

ежевечерний мой поход недальний

картошки прикупить и макарон,

а говоря еще исповедальней,

и прочих ед. Десятка два ступенек,

свернул на переход – и снова вниз.

Тому назад, любви безумный пленник,

я прочитал: «Нет денег кроме денег».

Теперь я уточняю: «Кроме “виз”».

Во чреве придорожного продмага,

Где полки ломятся дарами юга,

кредитной карточке иной предел –

слоеный, марочный, сырокопченый.

Вези, тележка, все, что углядел

репатрианта разум возмущенный.

Терпи страна, живущая в кредит.

Свое она всегда возьмет, природа.

Кого из нас не переубедит

Добыча ежедневного похода?

А впрочем, он уже еженедельный.

Но о машинах разговор отдельный.

 

...на улицу Хеврон. Поток машин

не так уж и силен, когда солдаты

просматривают теудат-зеуты

и сумки зажигательных мужчин

из города Хеврона, где когда-то

и сам Давид семь с половиной лет,

помазанник, но также и поэт,

в те годы лучший друг филистимлян,

свою родню уничтожал как вид –

хромых и прочих без толку горячих,

слепых и, чтобы неповадно, зрячих,

любил и пел, плясал и воевал,

покуда все-таки не основал

столицу повсемирнее Хеврона.

В ней жив и я почти непринужденно

с тех пор, как оборвалась связь племен

в душе, не говоря уже о карте.

 

...Поток машин не так уж и силен,

особенно весной, точнее, в марте,

когда почти военные солдаты,

с иголочки одеты и обуты,

рассядутся с утра на остановках

при амунициях и при винтовках

автобусные сторожить маршруты

уже наутро после похорон.

Но ждут, скорей, не утоленья мести,

а тихо бредят выигрышным «Лото» –

пускай не пять, хотя б один мильон...

 

И вот, со всей своей страною вместе,

я выхожу на улицу Хеврон.

 

 

Пейзаж. Анна Тихо. Фонд Габриэля Шеровера. Иерусалим

 

* * *

                               Семену Гринбергу

Ночного Вифлеема страж.

А ежели сказать своими

словами, не впадая в раж

в небесном Иерусалиме,

 

я сторож брату своему.

Он тоже правнук Авраама.

Но – и Агари. Потому

и длится эта мелодрама.

 

Пока не замирились мы,

не худо б видеться пореже.

Но Иудейские холмы,

они для нас одни и те же.

 

И эта ночь, и эта высь

библейская – они едины.

Не сжиться и не разойтись.

И не переменить картины.

 

Вот я. В дозорной маете

вышагивающий кругами.

Вот он. В острожной темноте

спешит к своей арабской маме.

 

И мы встречаемся. Мой брат,

поскольку всяко может статься,

меня приветствует. Мол, рад

приветствовать и улыбаться.

Поскольку я вооружен

и, заодно, неосторожен,

то он не лезет на рожон

и нож не достает из ножен.

 

Приветствует. Его иврит,

пожалуй, моего поглаже.

«Приятной стражи!» – говорит,

желая мне приятной стражи.

                               1993

 

 

* * *

Парк Независимости. Фейерверк.

Народное гуляние евреев.

И лысый панк и бородатый клерк

Струят восторг неядовитых спреев.

 

Мой независимый народ объят

Безалкогольной радостью до пят,

Или, скорее даже, до макушек.

И наши чудо-головы легки,

Как эти надувные молотки.

Ударнее не выдумать игрушек.

 

Как долго не стихает людоход,

И хороводы образуя даже.

И пишет мой народ наоборот,

А пляшет, кто его поймет, куда же.

 

...На то был вечер, а уже с утра

Машины понесутся на природу,

Где моему любимому народу

Пора мангалы выдать на-гора,

Расслабиться и закусить по ходу.

 

На фоне государственных флажков

Во цвете лет запечатлеет «Кодак»

День независимости шашлыков

От предвоенных сводок.

 

Послевоенное

 

…улыбаясь однако всяко и проклинал

и вождей и всю эту клику замир-замир

и не так уж и одиноко влачил журнал

и нерусский мат в телефонный струил эфир

 

 

различая слова называя войну войной

представляя что «Скад» несет а что ПТР «Корнет»

это я ушел с подзаборной своей страной

не в пивную нет в какой-нибудь Интернет

 

это я не лег поперек дороги на Гуш-Катиф

это я не встал в Амоне против коня

и заплакал беду прозрев а себя простив

и теперь эта кровь на мне обо мне меня

                                          2006

 

 

 

Ханука 5766

 

                                                      Инне Винярской

не сын пророка и не пророк но вижу и говорю

и этому царству уходит срок и этому декабрю

еще судам не видать конца сады плодоносят но

желтеют листья и у дворца становится все равно

густеет смог выцветает флаг ржавеет закатный блик

и ежеутренний телефак чернеет равно безлик

и ежедневная пелена вечерних полна теней

 

но я же помню и времена что были еще равней

в краю где жил я не так давно немало кружило бед

в глазах темнело но все равно не остановило свет

и русский песенный стих берег меня от всего равна

и вдоль дороги и поперек была мне судьба одна

на юг на юго-юго-восток но к западу от перми

и вдаль меня уносил поток и Б-г одарял людьми

 

объятый осенью и зимой и лета не так легки

но я вернулся домой домой где светятся огоньки

на юдо-юдо-восток в холмы что к небу взошли гуртом

и здесь хватает кромешной тьмы но светится отчий дом

мой дом куда я привел отца и брата и сыновей

и что гадать о конце дворца правей он чуток левей

какая разница новый год минувших столетий ряд

когда от века не ждут погод ни пальма ни виноград

и воин бравый бежит назад окрестности веселя

и судия источает яд и плачет моя земля

течет и медом и молоком и чем только не течет

но это смывшееся бочком оно все равно не в счет

иди себе и прямей бери к себе иди вопреки

и царства смертны и декабри но светятся огоньки

и дом заборами неделим до самых корней и крон

за той горою ерусалим за этим холмом хеврон

и свет еще не устал гореть а видишь и говори

и надо еще посадить успеть орешни хотя бы три

 

Публикацию подготовил Асар Эппель

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.