[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ  АВГУСТ 2011 АВ 5771 – 8(232)

 

О семье Поляк и проекте борьбы с «мировым черносотенством»

Владимир Хазан

История этой семьи заслуживает подробного исследования, которое, надо надеяться, будет когда-нибудь предпринято.

Французские документы Савелия Поляка

 

Глава семейства Поляк — Гирш (Григорий) Абрамович Поляк (?—1897), уроженец Слуцка, ставший со временем нижегородским жителем, начинал в 1870-х годах как один из организаторов пассажирско-грузового пароходства на Волге. Позднее, в 1880-х годах, он был основателем и первым владельцем широко известного в России общества нефтеналивных пароходов «Мазут». Пароходы эти курсировали от Каспия вверх по Волге, сбывая нефть и нефтяные продукты. После смерти Г.А. Поляка общество перешло по наследству к его сыновьям — Савелию и Михаилу, а также мужу одной из дочерей — инженеру-химику Бейлину. В начале ХХ века могучая нефтеторговая империя Поляков не только не распалась, но стала еще богаче и солиднее: компаньоны вступили в союз с семейством Ротшильд, и фирма «Мазут» стала частью крупнейшей нефтяной компании «Shell», занимавшейся, в частности, добычей нефти на юге России[1]. Еще до начала первой мировой войны братья Поляк, последовав совету Э. Дж. Ротшильда, стали акционерами «Shell», и потому большевистский переворот, от которого они бежали за границу, хоть и ударил по их финансам, но не разорил.

У Гирша Поляка и его жены Елизаветы Соломоновны (урожденной Коварской) было три сына и две дочери. Самый старший, Соломон, хотя и был формально совладельцем товарищества «Г. А. Поляк и Сыновья», связал свою судьбу не с предпринимательством и коммерцией. В отличие от братьев Савелия и Михаила, вошедших в дело отца и ставших его реальными хозяевами, он проявил себя на медицинском поприще. Одна из дочерей, Соня, вышла замуж за инженера Гинцбурга; в 1920-х годах они проживали в Германии, а после прихода к власти Гитлера перебрались в Англию. Мужем другой дочери стал упомянутый выше инженер Бейлин, компаньон Савелия и Михаила Поляков.

Соломон Григорьевич оказался, пожалуй, самым известным из второго поколения семейства Поляк. Он родился в 1859 году в местечке Свенцяны Виленской губернии, в 1879-м окончил классическую гимназию в Нижнем Новгороде, куда к тому времени перебрались его родители, и поступил в Санкт-Петербургский университет на юридический факультет, приобретя в 1883-м степень кандидата прав. Однако, столкнувшись, по-видимому, с царившими в России условиями, при которых попасть еврею в адвокатское сословие было крайне затруднительно, он окончил курс императорской Во­ен­но-ме­ди­цин­ской академии и в 1892 году стал доктором медицины. Соломон Григорьевич дослужился до статского советника — 5-й чин в Табели о рангах Российской империи. Вполне заметен был он и в еврейской политической и общественной жизни: в 1916 году — наряду с крупными еврейскими деятелями (М. Варшавским, И. Абельсоном, бароном А. Гинцбургом, Б. Каменкой, Г. Слиозбергом и др.) — входил в состав Хозяйственного правления, представлявшего по сути верховный орган еврейской общины в российской столице. В 1920 году тайно покинул Петроград и перебрался через границу в Финляндию, а оттуда — в Германию. В середине 1920-х переехал в Париж. 14 января 1937 года его не стало[2], похоронен на кладбище Монпарнас. У него была дочь и два сына, имя старшего, Льва, еще будет упомянуто ниже.

Средний брат, Савелий Григорьевич (?—1940), был по образованию адвокат. Будучи одним из директоров общества «Мазут», он также входил в совет Азовско-Дон­ско­го коммерческого банка и в Восточно-Азиатское неф­тяное товарищество. Несмотря на громадное состояние, Савелий, равно как и его брат Михаил, жил крайне скромно, почти ничего на себя не тратя. По свидетельству знавшего его журналиста Г. Света, Савелий, живя в эмиграции в Париже, ютился в небольшой комнатушке «Гранд-Отеля», у Большой оперы. Здание отеля, оцениваемое во много миллионов, одно время было собственностью братьев Поляк, однако Савелий довольствовался там скромной комнатушкой[3].

Как и Михаил Григорьевич, Савелий Григорьевич никогда не был женат и не имел детей. В общественном смысле он почти никак себя в эмигрантской жизни не проявил, хотя его смерть и была отмечена некрологом в крупнейшей газете «русского Парижа» «Последние новости». Нельзя не упомянуть, что именно в его петербургской квартире С. Ан-ский впервые прочитал свою знаменитую в будущем пьесу «Дибук». Во время чтения присутствовал Ф. Сологуб, о чем очевидица этих событий впоследствии вспоминала:

 

Ан-ский казался нервным и читал тихим, несколько унылым голосом. После чтения начались прения. Слушатели откликнулись сдержанно на «фантастичность» сюжета, подчеркивая трудность постановки пьесы. Семен Ан-ский, подавленный, не возражал. Вдруг брюзгливо вмешался до того хмуро молчавший Соллогуб <так!>: «Пустые слова! Не поняли глубины Вашей драмы, идеи торжества любви над смертью. Это большая замечательная вещь!» Он с раздражением нахлобучил шапку, кивнув на прощание одному Ан-скому. Оставшиеся в смущении скоро разошлись[4].

 

Младший из братьев, Михаил (24 апреля 1864 — март 1954), родился в Нижнем Новгороде. Как и два его старших брата, учился в Санкт-Петербургском университете, где окончил математический факультет. В 1908 году он впервые посетил Землю обетованную, незадолго до первой мировой войны направился туда во второй раз[5], затем приезжал неоднократно, а в 1923 году переселился в Эрец-Исраэль окончательно, хотя жил там не постоянно, а бывал наездами, деля свою жизнь богатого промышленника и еврейского общественного деятеля между Хайфой и Парижем. В том же 1923 году, частично задействовав деньги Савелия, он основал в Хайфе цементное производство «Nesher Cement Works», которое существует по сей день.

Начиная с 1920-х годов Михаил Григорьевич вкладывал значительные суммы в экономическое развитие Эрец-Исраэль, финансируя или ссужая многочисленные большие и малые проекты. Прежде всего это касалось субсидий или пожертвований, которые шли на закупку земель, благоустройство на них репатриантов-евреев, развитие торговли и промышленности страны. Но сейчас хотелось бы коснуться несколько иной стороны его деятельности как финансиста и филантропа.

В бумагах Поляка сохранилось адресованное ему письмо с просьбой о финансовой поддержке еврейского еженедельника. И хотя эта просьба поддержана им не была и с его стороны, насколько можно судить, не последовало в данном направлении никаких практических шагов, тем не менее сам по себе этот документ представляет известную историческую ценность: как свидетельство (пусть и не воплощенного в жизнь) проекта борьбы с антисемитизмом посредством печатного слова и как неизвестная страница из истории еврейского меценатства. Автор письма — С. Л.Поляков-Ли­товцев, который вряд ли стал бы обращаться с подобной просьбой, если бы не был уверен, что адресат отнесется к ней, по крайней мере, внимательно.

Соломон Львович Поляков-Литовцев (наст. фам. Поляков; 1875–1945) — один из ведущих русских журналистов, поэт, драматург, прозаик, публицист, переводчик, мемуарист. Как корреспондент крупнейшей российской газеты «Русское слово» имел во время заседаний Государственной думы пропуск в ложу прессы, которую известный антисемит В. Шульгин не без ядовитого остроумия назвал «чертой оседлости» из-за обилия в ней жур­на­лис­тов-ев­ре­ев. После большевистского переворота По­ля­ко­ву-Ли­тов­це­ву в отличие от многих коллег по творческому цеху не пришлось эмигрировать на Запад, поскольку, являясь иностранным корреспондентом «Русского слова», он уже находился в Лондоне.

Деятельность Полякова-Литовцева в Лондоне не только как журналиста, но и как трезвомыслящего политического эксперта, глубоко и тонко разбиравшегося в международной обстановке, умевшего предсказывать ход грядущих событий и при этом глубоко честного и порядочного человека, высоко оценил дипломат К. Д.Набоков, дядя писателя В.В. Набокова, с мая 1917 года — глава российского посольства в Лондоне.

 

Наиболее ценными моими советниками, — писал Набоков в книге «Испытания дипломата», — людьми, придававшими мне бодрость духа и ясность мысли за это время, людьми, которым я до конца жизни буду благодарен за оказанную ими мне нравственную поддержку, были: бывший корреспондент «Нового времени» Г. С.Веселицкий-Божидарович (82-х летний старик, человек совершенно исключительного ума, сердца и знаний), давний мой друг Г. А.Виленкин (бывший русский финансовый агент в Лондоне, Вашингтоне и Токио), С.Л.По­ля­ков-Ли­тов­цев («Русское слово») и лейтенант Абаза — светлейший образец самозабвенного патриота[6].

Цементный завод «Nesher Cement Works».
1930-е годы

 

Там же, в Лондоне, в 1919–1920 годах Поляков-Ли­тов­цев сотрудничал в еженедельнике «The Russian Outlook», который, как полагали некоторые, был его собственным журналистским и издательским детищем, а в 1921–1922 годах редактировал в Берлине (вместе с Л. М. Немановым) газету «Грядущая Россия», с 1923-го — обосновался в Париже. Перед угрозой гитлеровского вторжения во Францию переселился в США, где входил в «Союз русских евреев», являвшийся продолжением в новых условиях деятельности парижского Объединения русско-ев­рей­ской интеллигенции. Умер он в Нью-Йорке от саркомы легких[7].

В годы эмиграции По­ля­ков-Литовцев находился на самом острие противостояния и леволиберального лагеря, к которому кровно принадлежал, с намного превосходящим его числом правых радикалов. Один из представителей последних — писатель Н. Н.Бреш­ко-Бреш­­ков­­ский, идеологически объединяя По­ля­ко­ва-Ли­тов­цева и другого жур­на­лис­та-ев­рея, П. Рысса, писал в предисловии к своему роману «Под звездой дьявола»:

 

В «Последних Новостях» оба изощрялись в обливании клеветническими помоями русской армии, ее генералов, ее Верховного Вождя. Повторялась набившая оскомину пошлятина о реакционно настроенных ландскнехтах, о царских генералах, мечтающих о реставрации и удушении «завоеваний революции». Поднялась какая-то остервенелая травля. Травили с пеной у рта нескольких десятков тысяч мучеников-бойцов, к великому сожалению Рыссов и Поляковых-Литовцевых избежавших «стенки» и чрезвычайки[8].

 

А другой столп реакции, один из вождей и апостолов российского антисемитизма Н. Е.Марков 2-й, со страниц редактируемого им в эмиграции черносотенного журнала «Двухглавый орел» витийствовал:

 

Но временами приходится мне читать газету «Последние Новости». Хотя на фронтоне этого газетного сооружения и красуется броская вывеска «Павел Милюков», — но как подставной русский наймит он мало что значит в действительном руководстве этим еврейским заведением. Знающие люди свидетельствуют, что Милюков лишь вывеска, под которой торгуют русским словом доподлинные хозяева предприятия — евреи, и что истинным редактором «Последних Новостей» является вовсе не Павел Милюков, а Самуил Поляков (Литовцев)[9].

Весной 1926 года Поляков-Литовцев посетил Эрец-Ис­ра­эль и по возвращении в Париж описал это путешествие в серии очерков, напечатанных в «Последних новостях», а также выступил перед членами сионистской организации «Бней-Цион», делясь своими впечатлениями о Святой земле. Согласно отчету, помещенному в редактируемом В. Жаботинским еженедельнике «Рассвет», Поляков-Литовцев говорил о том, что уже самый пейзаж Палестины производит чарующее впечатление. Еврей, переступающий порог страны, сразу чувствует себя «дома». Героическая работа халуцим — подлинных строителей страны — привела его в восхищение. Огромное впечатление произвело на него возрождение еврейского языка. В Палестине, по его мнению, имеются огромные возможности для евреев. От самого еврейского народа зависит превращение страны в еврейский «дом»[10].

Мы не располагаем информацией о том, где и при каких обстоятельствах Поляков-Литовцев познакомился с Михаилом Поляком. Возможно, знакомство это произошло через Соломона Поляка, который, как и Поляков-Ли­тов­цев, был масоном, да и в эмигрантских еврейских организациях занимал далеко не рядовое положение.

Итак, как было сказано, Поляков-Литовцев обратился к Михаилу Поляку с письмом, которое приводится по подлиннику, хранящемуся в архиве последнего (Nesher Cement Works, Haifa, Israel).

 

4 июня <19>29

Paris

Дорогой Михаил Григорьевич,

Извините, что пишу только сейчас — на какое-то время я совершенно «выпал из жизни»: сначала навалилась срочная работа, а потом я оказался в руках эскулапов, которые упражняли на мне свое медицинское искусство. Я, слава Б-гу, остался жив, но насилу от них вырвался! П.М.Рутенберг в свое время передал мне от Вас привет и Вашу просьбу, о которой я не забыл и которой займусь вплотную в самое ближайшее время — не подумайте, что отнесся к ней спустя рукава.

Шлю вырезку моей статьи о состоявшемся в Париже «диспуте об антисемитизме». Как видите, наша встреча оказалась, как Вы верно заметили при прощании, «чревата последствиями». Мои мысли вокруг диспута сосредоточились именно на том, о чем мы беседовали с Вами в последний раз, — необходимости прямого и откровенного разговора между евреями и теми, кому мы не по душе.

Я хотел бы вновь вернуться к нашей последней парижской беседе, завершить которую нам так и не удалось.

Как Вы, наверное, помните, Вы говорили о падении роли печатного слова и о том, что люди более доверяют делам, чем словам. Я позволю себе, Михаил Григорьевич, не согласиться с Вами. Мне кажется, Вы не совсем правы в том, что разделяете слово и дело. Ведь прежде чем стать «делом», «что-то» должно появиться в головах людей, быть сформулировано на языке — в виде мыслей и слов, и реальность наша отнюдь ничуть не менее «словесная», нежели «деловая». «Еврейская Трибуна», которую редактировал покойный М.М.Винавер, фактически была «делом», а не только «словом»[11]. Разве Вы будете это отрицать?

Вы сами говорите, что мировое черносотенство оживилось. Мы с Вами слишком хорошо знаем, чем обычно заканчивается такое «оживление». Думаю, что и на этот раз не следует ожидать от него чего-то нового, кроме обычного в таких случаях еврейского погрома. И Вы в Палестине, и мы в Европе не убережемся от того, чтобы стать его жертвами. Поэтому я так горячо выступаю в поддержку «слова», которое может воспрепятствовать завтрашнему дурному «делу».

В сложившихся критических обстоятельствах спасительную роль сыграл бы печатный орган, в котором это «слово» будет предоставлено обеим сторонам — нам, евреям, и тем, кто нас не любит, но честно готов обсуждать, как и откуда это чувство берется. Создать такое место для печатных дискуссий означало бы оказать еврейскому народу величайшую услугу. Я бы даже сказал, спасти его от гибели. И мы должны спасти наш народ.

Если бы Вы, дорогой Михаил Григорьевич, нашли бы возможность поддержать такой еженедельник финансово, Вы бы выполнили миссию огромной политической и нравственной важности.

Понимаю, сколько лежит на Вас дел и забот. Но сейчас, когда в воздухе пахнет вторым Бейлисом, а то и чем похлеще, мы уже не можем полагаться исключительно на талант наших искусных адвокатов. И ненависть к нам антисемитской своры может превратиться в реальную опасность, если ее вовремя не остановить.

Я говорил на эту тему с Вашим племянником — он разделяет мою тревогу, хотя от каких-либо конкретных предложений воздержался. Посоветовал обратиться к Вам и к Савелию Григорьевичу. Поэтому я и пишу Вам сейчас.

Между прочим, мы провели с ним недавно чудесный вечер, полный воспоминаний.

 

Бойцы вспоминали минувшие дни

И битвы, где вместе рубились они.

 

Мы совершили экспедицию по тем событиям, свидетелями которых оба являлись. Было крайне интересно узнать, что мы и относимся к ним одинаково.

Я напомнил Л<ьву> С<оломоновичу> о нашей встрече в Стокгольме, куда в это время Протопопов привез Думскую делегацию. Какая политическая буря разыгралась потом, когда стало известно о встрече Протопопова с Варбургом! А ведь вряд ли тот и другой имели серьезные намерения вести «сепаратные переговоры»… Так, попробовать друг друга на вкус — не более того. Я уверен, что ни в каких заговорах Протопопов не участвовал и «продавать Россию» не собирался. Я знал его хорошо — он был слабый человек и никакой герой, и возлагать на него роль «исторической личности» было бы нелепо. Потом, когда мне пришлось защищать своего коллегу Илью Троцкого, я убедился, как легко было в России оклеветать человека и, против всякой логики, приписать ему любые грехи[12]. Ведь и про Протопопова говорили, что он «продался евреям»…

Ну, не буду более занимать Вашего внимания.

Очень рассчитываю, дорогой Михаил Григорьевич, на внимательное отношение к моему предложению.

Когда Вы собираетесь в Париж? Надеюсь на скорое свидание.

                               Преданный Вам,

                                                      С. Поляков-Литовцев

Михаил Поляк в Эрец-Исраэль. 1930-е годы

 

Приведенное письмо интересно во многих отношениях.

27 мая 1928 года Поляков-Литовцев принимал участие в проходившем в Париже диспуте «Об антисемитизме в Советской России». Главный пафос его выступления сводился к тому, что евреям и их «оппонентам» — злобствующим, но по-своему «прямым и честным» юдофобам — следовало бы встретиться и предельно откровенно выяснить, что каждой из сторон «не нравится» друг в друге. В результате таких дебатов, предполагал он несколько прекраснодушно, могли бы разрешиться сами собой обоюдная ненависть, затаенные обиды, недоверие и предвзятость, накопившиеся в ходе долгой истории совместного существования русских и евреев на одной земле.

Через два дня после диспута, 29 мая, под псевдонимом Литовцев, он опубликовал в «Последних новостях» статью «Диспут об антисемитизме», которая по существу представляла собой текст его выступления и призывала к спокойному диалогу семитов и антисемитов. В этой статье Поляков-Литовцев, в частности, писал:

 

…Для того, чтобы беседа была плодотворной и действовала оздоровляющее, было бы необходимо привлечь к спору несколько честных людей, которые возымели бы мужество объ­явить себя антисемитами и чистосердечно объяснили бы, почему они антисемиты, не ссылаясь при этом на «проекции иуда­истического мессианизма», до которых сто одному из ста антисемитов решительно нет никакого дела… Просто, без лукавства, сказали бы: «мне не нравится в евреях то-то и то-то». А вместе с ними должны бы выступить несколько не менее искренних евреев с ответами: «а в вас нам не нравится то-то и то-то»… Можно быть абсолютно уверенным, что такой честный и открытый обмен мнений, при доброй воле к взаимному пониманию, принес бы действительную пользу и евреям, и русским — России…[13]

 

Выступление Полякова-Литовцева на диспуте и его статья в «Последних новостях», в которых поднималась крайне острая тема русско-еврейских и, шире, иудео-хри­сти­ан­ских отношений, не могли пройти незамеченными. И действительно, они вызвали разные реакции в эмигрантских кругах: ограничусь указанием хотя бы на заметки З. Гиппиус «Не нравится — нравится»[14]. Однако самой значительной реакцией и ответом на них, последовавшим из того мира, к которому Поляков-Литовцев, по сути дела, обращался и которому бросал перчатку, мира, где антисемитизм был не только «животным чувством», но и своего рода рационально оформленной идео­логической системой, стала знаменитая книга В. Шульгина «Что нам в них не нравится» (1929). В самом ее названии — свидетельство того, что перчатка была поднята. Таким образом, появление одного из важнейших антисемитских текстов ХХ века, своего рода «декларации антисемитизма», было спровоцировано именно Поляковым-Литовцевым.

Вырезку своей статьи «о состоявшемся в Париже “диспуте об антисемитизме”» Поляков-Литовцев отправил Поляку в приведенном выше письме. Как из него выясняется, с Михаилом Григорьевичем он обсуждал саму идею «необходимости прямого и откровенного разговора между евреями и теми, кому мы не по душе». Именно вокруг этой идеи строился план задуманного им еженедельника. Трудно сказать, насколько действенной с точки зрения служения еврейским интересам могла оказаться подобная площадка для дискуссий, однако несомненно, что опыт подобного издания был бы уникален не только в истории русской журналистики, но и в истории международного антисемитизма и борьбы с ним. Как опытный и проницательный журналист, Поляков-Литовцев хорошо чувствовал современные ему общественные настроения и понимал, что к антиеврейской ненависти российского происхождения в условиях эмиграции присовокупляется местный антисемитизм. В его представлении, судя по всему, либеральные, в том числе еврейские, ценности требовали защиты в международном масштабе, и новый печатный еврейский орган, следует думать, должен был охватить не только российскую диаспору, но и стать голосом мирового еврейства. В таком случае планируемое издание предполагалось, очевидно, на нескольких языках — русском, французском, английском и, возможно, даже идише[15], — всеми из них По­ля­ков-Литовцев хорошо владел.

Соломон Львович Поляков-Литовцев. Портрет работы Савелия Абрамовича Сорина

 

Другой интересный аспект публикуемого письма — упоминание о тай­но-зна­ме­ни­той встрече в Стокгольме в 1916 году, в самый разгар первой мировой войны, тогдашнего товарища председателя Государственной думы А. Д. Протопопова (1866–1918), позднее занявшего пост последнего царского министра внутренних дел, а еще позже расстрелянного большевиками, и немецкого банкира Ф. Варбурга. Протопопов ездил в Стокгольм во главе российской парламентской делегации для встречи с представителями стран-союзников. В состав делегации входили члены Государственной думы (П. Н. Милюков, А.И. Шингарев, А. И. Звегинцев и полковник Б. Н.Энгельгардт) и Государственного совета (В. И.Гурко, А.В. Ваcильев, гр. Д. А. Олсуфьев). Когда об этой секретной встрече стало известно в России, вспыхнул шумный об­щест­вен­но-политический скандал. О ней много писала российская пресса, обвиняя Протопопова в изменнических настроениях и ведении сепаратистских переговоров и приравнивая его поведение едва ли не к антигосударственному заговору. Поляков-Литовцев, находившийся тогда как корреспондент «Русского слова» в Стокгольме, знал обо всей этой истории из первых рук. 1 июня­ 1928 года, т. е. за несколько дней до письма Поляку, он опубликовал в «Последних новостях» воспоминания о Протопопове, где одним из центральных эпизодов стало повествование об этой встрече. По его глубокому убеждению, никакого заговора не было, а сама протопоповско-варбургская конфиденция носила достаточно пустой и бессмысленный политический характер.

Пустая, нелепая встреча, — писал Поляков-Литовцев. — Но в судьбе Протопопова она сыграла значительную роль. Она положила начало разрыву Протопопова с Государственной думой. Она сблизила его с реакционными кругами столицы, которые с этих пор стали узнавать в нем своего человека — одни потому, что Протопопов беседовал с немцем, другие — потому что потерял доверие «революционеров» прогрессивного блока…[16]

Александр Дмитриевич Протопопов (посередине), крупный земле­владелец и промышленник, последний царский министр внутренних дел Российской империи, в своем кабинете с двумя сотрудниками. Сентябрь 1916 года

 

Упоминаемый в письме Лев Соломонович Поляк (1882–1944?)[17], сын Соломона Григорьевича и племянник Михаила Григорьевича, имел непосредственное отношение к встрече Протопопова с Варбургом, поскольку она происходила в номере отеля, который он снимал. Поэтому «стокгольмский эпизод» в тот «чудесный вечер, полный воспоминаний», о котором пишет Поляков-Литовцев, был для него, как можно предположить, ничуть не менее актуальным, чем для автора письма.

Остается только гадать, по какой причине проект По­ля­ко­ва-Литовцева остался неосуществленным и почему он оставил свои старания по организации еврейского еженедельника. Сыграло ли здесь свою решающую роль то обстоятельство, что он не сумел мобилизовать финансовые ресурсы, на которые главным образом рассчитывал, или в дело вмешались какие-то иные, сторонние факторы и причины? Не исключено, что сам инициатор этого проекта через некоторое время мог разувериться в эффективности идеи борьбы с антисемитизмом путем открытого обмена мнениями. Как бы то ни было, но план Полякова-Литовцева реализован не был — еврейский печатный орган подобного типа свет не увидел. В то же время примечателен сам факт тревожных предчувствий, которые посещали эмигрантскую русско-еврейскую интеллигенцию задолго до того, как роковые и трагические события европейского и мирового апокалипсиса стали исторической реальностью.

  добавить комментарий

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 

 



[1].       См.: Дижур И. М. Евреи в экономической жизни России // Книга о русском еврействе от 1860-х годов до революции 1917 г. Нью-Йорк, 1960. С. 178–179; Фурсенко А. А. Парижские Ротшильды и русская нефть // Вопросы истории. 1962. № 8. С. 29–42.

 

[2].       См. сообщение о его смерти: Последние новости. 1937. № 5774. 14 января. С. 1; через несколько дней в той же газете появился его некролог, написанный Г. Слиозбергом «Памяти д-ра С. Г. Поляка» (1937. № 5779. 19 января. С. 4).

 

[3].       Свет Гершон. Спор из-за наследства Михаила Поляка // Новое русское слово. 1957. № 16 154. 19 сентября. С. 2.

 

[4].       Эттингер Р. Н. Писатель Ан-ский (Воспоминания) // Роза Николаевна Эттингер. Иерусалим, 1980. С. 14.

 

[5].       Примерно в это же время в Эрец-Исраэль приезжал и Соломон Григорьевич, сопровождавший в этой поездке двух еврейских писателей — Ш. Аша и Д. Файнберга.

 

[6].       Набоков К. Д. Испытания дипломата. Стокгольм, 1921. С. 187–188.

 

[7].       См. некролог «Памяти С. Л. Полякова-Литовцева», написанный А. Седых (Новый журнал. 1945. № 11. С. 348–349).

 

[8].       Брешко-Брешковский Н. Н. Под звездой дьявола. Нови Сад, 1923. С. 11.

 

[9].       1928. № 18. 17 июня. С. 23.

 

[10].      Рассвет. 1926. № 22. С. 11.

 

[11].      «Еврейская трибуна» — еженедельник, посвященный интересам русского еврейства; выходил в Париже в 1920–1924 годах.

 

[12].      Иностранный корреспондент «Русского слова» Илья Маркович Троцкий (1879–1969) был в годы первой мировой войны заподозрен в «патриотической нелояльности». Защищая доброе имя коллеги, Поляков-Литовцев отправил в газету письмо, в котором опровергал возведенные на Троцкого бездоказательные обвинения, см.: ОР РГБ. Архив газеты «Русское слово». Карт. 20. Ед. хр. 10. Л. 5–13.

 

[13].      Литовцев С. Диспут об антисемитизме // Последние новости. 1928. № 2624. С. 2.

 

[14].      Новый корабль. 1928. № 4. С. 22–26.

 

[15].      Кстати сказать, последний язык был для Полякова-Литовцева самым близким: русскому языку он выучился, когда ему миновало 17 лет.

 

[16].      Поляков-Литовцев С. Из воспоминаний журналиста (А. Д. Протопопов в Стокгольме) // Последние новости. 1928. № 2627. С. 2–3.

 

[17].      Как и его сестра, художница Елизавета Соломоновна (1891–1940-е), во время второй мировой войны был арестован немцами во Франции, депортирован в Германию и погиб в лагере.