[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2012 АВ 5772 – 8(244)
Были ли хрущевские «экономические процессы» антиеврейскими?
Геннадий Костырченко
В издательстве «Международные отношения» выходит в свет книга Г. В. Костырченко «Тайная политика Хрущева. Власть, интеллигенция, еврейский вопрос». Мы предлагаем вниманию читателей журнальный вариант одной из глав книги1.
Плакат И. Волковой «Торговая точка — не частная лавка...», стихи А. Николаева. 1970-е годы
Атака на теневую экономику и «трикотажников»[1]
После того как Президиум ЦК КПСС «очистили» от Молотова, Маленкова, Кагановича и других близких соратников Сталина, а в начале 1958-го оттуда был «выдавлен» отставленный премьер Булганин, претендовавший на автократию Хрущев дал волю своим честолюбивым амбициям. Вознамерившись реализовать в огромной и обремененной множеством серьезных проблем стране пропагандистский мегапроект коммунистической утопии, он мобилизовал партийно-государственный аппарат на бескомпромиссную борьбу со всем, что так или иначе ассоциировалось с «исторически обреченным» капитализмом. Последний решительный бой был объявлен не только, как отмечалось, «религиозным предрассудкам», но и с еще большим усердием началось устранение из «советской действительности» «остатков частнособственнической психологии», разумеется, вместе с «питавшими» ее «рудиментами» капиталистического предпринимательства.
Курс на окончательную «декапитализацию» советской экономики был инициирован еще постановлением ЦК КПСС и СМ СССР от 14 апреля 1956 года «О реорганизации промысловой кооперации», призванным ликвидировать нелегальный частный бизнес, который действовал главным образом под «крышей» артелей-кооперативов по выпуску товаров массового потребления. Бизнес этих мелких фабрик и мастерских процветал, особенно в сравнении с результатами работы государственных предприятий легкой и местной промышленности, зачастую убыточных из-за чрезмерной бюрократизации управления, игнорирования потребительского спроса, затратного характера производства. Однако дела «артельщиков», или «цеховиков», как их стали называть впоследствии, шли в гору не только благодаря присущей им коммерческой жилке, но и вследствие того, что кооперативы обладали большей в сравнении с госпредприятиями административной и финансовой самостоятельностью. Вместе с тем ради получения различных преференций кооператоры значительно чаще, чем управленцы обычных фабрик и заводов, практиковали подкуп госчиновников и пускались во всевозможные хозяйственно-финансовые махинации, в том числе и с хищениями государственных и общественных средств.
Усмотрев во всем этом серьезный коррупционный момент, Хрущев со свойственной его натуре бескомпромиссностью пошел в 1960 году на полную ликвидацию промысловой кооперации. Однако загнанная в подполье частнопредпринимательская деятельность отнюдь не заглохла. Напротив, демонстрируя удивительную приспособляемость и жизнеспособность, она отлично освоилась в чрезвычайно рискованных условиях теневой экономики. Восприняв эту своего рода общественную самодеятельность как дерзкий вызов своему коммунистическому проекту, Хрущев прибег к жесткому ее подавлению, использовав испытанные сталинские силовые методы.
Одно за другим стали возникать так называемые «экономические дела», многие из которых были возбуждены отнюдь не в Москве и Ленинграде, а в глубинке, где вдали от центральных властей сподручней было заниматься нелегальным бизнесом. Наиболее показательной из таких провинциальных историй стало разоблачение подпольного трикотажного синдиката в Киргизии. Там он опекался разветвленным преступным сообществом местных высокопоставленных чиновников, занимавших в том числе и руководящие посты в республиканских правоохранительных органах. Вот почему проведение арестов и обысков, начавшихся в этой союзной республике, было поручено бригаде оперативников из КГБ при СМ СССР, выехавших весной 1961 года из Москвы.
Наиболее крупные хищения государственного имущества в Киргизии были вскрыты на двух трикотажно-ткацких фабриках — Аламединской и Кзыл-Аскерской, входивших в систему местной промышленности (до того функционировали как артели потребительской кооперации), а также в республиканской торговой сети. На этих предприятиях был налажен выпуск «левой» дефицитной продукции — постельного белья, тюля, ковровых дорожек, гардинного полотна, мужских носков и других трикотажных изделий. По этому делу был арестован 51 человек. Около трети из них были евреями. В качестве одного из главных подозреваемых проходил начальник трикотажного цеха Мордко Гольдман. Взяли под стражу и его брата Авраама-Ушера Гольдмана.
Более 100 тыс. рублей наличными, полученные в результате незаконной продажи «левого» товара в торговой сети Киргизии и сбыта ее в других регионах СССР, были переданы «крышевателям» теневого бизнеса из числа фабричного начальства и высокопоставленных представителей республиканских органов власти (ЦК КП, СМ, Госплан, совнархоз, прокуратура, милиция, Комиссия советского контроля). «За допущенные крупные ошибки и недостатки в руководстве партийной организации республики» был смещен со своего поста первый секретарь ЦК КП Киргизии И. Р. Раззаков. Главой киргизской криминальной пирамиды был председатель республиканского Госплана Б. Д. Дюшалиев, обеспечивавший бывших кооператоров сверхустановленными фондами на остродефицитное сырье. Дюшалиев был расстрелян. Такая же участь, по всей видимости, постигла и заместителя министра республиканской местной промышленности и торговли Т. Новикова и еще трех высокопоставленных чиновников киргизского Совмина, Госконтроля и Минместпрома. Одновременно были казнены М. Гольдман и еще восемь евреев[2].
Цех кройки Аламединской трикотажно-ткацкой фабрики. 1959 год / Работники Аламединской фабрики. Конец 1950-х годов
Глава криминальной пирамиды — председатель Госплана Киргизской ССР Б. Д. Дюшалиев
В книге израильской исследовательницы Е. Эвельсон, как, впрочем, и в других подобных изданиях, написанных в политизированной остро публицистической манере, утверждается, что «дело трикотажников» в Киргизии вкупе с подобными делами в других регионах страны было производным от антиеврейской политики властей[3]. В обоснование этого тезиса в иерусалимской «Краткой еврейской энциклопедии» даже утверждается, что «число неевреев, приговоренных к смертной казни за аналогичные (экономические. — Г. К.) преступления, было незначительным»[4]. При этом не упоминается, что наряду (и в связи) с упомянутым судебным процессом рассматривалось дело о вскрытых в органах внутренних дел и прокуратуры Киргизии взятках и коррупции и были приговорены к расстрелу семь высокопоставленных чиновников[5].
Анализируя эти факты, трудно представить себе, что снятие руководителя республики и высадка мощного «десанта» московских силовиков во Фрунзе были произведены только ради того, чтобы разобраться с группой местных евреев — «расхитителей» во главе с начальником трикотажного цеха. Без сомнения, эта предпринятая Хрущевым массированная репрессивная акция была направлена прежде всего против усилившейся в Киргизии коррупции, которая, несмотря на все заклинания официальной пропаганды об успешном строительстве коммунизма в СССР, уже тогда стала исподволь пожирать советскую империю. Процесс этот, протекавший поначалу особенно активно на окраинах, потом всецело захватил и центр, увенчавшись, как известно, крахом СССР в 1991 году.
Вполне очевидно, что евреи в Киргизии пострадали в начале 1960-х годов не из-за своего этнического происхождения, а вследствие традиционной приверженности частнопредпринимательской деятельности, которая, будучи в который уже раз объявленной властями «проклятием капиталистического прошлого», подлежала повсеместному выкорчевыванию — более решительному и более безжалостному, чем даже при Сталине. И первым делом от «буржуазного разложения» Хрущев решил спасать номенклатурный аппарат, этот системный каркас советского государства.
Это намерение было выражено в пространной записке, направленной за его подписью 19 февраля 1962 года в Президиум ЦК КПСС. В ней после констатации того тревожного факта, что коррупция, поразив Госплан, центральные и региональные управленческие аппараты министерств и ведомств, а также суд, прокуратуру и милицию, приняла в стране почти универсальный характер, предлагалось создать мощный надзорный орган.
Достойным результатом этого преисполненного более большевистского догматизма, чем здравого смысла, проекта стало появление на свет в декабре 1962 года фактически мертворожденного Комитета партийно-государственного контроля ЦК КПСС и Совета Министров СССР[6]. Руководить им Хрущев поставил Шелепина, который по иронии судьбы вскоре выступил в роли одного из главных его политических могильщиков.
20 февраля 1962 года вышел указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении уголовной ответственности за взяточничество», предусматривавший ужесточение кары за мздоимство вплоть до расстрела с конфискацией имущества[7]. Информируя об этом партийные массы, ЦК КПСС 29 марта разослал во все региональные организации закрытое письмо «Об усилении борьбы с взяточничеством и разворовыванием народного добра», в котором фигурировали не только разоблаченные «дельцы» с еврейскими фамилиями, но и еще больше — с русскими, грузинскими, киргизскими, узбекскими и др.[8]
Частнопредпринимательская «трикотажная» лихорадка захватила не только советскую глубинку. Весьма симптоматично, что максимального уровня нелегальная экономическая деятельность достигла в центральном регионе страны, прежде всего в Москве и Московской области. Наиболее крупные аферы по теневому бизнесу были вскрыты на Перовской швейно-трикотажной фабрике № 11, а также в универмаге «Москва» и в Краснопресненском психоневрологическом диспансере, при которых функционировали подпольные цеха по пошиву трикотажных изделий.
Было возбуждено несколько уголовных дел, по которым проходили десятки фигурантов. Сумма ущерба, установленная следствием только по одной фабрике № 11, составила почти 2,8 млн «новых» рублей. Деятельность «цеховиков» смогла достичь столь внушительного масштаба только в результате покровительства, оказывавшегося им (разумеется, за многотысячные взятки) высокопоставленными сотрудниками органов внутренних дел и влиятельными чиновниками других ведомств. На процессах, венчавших проводившиеся КГБ расследования, в качестве главных обвиняемых проходили евреи Ш. Шакерман (между прочим, племянник знаменитого одесского налетчика Мишки Япончика), Б. И. Ройфман, П. Г. Ордер, Б. Пугач, А. М. Коган, А. Хейфец, Ю. Евгеньев и некоторые другие. Все они были приговорены к расстрелу[9].
Ян Рокотов по кличке Ян Косой, глава московского «валютного
синдиката», в зале суда.
Май 1961 года
Аресты «валютчиков», «дело Рокотова»
Между тем Хрущева всерьез беспокоило не только бурное развитие «альтернативного» производства ширпотреба и связанный с этим галопирующий рост чиновной коррупции. Как не менее серьезная опасность для взлелеянной им химеры коммунизма воспринимался им и тот бум золота, драгоценностей и иностранной валюты, который возник тогда на внутреннем черном рынке.
Терпение эмоционально взрывного советского лидера окончательно лопнуло в начале 1961 года. Именно тогда он, проведя денежную реформу, преподнесенную обществу как экономически целительную — на порядок удорожила рубль и подняла его официальную котировку до 90 копеек за один доллар США (вместо прежних четырех рублей)[10], — стал воспринимать спекуляцию валютой не только как злостный подрыв социалистической экономики, но и как личный вызов ему самому. Устрашающее наказание «распоясавшихся валютчиков» решено было устроить в Москве, где «диверсионный бизнес» принял наибольший размах. При этом в расчет бралось и то соображение, что осуществление показательной репрессивной акции в столице даст максимальный пропагандистско-воспитательный эффект.
С целью реализации этой идеологической задачи 19 мая 1961 года все центральные газеты в СССР поместили на первых полосах следующее сообщение:
«В Комитете Государственной Безопасности и Прокуратуре СССР. Комитетом Государственной Безопасности при Совете Министров СССР арестованы и привлечены к уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях и спекуляцию валютными ценностями в крупных размерах Рокотов Я. Т., Файбишенко В. П., Эдлис Н. И., Попов С. К., Лагун И. И., Паписмедов И. М., Паписмедов Ш. О., Ризванова М. Л. <…> Как установлено следствием, эти преступники скупили и перепродали иностранной валюты и золотых монет в общей сложности более чем на 20 миллионов рублей (в старых деньгах). Привлеченные к уголовной ответственности лица продолжительный период времени не занимались общественно-полезным трудом, вели паразитический образ жизни, разлагающе влияли на отдельных неустойчивых граждан и, вступая в преступные связи с иностранцами, унижали достоинство советских людей».
На упомянутого первым Я. Т. Рокотова приходилась наибольшая доля от всего выявленного по делу незаконного оборота валюты и золота — свыше 12 млн рублей из 20[11]. Так что же представлял собой этот советский «король иудейский»? Происходил Ян Тимофеевич Рокотов из семьи советской творческой интеллигенции. О его отце, Тимофее Адольфовиче Рокотове, известно только то, что в 1938–1939 годах тот исполнял обязанности ответственного редактора журнала «Интернациональная литература» (был закрыт в 1943 году). Хотя Ян имел то ли среднее, то ли семилетнее школьное образование (данные разнятся), однако в зрелые годы он уверял друзей, что чуть ли не закончил юридический факультет МГУ.
Оформляя еще юношей первый паспорт, он с учетом, видимо, этнического происхождения матери, попросил записать его украинцем. Оказавшись после войны без присмотра со стороны отца и совершив мелкое правонарушение, Ян получил трехлетний лагерный срок по уголовной статье, а потом еще и восьмилетний, но уже по политической (58-й).
Выйдя после смерти Сталина на свободу, он попытался приторговывать книгами, однако, оставив вскоре этот бизнес из-за малой прибыльности, переключился на нелегальные сделки с валютой. Произошло это в 1957 году после московского Всемирного фестиваля молодежи и студентов, который знаменовал собой некоторое преодоление сталинской политики герметичной изоляции советского общества от внешнего мира. И пусть произошедшее потом расширение международных контактов СССР было незначительным и они продолжали осуществляться исключительно в рамках официальных мероприятий и межгосударственного политико-экономического и культурного сотрудничества, тем не менее, благодаря образовавшейся в «железном занавесе» трещине приток иностранцев (туристов, деловых людей, студентов и военных из развивающихся стран) в Москву, Ленинград, другие крупные города европейской части Советского Союза увеличился, что обеспечило стабильный приток в страну зарубежной валюты и других ценностей.
Владислав Файбишенко (справа) на скамье подсудимых.
Май 1961 года
Это вдруг возникшее предложение капиталов извне, которое сулило быстрое и относительно легкое обогащение, открыло новую захватывающую жизненную перспективу перед такими людьми, как Рокотов, и послужило отправным пунктом возрождения в СССР «черной» валютной биржи, ликвидированной в период крушения нэпа.
Благодаря раскрывшемуся в Рокотове таланту дельца, он к началу 1960-х годов занимал самую верхнюю ступень в иерархии чернорыночных деятелей. Став советским подпольным миллионером и получив кличку «Ян Косой» (по врожденному косоглазию), он входил в элитный разряд так называемых «купцов». Стараясь не привлекать к себе внимания властей, Рокотов обычно лично не участвовал в валютных сделках, однако иногда выходил из тени, когда предоставлялась возможность сорвать крупный куш. Например, он непосредственно контактировал с обучавшимися в московских военных академиях арабскими офицерами (поставляли ему большие партии царских «империалов» и «полуимпериалов», английских золотых «джорджиков» — отчеканенных фунтов стерлингов), а также с американскими дипломатами, которым по «выгодному» рублевому курсу обменивал доллары. Рокотов лично вел дела и с королями черных рынков Прибалтики и Грузии.
В высший слой «валютчиков» входил и молодой В. П. Файбишенко, имевший тем не менее существенно меньший «финансовый рейтинг», чем Рокотов. Да и КГБ инкриминировал ему нелегальный валютный оборот лишь в 1 млн дореформенных рублей[12]. Еврей по происхождению, он, окончив Московский энергетический институт, тоже решил попытать счастья на ниве рискованного, но быстрого обогащения. В приятельском кругу его называли «Владиком», однако он предпочитал, чтобы его именовали на западный «шикарный» манер «Буонаротти».
Еще одной акулой черного рынка слыл русский по национальности Д. Д. Яковлев, который родился в еще буржуазной Прибалтике. Учитывая его незаурядный личностный потенциал и обширные связи, установленные в ходе валютных сделок с иностранцами, руководство КГБ, скорей всего, намеревалось заполучить в его лице ценного агента. Шелепин даже пытался сохранить «Антиквару»-«Дим Димычу» (оперативный псевдоним и кличка Яковлева) жизнь. Однако потерпел фиаско. Хрущев, жаждавший крови «воротил черной биржи», настоял на том, чтобы вынесенный этому валютчику смертный приговор был приведен в исполнение.
Рангом ниже «купцов» были «посредники»[13], скупавшие валюту у так называемых фарцовщиков[14] («бегунков»). А те, в свою очередь, на улице или в гостиницах производили мелкую скупку валюты у иностранцев.
Обороты столичной черной биржи росли не сами по себе, а во многом благодаря негласному коррупционному покровительству со стороны органов внутренних дел, официально надзиравших за нелегальной частнопредпринимательской деятельностью. Подобные факты морального разложения верхушки милицейского ведомства, о которых конкурировавший с ним КГБ наверняка информировал Хрущева, подвигли того к ликвидации Министерства внутренних дел СССР. Произошло это в январе 1960 года, а в мае оставшуюся «бесхозной» функцию контроля над золотовалютным оборотом передали в компетенцию службы госбезопасности. Так в составе 2-го главного (контрразведывательного) управления КГБ при СМ СССР появился 16-й отдел (по борьбе с контрабандой и обеспечению законности валютных операций). Его начальником назначили С. М. Федосеева, опытного профессионала, возглавлявшего в годы войны в Московском УНКГБ отдел по борьбе с нацистской разведкой.
Не догадываясь, что их деятельность теперь отслеживается на Лубянке, Рокотов и другие «купцы» продолжали действовать с прежним размахом. К концу осени 1960 года Федосеев и его подчиненные имели уже полное представление об основных участниках столичного теневого валютного бизнеса, об их внутрисоюзных и заграничных связях. Первым задержали Файбишенко, который был полностью изобличен в результате случайного обнаружения его тайника с валютой. Однако, поскольку тот не спешил делиться со следствием компроматом на Рокотова и других партнеров по валютному бизнесу, их за отсутствием веских доказательств вины пока не трогали, и оперативники продолжали заниматься в основном негласным наблюдением.
Однако в первых числах декабря 1960 года разработка дела резко интенсифицировалась. Причиной тому стала поездка Хрущева в Восточную Германию. Посещая Западный Берлин, советский лидер, оседлав своего любимого конька пропагандистского резонерства, начал сетовать на то, что «под крылышком оккупационных властей (англо-американских. — Г. К.) город превратился в грязное болото спекуляции и черная биржа здесь правит бал». На что один из западноберлинских политиков язвительно парировал: «Такой черной биржи, как ваша — московская, не сыскать во всем мире…»[15]
Эта ехидная фраза так проняла Хрущева, что, прибыв в Москву, он уже в аэропорту потребовал от встречавшего его председателя КГБ Шелепина срочно доложить о положении дел в сфере борьбы с незаконным валютным оборотом. После этого органы госбезопасности прибегли к жесткой почти открытой слежке в отношении Рокотова и других остававшихся на свободе валютчиков, чем ввергли их в панику и понудили к экстренному и потому неконспиративному извлечению из тайных укрытий накопленных капиталов. Однако пуститься вместе с ними в бега им так и не удалось: все они в считанные дни были арестованы с поличным.
Под беспрецедентно настойчивым давлением Хрущева, вольно или невольно подражавшего Сталину и горевшего желанием встряхнуть советское общество, наказание для Рокотова, Файбишенко, Эдлис и других неоднократно ужесточалось. Презрев тот факт, что закон не имеет обратной силы, им сначала собирались дать восемь лет лишения свободы вместо полагавшихся по старому закону трех, затем предельный срок за незаконные операции с валютой увеличили до пятнадцати лет, но Хрущев был недоволен, и следующим шагом было допущено «применение смертной казни — расстрела за спекуляцию валютными ценностями или ценными бумагами в виде промысла или в крупных размерах»[16]. В результате нового процесса, состоявшегося 18–19 июля, Верховный суд РСФСР приговорил Рокотова и Файбишенко к смертной казни с конфискацией всех изъятых ценностей и имущества[17]. А 28 июля в газетах появилась информация о приведении приговора в исполнение.
Всего в 1960–1966 годах за незаконные валютные операции, по данным КГБ, был привлечен к уголовной ответственности 1061 человек[18]. Если принять в расчет эту цифру и приведенные Эвельсон сведения о том, что в 1961–1967 годах были осуждены за то же самое 497 евреев[19], то получится, что их доля среди валютчиков, подвергшихся в этот период уголовному преследованию, составляет почти 50%. Поскольку этот показатель представляется более чем приблизительным, он, конечно, должен быть уточнен после рассекречивания архивов госбезопасности.
* * *
Осмысление доступных ныне сведений по репрессиям, предпринятым в годы правления Хрущева в отношении так называемых трикотажников, валютчиков, расхитителей, взяточников и других советских граждан, обвинявшихся в «экономических» преступлениях, позволяет сделать следующий вывод: утвердившаяся в историо-графии некоторых зарубежных стран (особенно Израиля) версия о том, что этнический или, точнее, антисемитский фактор был главным провоцирующим моментом в этих преследованиях, не имеет под собой сколько-нибудь веского фактического основания. Даже использование приверженцами этой версии того кажущегося на первый взгляд убедительным аргумента, что по «экономическим делам» было осуждено и расстреляно большое количество евреев, не убеждает в их правоте, ибо при этом не приводится очень важная для обеспечения объективного анализа статистика об общем количестве людей, обвинявшихся по тем же статьям уголовного кодекса. В подобных исследованиях отсутствуют, как правило, и данные о доле евреев в общей численности кооператоров (в 1940–1950-х годах), а также аналогичные сведения по бухгалтерам, снабженцам и служащим других профессий, являвшимся тогда по преимуществу потенциальными фигурантами «экономических дел».
Конечно, в репрессиях власти против тех, кого она обвиняла в подрыве народнохозяйственной стабильности советского государства, присутствовала в какой-то мере и антисемитская мотивация (прежде всего на Украине). Но решающую роль все-таки играли такие побудительные моменты, как стремление сдержать все более прогрессировавшее коррупционное разложение номенклатурного аппарата и навеянная хрущевским «коммунистическим проектом» борьба с «пережитками частнособственнической психологии в сознании людей».
Именно этот социальный момент главным образом и спровоцировал Хрущева, мечтавшего ради торжества коммунизма ликвидировать «частника» как класс, на жесткие силовые акции против теневых предпринимателей («цеховиков» и «валютчиков»), считавшихся ударной силой коррупционного разложения аппарата власти.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Еще одна глава из этой же книги — «Хрущев, Польша и еврейский вопрос» — публиковалась в: Лехаим. 2012. № 6.
[2]. Региональная политика Н. С. Хрущева. ЦК КПСС и местные партийные комитеты. 1953–1964 (Серия «Документы советской истории») / Сост. О. В. Хлевнюк, М. Ю. Прозуменщиков, В. Ю. Васильев, Й. Горлицкий и др. М.: РОССПЭН, 2009. С. 202. Эвельсон Е. С. Cудебные процессы по экономическим делам в СССР (шестидесятые годы). Лондон: Overseas Publication Interchange Ltd, 1986. C. 345.
[3]. Эвельсон Е. С. 263.
[4]. Краткая еврейская энциклопедия. В 11 тт. / Гл. ред. И. Онен, Н. Прат и др. Иерусалим, 1976–2005. Т. 8. С. 261.
[5]. Звягинцев А. Г., Орлов Ю. Г. Заложники вождей. Советские и российские прокуроры. XX век. 1954–1992. М.: РОССПЭН, 2006. С. 108–109.
[6]. Пихоя Р. Г. Советский Союз: история власти. 1945–1991. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. С. 219–221.
[7]. Ведомости Верховного Совета СССР. 1962. № 8 (1095).
[8]. Региональная политика Н. С. Хрущева. С. 199–209.
[9]. Подробно о судах, проходивших в Москве по «трикотажным делам», см.: Эвельсон Е. С. 65–130.
[10]. В конце 1950-х годов на «черной бирже» Москвы американский доллар котировался, разумеется, не по официальному курсу — один к четырем, а один к сорока — шестидесяти рублям. Да и после хрущевской «укрепляющей деноминации» рубля его нелегальная цена в долларах была в 2–3 раза ниже официальной.
[11]. Правда. 1961. 21 июля.
[12]. Там же.
[13]. Одной из таких «посредниц» была Надежда Эдлис, которая вместе с мужем С. К. Поповым добывала для Рокотова золотые турецкие лиры.
[14]. Фарцовщик — от первоначального «форсельщик», производного в свою очередь от вопроса на английском, задававшегося обычно «бегунками» иностранцам: «Have you anything for sale?» («Вы что-нибудь продаете?»).
[15]. Федосеев С. М. Дубинка крутых репрессий. Как Хрущев с «валютчиками» боролся // Совершенно секретно. 1994. № 12. С. 22.
[16]. Ведомости Верховного Совета СССР. 1961. 6 июля. № 27 (1062).
[17]. Правда. 1961. 21 июля.
[18]. Пихоя Р. Г. С. 328.
[19]. Эвельсон Е. С. 308.