[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ  МАРТ 2013 АДАР 5773 – 3(251)

 

Воспоминания ребецн

Хана Шнеерсон

Продолжение. Начало в № 11 (235), 12 (236); № 1 (237) — № 12 (248); № 1 (249), № 2 (250)

 

«Мой дом — ваш дом, я не боюсь…»

В 1946 году, когда я находилась в Красково под Москвой[1], большинство людей боялись даже стоять рядом со мной. Почти каждый день мне приходилось искать новое место для ночлега, поскольку жить где-либо без регистрации было нельзя, но показать управдому мой паспорт (что являлось необходимым для регистрации) было тем более нельзя![2]

В поисках путей улучшения своего положения я выяснила: в Малаховке, неподалеку от Красково, живет доктор Ландман, мой давний знакомый. Я отправилась к нему в надежде, что он сможет устроить мое проживание законным путем. Доктор принял меня очень дружелюбно и сразу же рассказал, что прекрасно помнит праздники Суккос и Симхас Тойре, проведенные у нас. Он работал главным хирургом в одной из больниц и в какой-то год устроил так, чтобы его отпуск выпал на месяц тишрей[3]. Чтобы ощутить атмосферу праздников, как он ее себе представлял, доктор Ландман решил провести эти дни в обществе Шнеерсона, екатеринославского раввина.

«А теперь, — сказал он мне, — я говорю вам: мой дом — ваш дом, я не боюсь…»

 

Продажа хомеца

Я пишу эти строки после Песаха 5710 года[4]. В месяце ав исполнится шесть лет, как моего мужа нет в живых. Я все время вспоминаю разные случаи из его жизни[5]

Одна из обязанностей моего мужа в качестве раввина города состояла в предоставлении еврейскому населению возможности продать перед Песахом принадлежащий им хомец. Надо сказать, во всех своих начинаниях он стремился к абсолютной, стопроцентной истине с углублением в суть проблемы, не ограничиваясь поверхностным постижением. Такого же подхода он придерживался и в вопросе продажи хомеца, добиваясь его полного, стопроцентного аннулирования — в строгом соответствии с требованиями еврейского закона.

Была определенная категория светски настроенных — «просвещенных», как они себя называли, — евреев, которые критически относились к идее продажи хомеца, хотя и продавали его, не желая задевать религиозных чувств раввина.

Вспоминаю, как в годы первой мировой войны Екатеринослав заполонили потоки беженцев[6] из западных районов России. Среди них был Павел Исаакович Каган[7] из Вильно — Вильно с его гимназией и другими образовательными структурами, в том числе учительской семинарией, которая насчитывала более тысячи студентов, большое число преподавателей, и некоторые из них — весьма известные в еврейском мире фигуры.

Павел Исаакович был человеком глубоко образованным, имел обширные познания в иудаике[8], но он не был религиозен. Занимая видное место в сфере светского еврейского образования, он и сам привык считать себя значительным лицом. Тем не менее Павел Исаакович с большим уважением относился к раввину Шнеерсону, высоко его ценил и часто бывал у нас в доме. Вот и в канун Песаха он «спустился с высот своего положения» (так это выглядело в его глазах) и отправился к моему мужу «зарегистрировать» свой хомец, как принято было иронически называть эту процедуру в «просвещенных» кругах.

Павел Исаакович вошел к нам с таким видом, что было ясно: он хочет показать раввину, будто делает ради него нечто весьма значительное. Однако его ожидал не такой прием, на который он рассчитывал. Было уже позднее утро, и когда Павел Исаакович весело-легкомысленно поздоровался: «Доброе утро!», мой муж отвечал ему довольно резко: «А раньше вы не могли прийти?! Вы знаете, который час?..»[9] Такая реакция ошеломила посетителя, но он все же уселся за стол и стал отвечать на вопросы моего мужа с покорностью маленького мальчика, которого родители послали продать хомец…

В холь а-моэд Павел Исаакович с супругой пришел к нам с визитом. Он выказал моему мужу обычные знаки почтения, совершенно не будучи обижен на него за то, что произошло в канун праздника.

 

…Мне случалось неоднократно наблюдать подобные случаи, когда людям предоставлялась возможность своими глазами увидеть, с какой искренностью мой муж относится ко всему, что делает.

 

Продажа хомеца нееврею

До момента продажи хомеца посетители обсуждали с моим мужем любые вопросы, связанные с кануном Песаха. Многие из тех, кто приходил к нему, волновались: все ли они сделали, что полагается по закону, чтобы полностью избавиться от принадлежащего им хомеца?..

Потом начинался процесс составления договора продажи хомеца. Нееврея-покупателя буквально распирало от чувства собственной значимости: в один день он внезапно становился владельцем чуть ли не всех еврейских предприятий города — тех, что занимались производством или продажей любой продукции, в которой содержался хомец. Чтобы продажа не показалась покупателю фиктивной, выполняемой лишь для проформы, мой муж запирался с ним в кабинете, куда не разрешалось заходить больше никому. Он зачитывал покупателю весь договор целиком (на русском языке, который мой муж знал достаточно хорошо), не пропуская ни одного из перечисленных там продуктов, содержащих хомец, — включая даже те, которые находились на кораблях, направляющихся морскими путями к портам, откуда затем их груз должен был попасть в наш город! Впрочем, больше всего из списка нееврея-покупателя интересовали ликеро-водочные предприятия, к которым он словно бы ощущал какое-то духовное тяготение…

Серьезность моего мужа во время всего этого действа повергала покупателя в настоящий трепет. Он сидел перед раввином почти что в страхе и повторял: «Я не буду никого пускать на эти предприятия — до ночи после завершения вашего праздника. Даже если мне будут предлагать большие деньги, я никому не уступлю своих прав владения на то, что сейчас покупаю… Да-да, ребе, я все это знаю!» Затем покупатель исполнял все требуемые от него формальные действия и уходил — в полном сознании серьезности произошедшего.

Помнится, как-то раз пришел к нам внук «Берэ-Вольфа»[10], который был тогда директором одной из местных фабрик и понемногу начал отдаляться от строго соблюдающих евреев. К нам, однако, он время от времени заходил и в очередной раз пришел как раз накануне Песаха. Он попросил, чтобы ему разрешили находиться в кабинете во время оформления договора продажи хомеца нееврею. Он просидел несколько часов, просто наблюдая за процессом со стороны, но все равно вышел из кабинета очень бледным, а по лбу его струился пот — такая атмосфера царила там!

После продажи хомеца муж обычно получал возможность немного перевести дух, как это бывает по завершении тяжелой работы…

 

Канун Песаха и ночь седера

Потом начиналась подготовка к празднику. Мой муж вкладывал столько души в каждую вещь, имеющую отношение к Песаху, что ощущение приближающегося праздника распространялось по всему дому, затрагивая всех находящихся в нем.

В седере обычно участвовала не только наша семья, но и большое количество гостей. За праздничным столом засиживались допоздна — наши дети тогда еще были дома, да и среди гостей попадались люди, которым было интересно обсудить с раввином те или иные вопросы.

Когда седер заканчивался, глубокой ночью, муж обычно запирался у себя в кабинете и читал Шир а-ширим[11]. Оттуда в это время доносились такие рыдания, на которые далеко не каждый способен. Словами их описать просто невозможно.

Помнится, после одного из седеров двое гостей слушали, как мой муж читает Шир а-ширим, стоя у дверей его кабинета. Один из них сказал мне, что никогда не слышал ничего подобного и никогда не забудет услышанного. Второй добавил, что, если бы даже муж мой произносил эти тексты еще две ночи, он не устал бы его слушать!

Перевод с идиша Цви-Гирша Блиндера

Продолжение следует

добавить комментарий

<< содержание

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 

 

 

 



[1].      См. также: Толдот Леви-Ицхок. Ч. 3. С. 880.

 

[2].      Поскольку там была указана «подозрительная» фамилия — Шнеерсон.

 

[3].      Как отмечалось ранее (см.: Лехаим. 2013. № 1. Гл. «Хазаны на Дни трепета»), в те годы многие евреи старались, чтобы их отпуск состоялся в тишрее, месяце праздников. Это давало возможность уехать куда-нибудь в другой город, где их никто не знал, и там спокойно идти на праздники в синагогу.

 

[4].      1950 год.

 

[5].      Приводимые ниже рассказы относятся к периоду, когда рабби Леви-Ицхок был раввином Екатеринослава/ Днепропетровска.

 

[6].      Во время первой мировой войны тысячи евреев были насильственно выселены из районов, прилегающих к фронту, по ложному обвинению в сотрудничестве с немцами. Большое число этих беженцев оказалось и в Екатеринославе.

 

[7].      Основатель и директор первой в Российской империи частной еврейской гимназии.

 

[8].      «Наука о еврействе», раздел гуманитарных исследований, направленных на изучение религии, истории, культуры и быта еврейского народа.

 

[9].      Хомец, который не употреблен в пищу или не уничтожен, должен быть продан нееврею в канун Песаха до начала шестого «дневного» часа («дневной» час — 1/12 часть времени между восходом и заходом солнца в этот день). Чтобы дать раввину время организовать продажу, тем, кто собирается продавать свой хомец через него, следует сделать это заранее (желательно в предыдущие дни), а не оставлять на последний момент.

 

[10].    Раввин Дов-Зеэв Кожевников («Берэ-Вольф» — перевод его имени на идиш). Хасид третьего, четвертого и пятого Любавичских Ребе — Ребе Цемаха Цедека, Ребе Маараша и Ребе Рашаба. Был раввином Екатеринослава до самого дня своей смерти — 27 тевета 5668 года (19 декабря 1907). Его преемником на этом посту стал р. Леви-Ицхок Шнеерсон. Подробнее о р. Дове-Зеэве Кожевникове можно прочитать в «Сефер а-сихот 5697 — зима 5700 г.» Ребе Раяца, с. 231 и далее (см. также приведенные там ссылки) и с. 349.

 

[11].    Песнь Песней. См. беседы Ребе: в ночи праздника Песах 5725 года, раздел 10 («Торат Менахем — Гитваадуйот» 5722, ч. 3, с. 159); в первый день праздника Песах 5727 года, раздел 3 («Мелех бемесибой», ч. 1, с. 134). См. также беседу Ребе в субботу недельной главы «Ки теце» 5750 года («Торат Менахем — Гитваадуйот» 5750, ч. 4, с. 230, прим. 3): «Есть обычай читать Шир а-ширим ночью после завершения пасхального седера, особенно во вторую ночь. Так было принято и у моего отца и учителя, да будет его память благословенна…» И см. «Оцар минагей Хабад», нисан, с. 205 (раздел 3), где приведены источники этого обычая и обсуждается его распространенность.