[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ  ИЮЛЬ 2013 ТАМУЗ 5773 – 7(255)

 

Глазами Степуна

Алексей Мокроусов

В ноябрьском номере за 2012 год журнала «Вопросы философии» напечатаны письма философа Федора Степуна к теологу Паулю Тиллиху (публикатор, комментатор, автор вступительной статьи, а также основной переводчик — Владимир Кантор). Шесть писем, первые два написаны в 1934 и 1935 годах, последующие четыре, гораздо меньшего объема, — в 1948-м. Нас интересуют по преимуществу первое и второе письмо, написанные соответственно из Швеции и Швейцарии — Степун, годы нацизма проведший в Германии, мог быть откровенным в письмах к эмигрировавшему в Америку другу только при редких выездах за границу.

Степун описывает не только академическую среду, но и фиксирует слухи и настроения масс — прислуга «слышала, что фюрер продался богачам, чем вызвал неудовольствие у СА. Шепчут, что он скоро улетит к Муссолини, как в свое время бежал из страны кайзер. Тогда СА поделили бы деньги богатых среди народа; при этом, разумеется, защищали бы еврейский капитал, потому что евреи во всем мире крепко держатся вместе и потому что атака против еврейства может повредить созданию нового богатства с помощью СА».

Наиболее драматический фрагмент писем Степуна — описание общения с семьей его (и Тиллиха) ближайшего друга, философа-неогегельянца Рихарда Кронера:

 

Самое важное в его позиции — то, что он не превратился в семитского антипода национал-социализма. Он всю свою жизнь чувствовал себя немцем и не позволяет внешним обстоятельствам убедить себя в том, что он еврей… Он чувствует и говорит с полным на то правом, что он в большей степени немец, чем Розенберг или Геббельс… Он также многогранно рассматривает проблему немецкого антисемитизма и при этом видит ее с обеих сторон. Он видит не только вину Германии в отношении еврейства, но вину определенной части евреев перед Германией. Прежде всего он глубоко рассматривает антисемитизм как христианский грех и очень страдает от этого антисемитизма не только как еврей, но и как христианин, точнее, как мыслитель христианско-идеалистического происхождения. Он чувствует себя жертвой и ее преследователем в одно и то же время.

 

Но не все разделяют эти чувства: в жене Кронера «погасло все немецкое. Она объята безграничной ненавистью и хотела бы… схватить каждого белокурого ребенка за уши и оторвать ему голову. Конечно, в этом сказывается сильное перенапряжение очень утомленной и уставшей души… Дочь вернулась в веру Моисееву и вышла замуж за раввина. Рихард, вопреки добрым словам, которые он должен был сказать, чувствует себя не в своей тарелке. Тем самым для него вновь ожил дух еврейских предков, подрывающий подлинность его “германства”, которым он столь дорожит».

Сам Степун явно пытался встроиться в новую жизнь. Некоторые замечания выглядят очевидной попыткой убедить себя в приемлемости ситуации: «Люди духовного склада — профессура, верхний слой бюргерства, театральные круги и определенные партийные элементы — близки друг другу и гармонично общаются между собой. Конечно, нельзя говорить в полный голос, но, говоря шепотом, вполне можно оставаться самим собой». Правда, ему не скрыть сарказма, когда его соседом на приеме у еврея-адвоката оказывается гестаповец, принимавший участие в обыске у Степуна:

 

Ситуация сложилась в высшей степени странная и неловкая. Господин со свастикой провел весь вечер вместе с ненавидимыми им евреями, съел много бутербродов, пил пиво и оживленно беседовал; хорошо, что его пригласили, иначе все общество было бы сразу же разогнано безответственными партийными элементами. В сущности, это невероятно, но все же это произошло. Революция становится повседневностью, а повседневность поглощает все сущее.

 

Звучащая в этом описании ирония несколько извиняет известную политическую близорукость Степуна, проявляющуюся во фразах вроде: «Еврейство относительно изолированно». Безусловно, философ не приемлет нацизм, хотя и испытывает к нему интерес как ученый и мыслитель. Просто его воображение и интуиция оказались слабее реальности (то же, впрочем, можно сказать и о большинстве его современников). Потому он может написать: Кронер «ужасно устал и не имеет действенного стимула к дальнейшей работе. Я попытался придать ему сил и посоветовал ему работать над вопросами, которые мы с ним обсуждали». 1935 год — казалось бы, можно уже что-то предчувствовать.

добавить комментарий

<< содержание

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.