[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2013 ЭЛУЛ 5773 – 9(257)
Оскар Рабин. Автопортрет с рыбой и уксусной эссенцией.
1965 год. Собрание Александра Кроника, Москва
Оскар Рабин. Графика 1950–1960-х годов
Москва, Дом фотографии/Мультимедиа Арт-Музей, до 8.9
Раннее творчество интересно всегда. В случае с Оскаром Рабиным этот интерес особенный. Во-первых, все сорок рисунков и линогравюр, а также четыре картины находятся в частных собраниях: первые в коллекции Александра Кроника, вторые у Игоря Цуканова; то есть они изначально доступны редко. Во-вторых, молодой Рабин, как и многие будущие классики «второго авангарда», в 1950-х совершал ускоренными методами важнейшую художественную революцию. На его графических листах — многие выполнены черным фломастером, это техника была диковинкой в тогдашнем СССР — соседствует эстетика поздних передвижников и экспрессионистов (в истории искусства они тоже оказались соседями) и даже авторов парижской школы, прежде всего Хаима Сутина. Об этой близости писали и некоторые советские критики, уличавшие Рабина в очаровании еврейскими темами и явно подталкивавшие его к эмиграции.
Показывают и по-своему знаменитое полотно «Помойка № 8». Знаменито оно тем, что стало героем очередного арт-фельетона. Поскольку «лианозовцы» и их окружение по своим масштабам еще не дотягивали до славы Шостаковича или Ахматовой, их проработкой занялся «Московский комсомолец». 29 сентября 1960 года там появился текст Романа Карпеля «Жрецы “Помойки № 8”». Его автор уместно бы смотрелся в нынешних телешоу в качестве эксперта со стороны эстетических консерваторов: он пишет, что художник «ляпает кистью как заблагорассудится», создает «бредовые картины», и в итоге задает сакраментальный вопрос: «А куда ты идешь, Оскар?» Среди других «героев» статьи, выглядевшей откровенным доносом, оказался Игорь Губерман, а в качестве обвинений тем же художникам звучало имя Малевича.
Еще хлеще была риторика письма некоего В. Яценко, предпосланного фельетону: искусство Рабина здесь называется «гнуснейшей пачкотней наихудшего абстракционистического толка», а выбор художественных тем — «признаком духовной убогости». Любопытно, что в 1970-х Карпель, один из либреттистов оперы «Павлик Морозов», все еще трудившийся репортером в «МК», признавался коллегам, что материал был заказан искусствоведами с Лубянки; мемуаристы при этом пишут о Карпеле с почтением и называют его «милейшим» и «добрейшим».
Неудивительно, что вскоре Рабин начал выставляться на Западе, затем был вынужден эмигрировать. Выставка приурочена к его 85-летию.
© Фотограф Рэн Эрде
Архитекторы И. и Р.
Магидович. Кинотеатр «Эстер» (бывший «Дизенгоф») на площади Зины Дизенгоф. 1939
год. Из книги
Н. Метцгер-Шмук «Дома в дюнах»
«Белый город». Архитектура Баухауза в Тель-Авиве
Петербург, Государственный Эрмитаж, по 15.9
Архитектура занимает все больше места в экспозиционных планах Эрмитажа. Сейчас в рамках проекта «Эрмитаж 20/21» показывают выставку «Белый город»/«White City». В залах современного искусства в Главном штабе представляют материалы по истории архитектуры Тель-Авива 1930–1940-х годов. Так называемый «Белый город», включенный в список всемирного наследия ЮНЕСКО, построен в основном выпускниками и преподавателями Баухауза. После 1933-го многие из них покинули Германию: кто отправился в Америку, кто в Англию, архитекторы-евреи часто уезжали в Палестину. Сам Баухауз, согласно архивным документам, самораспустился. Давление новой власти было очевидно, но невозможно замалчивать и внутренний кризис школы, слишком радикальной для своего времени.
Макеты и кинофильмы, фотографии и снимки, сделанные с воздуха, карты и 3D-проекции рассказывают градостроительную историю Тель-Авива 1930-х, концепции его развития, истории кварталов и некоторых из 4000 построенных баухаузцами домов. Сегодня они предмет особой гордости и заботы. Недавно в Тель-Авиве появился «Центр Баухауза», разработан план консервации исторического ядра города, состоящего в основном из бетонных, выкрашенных в светлые тона зданий и остающегося уникальным явлением в архитектурной истории человечества. Никогда прежде представители авангардной школы не получали возможности комплексной застройки целого города. Никогда прежде не реализовывались в таких масштабах проекты, объединявшие социальную и эстетическую утопии. Собственно, из этого опыта Баухауза во многом и сформировался т. н. «интернациональный стиль», выглядящий довольно привлекательным в своих истоках, знакомый порой и нам по чудовищным безликим образцам 1960–1980-х годов (впрочем, время их тоже облагородило).
Вильгельм Тени. Нью-Йорк –Бруклинский мост. Около 1935 года. Новая галерея Граца, Австрия
Вильгельм Тени. В духе модерна
Грац, Новая галерея, до 22.9
Один из самых интересных австрийских художников своего поколения, Вильгельм Тени (1888–1949) мало известен широкой публике. Большая часть его наследия — около тысячи картин и листов графики — погибла в пожаре в нью-йоркской мастерской в 1948 году. Он не смог оправиться от этого удара и умер в глубокой депрессии. В молодости Тени скитался по Европе, учился в Мюнхене, после первой мировой (он служил в качестве художника) жил в Швейцарии, вблизи Люцерна, где занимался пейзажами и иллюстрированием художественных журналов, в том числе «Decision», издававшегося Клаусом Манном. 1930-е он проводит в Париже, сближается с Паскеном и другими авторами, пытавшимися в духе парижской школы увязать традицию с духом модерна. Он пытается узнать о судьбе своих работ, показанных на выставке «дегенеративного искусства». Общается с Томасом Манном и Олдосом Хаксли, а на одном из его рисунков той поры запечатлены в кафе Людвиг Маркузе, Юлиус Мейер-Грефе, Эрих Клоссовски и Лион Фейхтвангер. У последнего был роман с Евой Херман, сестрой жены Тени, — художник не очень разделял ее левые взгляды и изобразил ее скорее иронически. А в 1938-м уезжает в Нью-Йорк: у жены-еврейки там жил отец, тоже художник. Выставок в Америке было много, но «своим» Тени там так и не стал. Пожар довершил остальное.
Ради спасения жены пришлось пожертвовать карьерой. Мог ли Тени предвидеть такой обмен? Согласился бы с ним? Но история не спрашивает о желаниях и редко предоставляет выбор. Триста показываемых сейчас работ — пример того, что проще остаться собой, чем выгадывать будущее.
Рейл и Авни Авраами. Семья Гершберг. Май 2009 года
Израильские портреты
Хоэнэмс, Еврейский музей, до 6.10
Выставка в австрийском музее подготовлена Музеем Эрец-Исраэль в Тель-Авиве. Куратор Галя Гур-Зеэв представила уникальный проект, сочетающий фотографии и интервью, искусство и социологию. На протяжении восьми лет Рейл и Авни Авраами снимали и записывали рассказы семей современного Израиля — не только еврейских, но и арабских, и смешанных, и даже семей рабочих-эмигрантов. Из более чем 400 сложносочиненных семейных портретов отобрали меньше сотни.
Разглядывать, читать и слушать эти снимки-интервью — занятие, которое не может наскучить. Во-первых, здесь несколько принципиально разных форматов: письменные отчеты о том, как люди познакомились и где живут, причем рядом даются два снимка, сделанных с паузой в несколько лет. За это время семьи увеличиваются, дети переезжают, иногда же ничего не происходит — только время оставляет следы на лицах. Есть и аудиорассказы о семьях, записанные самим интервьюером. Во-вторых, снимки делаются в любимом семьей уголке квартиры. Иногда это стулья в центре комнаты, иногда кухня, но чаще огромная софа. То, что семьи сами выбирают место съемки, делает общение более доверительным. Эта интимность чувствуется на фотографиях — они порой напоминают рассказ об абсолютно счастливых людях.
Сами авторы признаются: отсняв сотни семей, они так и не могут объяснить, что же такое быть израильтянином. Возможно, ответа на это нет — как нет ответа и на вопрос, что же такое быть русским, французом или индусом.
Детям музей предлагает специальные программы, связанные с выставкой. Самым маленьким — о том, что значит быть еврейским ребенком. Постарше — о том, как люди знакомятся и женятся. А подросткам-тинейджерам — есть ли смысл сегодня в постоянных семейных отношениях.
Алексей Мокроусов
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.