[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ ИЮЛЬ 1999 АВ 5759 - 7 (87)

 

ОТЕЛЬ

ИСААК БАШЕВИС-ЗИНГЕР

Когда Израиль Данцигер удалился на покой в Майами-бич, ему показалось, что он попал на тот свет. В 56 лет ему пришлось бросить все: завод в Нью-Йорке, дома, контору, детей, родных и друзей. Хильда, его жена, купила на берегу Индейского Ручья дом с садом. Там были уютные комнаты на первом этаже, бассейн, пальмы, клумбы, застекленная веранда, особые кресла, рассчитанные на некоторую нагрузку для сердца. Из ручья немного воняло, зато с океана дул свежий ветер.

Вода была зеленой и прозрачной, как в оперных декорациях, по ней скользили белые парусники. Чайки над головой пронзительно кричали и ныряли за рыбой. На белом песке лежали женщины. Израиль Данцигер мог видеть их сквозь темные очки. Даже слышал их болтовню и смех.

Он не боялся, что его забудут. Зимой все, сыновья, дочери, зятья и невестки, приедут из Нью-Йорка в гости. Хильду беспокоило, что может не хватить постелей и постельного белья, а посетители из города слишком возбудят Израиля. Доктор предписал ему полный покой.

Сейчас, в сентябре, Майами-бич пустовал. Отели закрылись, вывески объявляли, что они возобновят работу в декабре или январе. В кафетериях центра, где вчера еще было полным-полно народу, на голых столах стояли опрокинутые, с ножками вверх стулья, бизнес замер. Солнце жгло, но газеты предупреждали об урагане, надвигающемся с далеких островов. Читателям советовали заготовить свечи, воду, вторые рамы для окон, хотя совсем не обязательно, что ураган коснется Майами, он может миновать Флориду и уйти в Атлантику.

 

Газеты были толстые и нудные. Новости, которые в Нью-Йорке будоражили, здесь казались неинтересными и незначительными. Радиопрограммы — пустыми, телевидение — идиотским. Даже книги известных писателей казались банальными.

У Израиля сохранился хороший аппетит, но Хильда тщательно определила его рацион. Все, что он любил, масло, яйца, кофе со сливками, жирное мясо, находилось под запретом. Вместо этого ему предлагались творог, салат, манго, апельсиновый сок, да и это в таких количествах, чтобы он, не дай Б-г, не получил несколько лишних калорий.

Израиль в одних плавках и пляжных сандалиях лежал в шезлонге. Финиковая пальма бросала на него тень. Без одежды Израиль Данцигер не был Израилем Данцигером — просто маленький человечек, кожа и кости, на груди немного волос, выступающие ребра, узловатые колени, руки как спички. Он вылил на себя много лосьона для загара, но кожа его была в красных пятнах. Солнца оказалось слишком много, и оно обжигало глаза.

Израиль встал, окунулся в бассейн, поплескался несколько минут. Плавать он не научился, мог только окунуться, как в микве. Уже целый месяц он читал одну книгу. Зато ежедневную еврейскую газету прочитывал от доски до доски, включая объявления.

Он носил с собой блокнот и время от времени подсчитывал свои доходы. Складывал прибыль от жилых домов в Нью-Йорке, от акций с облигациями. Каждый раз получалось одно и то же. Даже если он доживет до ста, у него будет все еще больше чем достаточно и еще много останется. Во все это ему трудно было поверить. Как и когда он столько приобрел? И что делать все годы, которые предстоит еще прожить — сидеть в шезлонге и смотреть на небо?

Ему хотелось курить, но доктор позволял только две сигары в день — и даже это могло повредить. Чтобы отбить желание есть и курить, он достал неподслащенную жвачку.

Израиль нагнулся, поднял травинку, изучил ее. Потом посмотрел на соседнее апельсиновое дерево. Интересно, что бы он подумал, если бы в Порцьеве, его родном городе в Польше, ему сказали, что когда-нибудь у него будет дом в Америке с цитрусовыми и кокосовыми деревьями, на берегу Атлантического океана, в стране вечного лета? Теперь все это у него есть, но чего это стоит?

 

Внезапно Израиль насторожился: кажется, в доме зазвонил телефон. Может быть, звонят из Нью-Йорка? Он встал, чтобы ответить, и понял, что это просто сверчок. Никто ему сюда не позвонит. Кому звонить? Если человек ликвидировал дело, он просто труп.

Небо было голубое, без единого облачка. Над головой пролетела одинокая птица. Куда она летит? Женщины, раньше лежавшие на песке, теперь были в океане. Хотя там казалось тихо, как на озере, женщины подпрыгивали на воде, словно на волнах, жирные, широкоплечие, некрасивые, тошнотворно самовлюбленные. И для таких паразитов мужчина надрывается, портит себе сердце и умирает до срока?

Израиль тоже работал сверх сил. Доктора предупреждали его. И Израиль плюнул в песок. Хильда считалась верной женой, но стоит ему закрыть глаза — у нее через год появится новый муж, на сей раз высокого роста...

Но что ему делать? Построить синагогу, куда никто не пойдет молиться? Написать на Торе что-нибудь, чего никто никогда не прочтет? Швырнуть деньги на кибуц, помогать атеистам жить в свободной любви? Нынче даже на благотворительность нельзя давать деньги. Какая бы у тебя ни была цель, все приберут к рукам секретари, организаторы фонда и политиканы. К тому времени, когда помощь должна дойти до нуждающихся, уже ничего не останется.

В том же блокноте, где Израиль Данцигер подсчитывал свои доходы, лежало несколько писем, полученных утром. Одно из ешивы в Бруклине, другое от еврейского поэта, который хотел бы издать книгу, третье — из дома престарелых, где планируется пристроить флигель. Все письма с одним рефреном — пришлите деньги. И что хорошего, если  в ешиве Вильямсбурга будет еще несколько студентов? Кому нужны новые стихи поэта? И зачем пристраивать флигель? Чтобы президент дома мог устроить банкет и снять сливки? Возможно, президент сам строитель или зять у него архитектор. Знаю я этих типов, проворчал Израиль. Меня им не провести.

 

Израиль Данцигер не мог долго оставаться на одном месте. Его захлестнула пустота, болезненная, как сердечный приступ. Жизненные силы покидали его, и он понял, что остается только шаг до безумия, до смерти. Нужно что-то делать, немедленно. Он бросился в дом, в спальню, распахнул гардероб, надел брюки, рубашку, носки, туфли, взял трость и вышел. В гараже стоял автомобиль, но ему вовсе не хотелось мчаться без цели по шоссе. Хильда ушла за покупками, дома никого не было, но и воров здесь нет. А если кто-нибудь и залезет — какая беда. Впрочем, садовник Джо ухаживает за лужайками, поливает из шланга синюю траву, которую принес сюда пластом и расстелил как ковер. Даже трава здесь без корней, подумал Израиль. Он завидовал Джо. По крайней мере негр занят делом. У него где-то под Майами семья.

Израиль Данцигер ощутил нечто большее, чем скуку, — страх. Он боялся исчезнуть. Может быть, пойти к маклеру и посмотреть, как идут его акции? Но он уже утром был там, провел целый час. Если ходить два раза в день, покажешься назойливым. Кроме того, сейчас без двадцати три. Пока доберешься, уже будет закрыто.

Автобусная остановка была напротив. Автобус отправлялся, и ему пришлось побежать через улицу. Сам этот акт был для него как лекарство. Он сел в углу и решил, что поедет в кафе Папрова. Там купит вечернюю газету — дубликат утренней, выпьет стакан кофе, съест кусок кекса, выкурит сигару и, кто знает, может, встретит кого-нибудь из знакомых.

Автобус был полупустой. Все пассажиры сидели на теневой стороне и обмахивались — кто веером, кто сложенной газетой, кто книжкой. Только один пассажир сидел на солнце, равнодушный к жаре, небритый, неухоженный. Пьяница, должно быть, подумал Израиль Данцигер и впервые не осудил пьянство. Он бы тоже выпил, если бы ему было можно. Все лучше, чем пустота.

Пассажир встал, и Израиль занял его место. В открытое окно дул горячий воздух, пропахший океаном, расплавленным асфальтом и бензином. Израиль сидел тихо. Но вдруг всего его окатил пот, свежая рубашка моментально промокла.

Вскоре он почувствовал себя бодрее. Достиг точки, когда даже автобусная поездка представляется приключением.

На Линкольн-роуд располагались магазины, рестораны, банки. Мальчишки продавали газеты. Немного похоже на настоящий город, почти Нью-Йорк. Под одним навесом у магазина висело объявление о распродаже, продавался весь товар. Израиль почувствовал, что волнуется за владельцев магазинов. Сколько они продержатся, если нет покупателей? Он должен что-нибудь купить, что угодно, спасая бизнес. Это доброе дело, лучше, чем бросать деньги шноррерам.

Выйдя из автобуса, Израиль отправился в кафетерий. Вращающаяся дверь, яркий свет среди бела дня, гул голосов посетителей, длинные прилавки с едой и питьем, звон кассового аппарата, запах табака — все это оживило Израиля Данцигера. Он стряхнул с себя печаль, ипохондрию и мысли о смерти, правой рукой ухватил поднос, левую сунул в карман, где было несколько купюр и мелочь. Вспомнил предостережения врача, но сила — та сила, которая велит принять окончательное решение, — приказала ему идти вперед. Он купил сандвич с форшмаком, ватрушек, высокий стакан ледяного кофе. Зажег длинную сигару. И снова стал Израилем Данцигером, живым человеком, бизнесменом.

 

Напротив Израиля сидел человечек, ростом не выше его, но коренастый, широкоплечий, с большой головой и толстой шеей. На нем была дорогая панама (не меньше пятидесяти долларов, сообразил Данцигер) и розовая рубашка с короткими рукавами. На пухлом, как сарделька, пальце сверкал бриллиант. В зубах он держал сигару и, перелистывая еврейскую газету, откусывал понемногу яичный претцель. Шляпу он снял, под ней оказалась сияющая лысая голова, круглая и гладкая. В его округлости и надутых губах было что-то детское. Сигару он не курил, только посасывал. Израиль Данцигер гадал, кто этот человек. Конечно, не местный. Может быть, ньюйоркец? Но что он делает здесь в сентябре, если у него не сенная лихорадка? По еврейской газете нетрудно было догадаться, что это еврей. Ему захотелось познакомиться с этим человеком, но не в его правилах было приставать к посторонним. Однако в Майами, если быть очень сдержанным, подохнешь со скуки. Израиль Данцигер решился, взял свой поднос с ватрушкой и кофе и пошел к столику напротив.

— В газете что-нибудь новое?

Тот вынул сигару изо рта.

— Что может быть нового? Ничего абсолютно.

— В старое время были писатели, теперь писаки, — сказал Израиль просто для того, чтобы поддержать разговор.

— Пять центов выброшено!

— Но что еще можно делать в Майами? Помогает убить время.

— Что вы делаете здесь в эту жару?

— А вы что делаете?

— Сердце... Я сижу здесь уже полгода, доктор сослал меня сюда... Пришлось! Бросил дела!

— О, так мы братья! — воскликнул Израиль Данцигер. — У меня тоже сердце, плохое сердце, не дает мне покоя. Пришлось от всего в Нью-Йорке отказаться, моя  милая жена купила мне дом с пальмами, как в старину в Палестине. Сижу и схожу с ума.

— Где ваш дом?

Данцигер сказал

— Я прохожу мимо каждый день. Я, кажется, видел вас однажды. Чем вы занимались прежде?

Данцигер сказал.

— Я сам занимался недвижимостью тридцать пять лет, — признался новый знакомый.

 

Они разговорились. Выяснилось, что человечка в панаме зовут Морис Сапирстон. У него квартира на Эвклид-авеню. Израиль Данцигер встал и купил два стакана кофе и еще две ватрушки. Потом предложил сигару, а Сапирстон дал из своих. Через четверть часа они болтали как старые друзья.

Оба вращались в Нью-Йорке в одних и тех же кругах, оба польские евреи. Сапирстон достал бумажник из крокодиловой кожи и показал фотографии жены, двух дочерей и их мужей — один доктор, другой адвокат, нескольких внуков. Одна внучка была точной копией Сапирстона. Жена оказалась толстая, как субботний горшок с мясом. Хильда по сравнению с ней — красавица. Данцигер удивился, как можно жить с такой некрасивой женщиной. С другой стороны, рассудил он, с такой не будешь так одинок, как они с Хильдой.

Израиль Данцигер не был особенно набожным, но после сердечного приступа и отъезда в Майами-бич стал мыслить в религиозных терминах. Во встрече с Морисом Сапирстоном он увидел перст Б-жий.

— В шахматы играете? — спросил он.

— В шахматы нет. Но я играю в безик.

— А партнеры есть?

— Нахожу.

— Вы умный человек. Я никого не могу найти. Сижу весь день и ни души.

— Отчего же вы поселились так далеко от центра?

В ходе беседы Морис Сапирстон упомянул, что продается отель. Почти новый, по дороге к окраине. Владельцы обанкротились, и банк готов продать помещение за гроши, нужно только четверть миллиона наличными. Израиль Данцигер был далек от того, чтобы заинтересоваться этим делом, но слушал охотно. Разговор о деньгах,  банках, закладных и кредите бодрил его. Это как-то доказывало, что мир еще не погиб. Израиль Данцигер ничего не понимал в отелях, но из рассказа Мориса Сапирстона собрал кое-какие сведения. Владельцы отеля разорились, потому что искали богатых клиентов и завысили цены. Богачи перестали ездить на Майами-бич. Надо привлекать средний класс. Один хороший зимний сезон, и ваши вклады оправданы. Сюда прибывает новая категория — латиноамериканцы, которые хотят в свое лето "охладиться" во Флориде. Израиль Данцигер сунул в карман руку за карандашом. Сколько комнат в отеле? Сколько приносит один номер? Как насчет налогов? Закладных? Во сколько обойдется персонал? Израилю надо было только убить время, вспомнить, что он тоже занимался бизнесом. Он почесал висок кончиком карандаша.

— А что, если сезон будет плохим?

— Нужно позаботиться, чтобы был хорошим.

— Как?

— Надо дать хорошую рекламу, даже в еврейских газетах.

— А зал для конференций у них есть?

Прошел час, и Израиль Данцигер даже не заметил этого. Он сжимал в зубах сигару и деловито поворачивал ее во рту. Новые силы влились в него. Сердце, которое последние месяцы то учащало, то замедляло работу, теперь билось как у здорового. Морис Сапирстон достал из кармана коробочку, вынул оттуда таблетку и проглотил с водой.

— У вас был приступ, да?

— Два.

— Для кого мне отель? Для второго мужа моей жены?

Морис Сапирстон не ответил.

— Как можно посмотреть отель? — спросил Израиль Данцигер через некоторое время.

— Пойдемте со мной.

— У вас здесь автомобиль?

— Красный кадиллак на той стороне.

— А, красивая машина.

Оба вышли из кафе. Израиль Данцигер заметил у Сапирстона трость. Вода в легких, подумал он. Инвалид, а гоняется за отелями... Сапирстон сел за руль и включил зажигание. Стукнулся о машину сзади, но даже не повернулся, помчался вперед. Одной рукой он умело правил, другою возился с зажигалкой. Сунув сигару в зубы, процедил:

— За осмотр денег не берут.

— Да.

— Если моя жена узнает, даст мне жару. Оглянуться не успеешь, скажет доктору, и они оба съедят меня живьем.

— Прикажут вам отдыхать, да?

— А если и прикажут? Отдых нужен здесь, голове! Но мой мозг не отдыхает. Ночью лежу без сна, думаю о всякой ерунде. А когда встаю, хочется есть. Жена пошла к слесарю выяснить, можно ли запереть холодильник на ключ. От всех этих "нет" скорее хуже, чем лучше. Как жили люди в старину? В мое время диет не было. Мой дедушка, мир его праху, съедал целую тарелку шкварок с луком для аппетита. Потом принимался за суп, в котором сверху плавал жир. Потом жирный кусок мяса. А кончал пирогом со смальцем. Дедушка дожил до восьмидесяти семи лет и умер, потому что зимой поскользнулся. Позвольте вам сказать: когда-нибудь найдут, что холестерин полезен. Будут продавать его в таблетках, как сейчас витамины.

— Хотел бы я, чтобы вы были правы.

— Человек — как ханукальный дрейдл. Поверни его, он будет вертеться сам, пока не упадет.

— На гладком столе вертится дольше.

Автомобиль остановился.

— Ну, вот и отель.

Израиль Данцигер только взглянул и сразу все понял. Это правда — выложи четверть миллиона, и сделка окажется фантастической! Все новое. Построить, должно быть, стоило состояния. Конечно, от центра далековато, но центр теперь движется сюда. Раньше неевреи бежали от евреев, теперь евреи бегут от евреев. Через улицу кошерный мясной рынок. Израиль Данцигер потер лоб. За свою долю нужно отдать сто двадцать пять тысяч. Столько можно занять в банке под залог своих акций. Можно даже наскрести наличные без займа. Но стоит ли действительно навязывать себе такую холеру? Самоубийство, чистое самоубийство. Что скажет Хильда? А доктор Коэн? Все накинутся на меня — Хильда, мальчики, девочки, их мужья. Само по себе приведет ко второму приступу.

Израиль Данцигер закрыл глаза и некоторое время размышлял, пытался проникнуть в будущее, увидеть, что приготовила ему судьба. Ум его стал пустым, темным, охваченным безмолвием сна. Он даже услышал собственный храп. Все его дела, вся его жизнь были на весах в эту минуту. Он ждал приказа изнутри, голоса из недр своей души... Лучше умереть, чем жить, как теперь, пробормотал он под конец.

— В чем дело, мистер Данцигер, вы заснули? — спросил Сапирстон.

— Что? Нет.

— Так войдите. Посмотрим, что здесь творится.

И два маленьких человечка стали взбираться по ступенькам четырнадцатиэтажного отеля.

Иллюстрации

А. Лупаца

 

<< содержание 

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 E-mail:   lechaim@lechaim.ru