[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 1999 ТЕВЕС 5760 — 12 (92)
«НЕ УМЕЮ ВЫРАЖАТЬ СИЛЬНЫХ ЧУВСТВ, ХОТЯ МОГУ "СИЛЬНО ВЫРАЖАТЬСЯ"»
Борис Ефимов
Этот забавный и в своем роде "самокритичный" каламбур, вынесенный в заголовок очерка, чрезвычайно характерен для Фаины Раневской. Конечно, трудно согласиться с тем, что эта замечательная актриса "не умела выражать сильных чувств", если вспомнить ее блестящие роли в кино и театре. Удивительна была ее популярность. Из уст в уста передавались ее острые словечки, смешные реплики из ролей. Вспоминаю, как мы стояли с ней возле дома отдыха "Серебряный бор", где одновременно отдыхали. Откуда-то маршировавшая группа солдат, проходя мимо нас, стала приветственно махать руками. Я, не скрою, вообразил, что это относится ко мне и собрался порадоваться своей известности. Но со стороны солдат дружно раздалось: "Муля, не нервируй меня!"
Фаина устало помахала им рукой и сказала мне:
— Б-же, как мне надоело это "Муля, не нервируй меня!"
Дело в том, что эта реплика из фильма "Подкидыш" стала крылатой и преследовала актрису на каждом шагу. Однажды на улице ее окружили ребята с криками: "Муля, не нервируй меня!" Выйдя из себя, Раневская скомандовала: "Пионеры! Постройтесь попарно и идите в задницу!" Любопытно, что сама она считала эту роль одной из самых незначительных, а после неожиданной популярности просто ее возненавидела. И можно себе представить досаду актрисы, когда, вручая ей орден за творческую деятельность, Леонид Брежнев, как она сама рассказывала, произнес осточертевшее ей "Муля... и т.д."
Поразителен сценический диапазон Раневской — от таких поистине трагических ролей, как в спектаклях "Странная миссис Севидж" или "Дальше — тишина", вызывавших у зрителей буквально слезы, до комических образов Машки-спекулянтки в "Шторме" или матери невесты в чеховской "Свадьбе". Надо сказать, что нелегко давались Раневской эти сложнейшие психологические перевоплощения. Как-то после спектакля "Дальше — тишина" мы с женой и внуком Витей зашли за кулисы с цветами для Фаины Георгиевны. Я захватил с собой незадолго до этого вышедшую книгу своих воспоминаний.
— Спасибо вам, Фаиночка, огромное. Вы играли потрясающе.
— А вы думаете, это легко дается? — спросила Раневская и вдруг заплакала. — Ах, как я устала... От всего, от всех и от себя тоже.
Я растерянно смотрел на нее и, меняя тему разговора, сказал:
— А это, Фаиночка, наш внук Витя. Есть еще один внук, поменьше, Андрюша, которого мы называем Поросюкевич.
Фаина Георгиевна улыбнулась сквозь слезы.
— Поросюкевич? Это очаровательно. А почему?
— А он с рождения у нас толстенький, как поросенок.
С тех пор, где и когда бы мы ни встречались, Раневская неизменно спрашивала:
— А как поживает ваш очаровательный Собакевич?
— Не Собакевич, а Поросюкевич, — поправлял я ее.
— Да, да. Простите, дорогой. Конечно, Поросюкевич.
Но при следующей встрече все повторялось.
— Как поживает, Борис Ефимович, ваш очаровательный Собакевич? — спрашивала Раневская, лукаво улыбаясь.
— Фаиночка!!! — вопил я. — Не Собакевич, а Поросюкевич!
Мы вместе хохотали, и это стало своего рода традицией при наших встречах.
Прочитав подаренную мной книгу, Раневская прислала мне следующее письмо:
«Милый, милый, дорогой, дорогой Борис Ефимович. Вы не представляете, какое глубокое волнение вызвала во мне Ваша книга. Читала ее с интересом особым, п.ч. она очень интересна, очень талантлива. Спасибо за чудесный подарок мне и всем нам. Ваша книга очень нужна, и над многими сточками я горестно плакала... Я не умею выражать сильных чувств, хотя могу "сильно выражаться". Вижу, что мне не удается сказать Вам в этой записке всего, что хотела. Боюсь лишних слов. Но поверьте, что взволнована я глубоко и полюбила Вас еще больше и нежнее. Крепко, крепко обнимаю. Душевно Ваша Ф. Раневская. П.С. Подарите мне и другие ваши книги».
Раневская находилась в дружбе с Татьяной Тэсс, хотя трудно себе представить более разные характеры — экспансивная, эмоциональная, не слишком воздержанная на язык Фаина и сугубо практичная, деловитая, "умеющая жить" Татьяна.
Помню, мы с Татьяной Тэсс были на премьере спектакля "Странная миссис Севидж". Как всегда, игра Раневской произвела огромное впечатление, и мы на другой день послали ей общую телеграмму, высказывая свое восхищение. Вскоре я получил от Раневской ответную телеграмму с трогательными словами благодарности. Мы жили с Татьяной Тэсс в соседних подъездах, и, встретив ее на следующий день во дворе, я спросил:
— Таня, вы получили телеграмму от Раневской?
— Никакой телеграммы я не получала. Видно, начхала она на меня. Наверно, за что-то надулась. За что — не пойму.
Через пару дней мы сидели с Раневской рядом в Доме кино на просмотре итальянского фильма со знаменитой Клаудией Кардинале.
— Фаиночка, — спросил я, — что у вас произошло с Таней Тэсс? Она обижена, что вы ответили только мне на нашу общую телеграмму.
— А пошла она в ж... Посудите сами, Боря. Мне надо было срочно перекрутиться с деньгами. Вы знаете, Танечка достаточно состоятельная дама. И я попросила ее выручить меня на пару дней. Вы знаете, как элегантно она мне ответила? "Фаиночка — вам будет трудно их вернуть". Какая изобретательная форма отказа... По-моему, это большое свинство. Да Б-г с ней. Скажите лучше, как поживает ваш очаровательный Собакевич?
Когда мы выходили из зала после просмотра картины, сюжетом которой была довольно мутная история о кровосмесительной связи между братом и сестрой, кто-то спросил:
— Какое у вас мнение, Фаина Георгиевна?
На что последовал ответ целиком в духе Раневской:
— Впечатление, как будто наелась кошачьего дерьма.
Надо сказать, что подобные выражения и еще более сочные в устах Раневской воспринимались отнюдь не как неприличная брань, а как абсолютно органично присущая ей манера разговора, ни для кого не оскорбительная, а только забавная. Ведь это была Фаина Раневская! Но умела она шутить, обходясь и без всяких "непечатных" словечек, а с простодушным веселым озорством. Я был свидетелем, когда к ней домой позвонила одна надоедливая дама, которая завела с ней длинный, скучный разговор. Раневская некоторое время терпеливо слушала, а потом прервала ее:
— Ой, простите, голубушка. Я разговариваю с вами из автомата, а тут уже большая очередь, стучат мне в дверь.
Она положила трубку и весело рассмеялась. Это тоже была Фаина Раневская!
В день своего восьмидесятилетия я получил от Фаины Георгиевны такое письмо:
"Мой дорогой очень любимый человек, очень любимый художник, мой друг, позвольте Вас так назвать. В день Вашего рождения мне так хотелось Вам сказать о моей любви, пожелать Вам только хорошего и много хорошего, но я не знала адреса, а сейчас меня навестила Таня Тэсс и дала мне слово, что мою любовь опустит в Ваш почтовый ящик. Обнимаю крепко, нежно!!! Ваша Раневская — небезызвестная артистка! 12.Х.80г."
Фаина Георгиевна Раневская ушла из жизни в 1984 году. Обидно и горько, что эта уникальная актриса была так мало "востребована" в театре и в кино в достойных ее ролях. В этом непростительно повинны близорукость, недоброжелательство и не в последнюю очередь интриганство тех, кто в ту пору делал погоду в искусстве.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru